Сотворение Волжской России. 4 книги

– Так, так, Александр Николаевич, – согласилась Дьякова и заметила, – однако, дочь ваша просто умница, честно говоря, не ожидала от неё такой прыти.

– Гм, так и папку скоро за пояс заткнёт, – улыбнулся Замятин.

Через 10 минут, в затихающем после перерыва зале, раздался голос Кручевского:

– Вся прошедшая здесь до перерыва дискуссия показывает, насколько мы оторвались от изначальной сущности справедливости. Огромные наслоения в законодательных актах очень часто выхолащивают – самые простые, сформулированные ещё в незапамятные времена, истины: не убий, не укради, не возжелай…, и там же: «око за око, зуб за зуб». Всё правильно, вот вам регламентирующие нормы и вот вам санкции за их нарушение. Мы с вами попали в период развития человечества, определённый историками, как раннее средневековье, и вот, что мы здесь наблюдаем.

– Товарно-денежные отношения уже достаточно развиты и, скажем, «бартерная» санкция – «око за око» – почти повсеместно вытесняется товарно-денежной, даже кровная месть вытесняется откупом. Вот вам наисвежайший пример: гэровцы совершили разбойное нападение на 45-й рабочий полк и в наказание, а приняли они это как должное, без тени сомнений в несправедливости такого решения, поставляют нам контрибуцию. Напомню, что это решение принял начальник СБ Гринёв по совету Кэчтэна, на основании существующих здесь обычаев.

– Позвольте вопрос, – перебил Кручевского Кушкин, – почему же Гэры не потребовали выкупа за своих убитых соплеменников, а согласились сами платить нам? Ведь у нас погибших не было, а судя по вашему выступлению именно за жизнь человека следует основная расплата.

– Вот здесь мы имеем дело с двумя разными вещами. Первое – это само разбойное нападение на невооруженных, застигнутых врасплох людей. Это однозначно нарушение тех самых принципов справедливости, тех древних заповедей – «Не укради, не возжелай» и так далее. Второе – гибель в бою. Тут обычай повсеместно рассматривает сражение вооруженных людей, как божий суд. Все погибшие соплеменники гэров погибли в бою, с оружием в руках, и это в большей степени считается честным решением со стороны победителей. В принципе, если бы гэры открыто вызвали на поединок наших воинов и кто-то из наших погиб, то это не считалось бы преступлением с их стороны – божий суд.

– Но мы отвлеклись. Обычаи живущих здесь людей, конечно, надо знать и учитывать в наших с ними взаимоотношениях, но вернёмся к нашим «Изменениям». Итак, мы видим, что в основе библейских принципов справедливости лежит возмещение вреда пострадавшему от преступления самим преступником. Эта та самая санкция в виде конкретных материальных ценностей, или уже даже денег, как в ныне действующей «Русской правде», которые получает пострадавший. Но вот дальнейшее развитие государства привело к перекосу этого принципа. Этот самый денежно-материальный штраф сначала частично, а потом полностью забирает себе государство, оставляя пострадавшего ни с чем. Отсюда появление термина «казнить» – забрать виру (штраф) в казну. Справедливость в данном случае получается усечённой. Да, преступник наказан, да, он расплачивается за свое преступление, но пострадавший получает только моральное удовлетворение оттого, что преступник наказан. В конце концов, государство, развивая и преобразуя эту санкцию, довело её до абсурда от смертной казни до унижения обязательным лишением свободы. При всём этом государство совсем забыло о потерпевшем, оставив его один на один с проблемами хоть какого-то возмещения ущерба, опираясь на гражданский кодекс.

Что я предложил комитету, а комитет согласился со мной и предлагает в виде вот этих «Изменений»? А ничего, собственно, нового, как видите. Просто здравый смысл и восстановление справедливости по отношению к пострадавшему. Сегодняшний уголовный кодекс фактически не является серьезным препятствием для роста преступности, так как преступный бизнес выгоден. Я не беру исключительные случаи, когда мы имеем дело с маньяками. Основная масса людей, преступающих закон – это люди, делающие выгодный преступный бизнес. Что далеко ходить за примером, когда вот Наташа, простите, Наталья Александровна привела вам здесь ярчайший пример того, как два проходимца, по самым скромным подсчетам, за год противоправных действий заработали 350 тысяч рублей, потом они три года отработали в ИТК, вернув пострадавшим порядка 40 тысяч рублей. Так, госпожа Замятина?

– Тридцать восемь.

– Вот-вот. Выйдя на свободу, они имеют, за минусом затрат на реализацию ворованного и не очень скромное житье в течении года воровства, никак не меньше 200 тысяч рублей. Напоминаю, это по самым скромным подсчетам, а по максимуму эту сумму надо утроить. А теперь скажите, кто из здесь сидящих или известных вам добропорядочных граждан от рабочего до президента сможет за 4 года скопить честным трудом что-либо похожее на такое состояние? Единицы. Вы можете сколь угодно насыщать программы от школьной до телевизионной морально-нравственным воспитанием, пропагандировать с амвонов и трибун устои честной жизни – всё напрасно. Выгода от преступного ремесла столь очевидна, что в эту сферу вовлекаются всё новые и новые молодые граждане, ибо жизнь подсказывает им: «Кто не ворует, тот не пьёт шампанского!» Таким образом, первое, что решают «Изменения», это безразмерность уголовного наказания – лишения свободы с обязательным привлечением к труду до тех пор, пока преступник не возместит прямой ущерб пострадавшему или пострадавшим. В данном случае и обязательный труд приобретает прямой и ясный смысл – будешь принудительно зарабатывать возмещение ущерба, раз не хочешь это делать добровольно. И не надо придумывать бессмысленные объяснения о воспитательном значении труда на благо общества. Всё ясно и понятно – заработай и отдай уворованное. Эта цель принудительного труда куда более справедлива и сама по себе несёт мощнейшее воспитательное значение. Существуй этот закон пять лет назад, двое этих архаровца отдали бы всё награбленное, чтобы только не тянуть пять лет каторги. Да и есть ли в таком случае смысл их держать так долго в местах лишения свободы – отсидели для острастки полгодика и гуляйте, действительно с чистой совестью.

– Теперь второе, мы давно и много говорим о моральном ущербе, судебная практика уже значительно накопила материал по подобным искам, связанный с ложью, клеветой, оскорблениями в средствах массовой информации. Но вот вдумайтесь, моральный ущерб потерпевшего от преступного посягательства на его жизнь, здоровье, имущество, как бы не существует. Парадокс – если вас оскорбили словом – есть моральный ущерб, дали в морду или отобрали кошелёк – нет. Вот эту-то явную несправедливость и ликвидируют наши «Изменения». При имущественном или финансовом преступлении осуждённый должен не только возместить ущерб – вернуть имущество или возместить его стоимость, но и уплатить пострадавшему штраф в размере 10% от стоимости похищенного, но не менее пяти прожиточных минимумов – это и будет законодательно утвержденным тарифом возмещения и морального ущерба потерпевшему. В случае же преступления против личности, сумма морального ущерба определяется от пяти минимальных оплат за оскорбление (статья 130), до 1000 минимальных за убийство (статья 105). Это всё, не считая обычных в таких случаях обязательств по оплате лечения в случае утери здоровья пострадавшим, содержания нетрудоспособных членов семьи в случае убийства, возмещение страховой фирме страховки и тому подобное. И, наконец, последнее. Все правоохранительные органы – суды, прокуратура, милиция содержатся исключительно за счет бюджета, но почему исключительно добропорядочные граждане – налогоплательщики – должны их содержать, за свой счет. Преступники тоже ведут себя по-разному. Одного за три-четыре дня следователь оформляет и передает дело в суд, а другой, работая более изощренно скрываясь и изворачиваясь, вынуждает месяцами работать над его изобличением целую группу следователей, криминалистов, экспертов. Поэтому мы считаем вполне естественным, что надо обязать преступника выплатить бюджету расходы по его изобличению.

– Таким образом, по преступности наносится смертельный экономический удар. Преступный бизнес становится убыточным и происходит его естественное сворачивание, чего мы все и хотим. Вот, пожалуй, и всё. – Кручевский посмотрел на Дьякову и медленно сел на свое прокурорское место.

Посыпались вопросы уже по изменению конкретных статей Кодекса. Здесь инициативу взял на себя Туржен и отвечал уже на чисто профессиональном языке. Настроение было переломлено в пользу «Изменений», и Туржен закреплял эту тенденцию…

…Ярославцев вышел к ним, пожал руки и Замятину и Дьяковой и, усадив их рядом, за стол заседаний, сам сел напротив и спросил:

– Ну, как вам Кручевский?

– Очень энергичный и убежденный молодой человек, – ответила Дьякова. —

– Итак? – согласно покивав головой, спросил Ярославцев.

– Итак, – улыбнулся Замятин, – полчаса назад мы завершили обсуждение и вот к какому выводу пришли, – он достал из своего дипломата листы с «Изменениями».

– Я весь в нетерпении, – Ярославцева заинтриговала многозначительная улыбка прокурора.

– Ну, так вот, мы пришли к выводу, что предложения комитета недостаточно революционны. Если менять принципы уголовного наказания, то в особенной части можно значительно сократить сроки лишения свободы за подавляющее большинство преступлений, конечно, при условии полной расплаты преступника с потерпевшим.

– Итак, выстраиваем особенную часть. За убийство и тяжкие телесные повреждения сроки прежние?

– Да, плюс самый высокий штраф родственникам убитого, а при отсутствии родственников государству. Дальше штраф уменьшается и обязательные сроки лишения свободы тоже сокращаются в два раза. Но главное, мы все-таки оставляем преступника лишенным свободы и после отсидки обязательного срока, если он не выплатил всё, что ему причитается за уголовное преступление. Как говорил Глеб Жеглов: «Преступник должен сидеть в тюрьме».

– Некоторые адвокаты так и остались против такого принципа, вступила в разговор Дьякова, – действительно: это несколько негуманно по отношению к преступнику.

– Может быть, может быть, – вновь продолжил Замятин, – но тут надо выбирать – к кому Закон будет гуманен: к преступнику или к потерпевшему, а вот тот, кто жалеет преступника, пусть заплатит за него и тем облегчит его ответственность. К тому же этот кодекс будет куда более справедлив и для понимания его народами, которые живут вокруг нас.

– Да, это было одним из аргументов комитета, – Ярославцев встал и прошёлся по кабинету, – Ну так что: вы отдали свои предложения на доработку в комитет?

– Да, конечно. Они обещались к завтрашнему утру переделать «Изменения» с учетов наших предложений, в том числе и оставить единственную форму лишения свободы не расплатившемуся осужденному – это работа в закрытых зонах для зарабатывания им средств на свои долги. Ну а кто погасил долг и согласен платить за свое содержание, может сидеть в камере и не работать.

– Я бы хотела ещё сказать, что в отличие от тех актов, которые Вы, Андрей Андреевич, вводили в действие со дня их подписания, эти «Изменения» надо вводить хотя бы со следующей недели. Всё же нужен людям срок для знакомства с ними, и для осознания новой ответственности за преступления. Дело в том, что на самом деле эти «Изменения», несмотря на снижение обязательных сроков лишения свободы и отсутствие смертной казни, сильно ужесточат наказание. Можно согласиться и с Комитетом, и с Александром Николаевичем, что это мощнейший удар по преступности, но тут я бы согласилась и с адвокатами, что от сумы да от тюрьмы… В общем, надо, чтобы все ознакомились с тем, что их ждет в случае совершения уголовного преступления.

– Принято. Ну что ж, спасибо, я очень рад, что те, кому придётся непосредственно применять обновленный уголовный кодекс, поддержали его. Хотя, я думаю, в перспективе он приведёт к падению преступности, а значит и необходимости в ваших услугах.

– Поживём, увидим, – сказала вставая Дьякова.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ, четверг 21.04.1224 г.

Борис Васильевич Зенин большую часть дня мотался вместе с двумя адъютантами по городу и полкам. Уже с понедельника его рабочий день начинался с восьми утра, после завтрака. До часа или двух часов он посещал склады, комендатуры и учреждения города, потом полки. Проверял всё: как идет отгрузка продуктов и товаров, как организовано питание, как осуществляется охрана и как идёт работа на предприятиях и в рыболовецком полку. В два часа выслушивал сводки от руководителей своих частей и организаций. И, наконец, после заседания СО ставил задачи перед своим штабом и рассматривал итоги его работы за прошедшие сутки. Сегодня с утра он проводил вторую партию из 10 тракторов с навесным оборудование для вспашки целины. Первая, из пяти «Кировцев», ушла вчера.

Еще во вторник он организовал механизированную колонну из собранных на всех предприятиях 28 разнокалиберных тракторов, но вот плуги, культиваторы, бороны, сеялки – все это удалось собрать в смешном количестве, укомплектовать только десяток тракторов. Поэтому, уже в ночь со вторника на среду, по чертежным эскизам, прямо из-под кульманов четыре завода одновременно взялись за срочное изготовление всего этого, и, по мере комплектования, машины уходили на правый берег. Несмотря на огромное напряжение последних дней, Зенин чувствовал себя в родной стихии. Он руководил снабжением огромной армии, да что там армии – фронта. Еще два десятка лет назад он проигрывал варианты обеспечения фронта в Академии, однако последние годы уже не надеялся осуществить такое руководство на практике. Казалось, через пару лет он так и уйдёт на пенсию с потолка своей военной карьеры – начальника тыла бригады. И вот, как это часто бывает у военных, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Уже к концу понедельника Зенин выстроил работоспособную структуру и сейчас практически завершил её отладку. Вчера утром он круто поменял двоих командиров частей, директора механического завода, несколько руководителей подразделений, одного из которых отдал под суд за хищение с помощью приписки. Прошедшие сутки показали, что решение было правильным – его хозяйство заработало слаженней, как будто ему добавили смазки и подтянули зазоры. Сегодня утром приказом по тыловой службе он образовал подчиненную непосредственно ему контрольную группу из 15 человек во главе с Седенко, которой вменялась регулярная проверка всех частей и подразделений и выявление хищений, приписок перерасходов и тому подобное.

Зенин вернулся с объезда своего хозяйства в звании генерала. Ярославцев издал Указ о присвоении генеральского звания ему, Кузнецову, Жилину и Гринёву.

Дочка, сияющая от удовольствия, протянула ему этот Указ, как только он вошел в кабинет, а потом добавила, лукаво улыбнувшись:

– А теперь танцуйте, господин генерал.

– Что ещё? – слегка смутившись, спросил Зенин и оглянулся на двоих офицеров своего штаба, сидящих тут же. Те улыбались.

– Танцуйте, танцуйте, Борис Васильевич, – поддержал его дочку начальник штаба тыловой службы шестидесятилетний полковник запаса Пуглаев.

Зенин заинтригованно улыбнулся, потом пробил ладонями дробь по груди и коленкам, притопнув, развел руки.

– Браво, папка, – не по-уставному воскликнула его дочка, аплодируя вместе с офицерами, – держи, – она протянула ему листок бумаги.

Зенин прочитал «Распоряжение», внизу стояла подпись Ярославцева и печать. Это была ксерокопия распоряжения начальнику хозяйственного управления президента Горину – так теперь называлась прежняя должность завхоза горадминистрации. Горину поручалось выделить генералу Зенину трехкомнатную квартиру из резерва администрации и обставить её мебелью по вкусу генерала за счет бюджетных средств из реквизированных товаров.

Зенин присел за свой стол, дочитал «Распоряжение» до конца и задумался. В круговерти последних дней всё, что он мог сделать для своей жены, дочки и сватов, это пристроить их по мобилизации в свою службу – дочка работала секретарем в его штабе, сваха, благо у неё был опыт работы кладовщицей, с женой работали на отпуске продовольствия на одном из складов, сват командовал одной из рыболовецких бригад-взводов. Об остальном времени подумать было как-то некогда. Зенин понимал всю ответственность своего дела, от которого сейчас на восемьдесят процентов зависел успех выхода города-государства из кризиса. Попробуй не накормить людей – голодный бунт будет страшен и катастрофичен, а дай растащить запасы – тут же они осядут у самых хватких и бессовестных. Учёт и контроль безденежной системы распределения требовал огромной энергии от руководителя. Что и говорить, было приятно, что его труд, знания, опыт, а главное, неплохие результаты того, что он успел сделать, получили такую оценку у Ярославцева. «Ох, Андрей Андреевич, – подумал Зенин с восхищением, – умеешь ты людей покупать». Их отношения складывались сначала несколько напряжённо. Вообще, Зенин был единственным из состава Совета обороны, которого не знал толком никто из горожан, а он сам взялся за дело, постоянно ожидая, что эти штатские начнут вмешиваться, замучивать советами. Однако Ярославцев не только не вмешивался в его распоряжения, но и постоянно расширял ему полномочия. Зенин знал, что на него уже жалуются президенту, но тот, видя результативность тыловой работы, всегда отстаивал его позицию. Подозрительное отношение к нему, как к чужаку, менялось очень быстро, и не в последнюю очередь это происходило благодаря поддержке Ярославцева. Зенин, всё больше узнавая президента, проникался уважением к его стилю руководства.

Под его началом нельзя было расслабиться и допускать серьезные промахи, однако всё время чувствовалось уважение к тому, что и как ты делаешь. И вот на тебе – первая и, главное, прямо в жилу награда. «Надо Ярославцева поблагодарить», – подумал Зенин, а вслух сказал: —

– Ну что ж, очень рад, – и добавил, улыбнувшись, – стоило танцевать.

Потом, обращаясь к дочери, спросил:

– Вот что, милая, у тебя все приказы готовы?

– Да, вот в папке «На подпись».

– Хорошо, сходи-ка к Горину, узнай, когда он будет готов дать ключи от квартиры, потом возьмешь у начальника транспортного грузовик, и вместе с матерью организуйте доставку мебели и обживание. Позвони, если что-то не будет решаться. Ясно?

– Ясно.