Вера в прозе и стихах

– Я не слышал. Куда?

– В жопу, – вздыхая, ответил тот.

– Правильно, товарищ Бублик! Твою голову в твою задницу. Ты только представь, Бублик, как тебе для этого придется свернуться! Но ты не переживай, я тебе помогу. Ты понял меня, Бублик?..

– Понял… – парень не поднимал головы.

– И боже тебя упаси, Бублик, еще раз прикоснуться к моей шинели. Что тебя ждет за это?

– Я понял.

– Не слышу! Что ждет за это?! – Саблин остановился совсем рядом с с собеседником.

– Моя голова будет в моей жопе…

– Правильно. И поверь мне, Бублик, я не шучу! И учись разговаривать нормально, человеческим языком, а не этим блатным жаргоном! Здесь с тобой, между прочим, интеллигентные люди сидят, воспитанные и много знающие. Понял?

– Ага.

– Никак, Андрей Игнатьевич, вы решили воспитанием заняться? – улыбаясь, обратился владыка к Саблину.

– А, отец митрополит, вы проснулись? Да, тут малость к порядку некоторых решил призвать! – ответил офицер и, присев на нары рядом, продолжил: – Спасибо вам, митрополит Серафим, от души спасибо! Честно говоря, никак не ожидал, что со мной на сыром полу спать будете. Если бы не вы, околел бы, наверное, от холода.

– Ну что вы! Мы же с вами понимаем, что люди должны помогать друг другу. У меня к вам просьба есть.

– Да, слушаю вас.

– Вы уж называйте меня попроще, а то «митрополит» уж больно официально. Можно «отец Серафим», а можно «батюшка», меня так прихожане звали.

– Хорошо… митрополит.

В это время дверь камеры открылась, и вошли трое солдат. Потом они расступились, и в камеру шагнул Реденс.

В камере воцарилась тишина, только комиссар тяжелыми шагами прошел по камере и пристально посмотрел в глаза Саблину и Бублику. Затем он приблизился к нарам, где лежал митрополит.

– Ну что, поговорим, Леонид Михайлович?! – присев рядом, спросил Реденс.

– Здравствуйте, Станислав Францевич, – негромко ответил владыка Серафим. – Давайте поговорим. Извините, встать не могу.

– Этих двоих убрать отсюда! – дал команду Реденс.

– Саблин! Бубликов! На выход! – громко сказал один из солдат.

Офицер и парень вышли из камеры вместе с конвойными.

– Простите, как фамилия того юноши? – спросил митрополит.

– Бубликов. А что?

– Нет, ничего… просто теперь понятно, почему Бубликом зовут. Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Вы же понимаете, что у вас нет выбора, – холодно глядя на митрополита, заявил Реденс. – За антисоветскую пропаганду, которую вы вели на своих проповедях, вам дадут десять лет или расстрел! При вашем возрасте и здоровье любой срок – это смертный приговор.

– Да уж, незавидные перспективы у меня, – согласился владыка Серафим. – Даже интересно: есть ли выход из этой дурной ситуации?

– Выход есть. Учитывая ваше влияние на духовенство, вы бы могли официально заявить, что церковь – это обман, который придумали, чтобы контролировать массы людей! А я со своей стороны, уполномочен довести до вас, что после такого заявления вас немедленно отпустят домой.

– Да… такое предложение можно делать иудам, готовым ради своей жизни предать Господа нашего и веру святую!

– Да бросьте вы этот бред! Даже дети, и те знают, что Бога нет. Слышите – нет!

– Это вы так считаете! А многие люди веруют в Господа нашего и приходят в храмы, и молятся, прося помощи и защиты.

– Да они приходят в церковь, потому что больны вашими бредовыми мыслями. Еще с царского времени отойти не могут. Но ничего, молодежь уже все больше атеисты, а комсомольцы верят только в светлое будущее!

– Я вам так скажу: светлого будущего не будет без веры. Вера – это духовность, а безверие – мертвая жизнь, которая закончится тьмой. Нельзя без веры, нельзя без души. И только истинная вера нас спасет.

– Вы старый человек, и я не пойму: то ли вы специально делаете вид, что не понимаете всю серьезность положения, то ли вы действительно готовы умереть в сырой вонючей камере?

– Думаю, что вам не понять, – с сожалением произнес митрополит. – Смертью меня не испугать, я прожил жизнь и видел много страданий. Это уже третий арест, а в предыдущей ссылке мне делали много похожих предложений. Предать Господа… что может быть хуже? Для меня такое неприемлемо! Я готов умереть с верой в душе!

– Ой-ой-ой! Какие мы отважные… Но думаю, вы немного недооценили меня. Раз мне поставили задачу уговорить вас, то я вас вразумлю любым способом… Бурцев! – встав с нар, крикнул Реденс.

Дверь открылась, и вошел один из солдат.

– Бурцев, ну-ка давай тех двоих! – обратился Реденс к солдату.

Тот вышел, и через две минуты в камеру ввели Саблина и Бублика.

– Так вот, товарищи арестованные… Если завтра этот старик не откажется от своей лживой, одурманивающей людей веры, то готовьтесь к стенке!

– Реденс, что вы творите?! Они в нашем споре не виноваты! Вы не посмеете! Это бесчеловечно! – слегка приподнявшись на локтях, воскликнул митрополит.

– Так, может, вы своего Бога попросите?! Время пока есть! – смеясь, произнес комиссар и вышел вместе с сопровождающими из камеры.

Саблин и Бублик молча смотрели на владыку Серафима. А он отвернулся к стене и задумался. Никто не проронил и слова. Гнетущая тюремная тишина и ожидание неизвестности завтра заставляли всех обитателей камеры молчать и думать.

Разговаривать не хотелось. С тяжелыми мыслями митрополит задремал.

– Дедушка, дедуля, – парень тихонько трогал его за плечо.

– Что тебе? – пробудившись, спросил владыка Серафим.

– Пока этот спит, – Бублик показал на нары Саблина, – я… это… поговорить хотел.

– Давай поговорим, – шепотом ответил митрополит, повернувшись к собеседнику.

– Я чего хотел-то, дедуля… ты это… ну того, сам понимаешь, – запинаясь, шелестел парень.