Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг (сборник)

Он поддал гнедую пятками. Княжну хорошенько тряхнуло. Дыхание у Аделаиды сбилось, полячка, наконец, замолчала, перестала дергаться. Крики сменились стонами. Теперь девушка уже сама цеплялась за мохнатую попону.

Бурцев оглянулся. Успел увидеть, как длинный рыцарский меч срубил голову предводителю «тартар»: шлем полетел в одну сторону, устрашающая саблезубая маска – в другую. Мелькнул в воздухе раззявленный рот отсеченный головы. У кувыркавшейся головы не хватало левого уха.

Потом сражающиеся скрылись из виду.

Глава 18

– Сдается мне, за тобой идет нешуточная охота, Аделаида. Важная, видать, ты персона. Ребята в масках, что вырубили весь обоз, тебя почему-то оставили в живых. Лесные лучники тоже только коня завалили. Рыцарю этому усатому опять-таки ты зачем-то понадобилась. Я ведь слышал…

Бурцев присел перед девушкой в наручниках. После долгой скачки ныли ноги, а Аделаиде, которая проделала весь путь, свесившись с лошадиного крупа, наверное, приходилось и вовсе несладко. Вчерашняя тряска в повозке теперь должна казаться ей приятной прогулкой.

Полячка привалилась спиной к мшистому стволу раскидистого дуба. Сидела на сброшенных с лошади шкурах-попонах и усердно дулась. На княжну благородных кровей эта чумазая оборвашка с хвоей и трухой в грязных волосах, походила мало. Но подбородок держала по-прежнему высоко, а лицо воротила от обидчика так, что казалось, вот-вот хрустнут шейные позвонки. Не желаю, мол, тебя видеть и слышать. Значит, фамильярничать сейчас не стоит. Нужно, по возможности, соблюдать этикет, туды ж его за ногу… Или хотя бы элементарную вежливость.

– Извини за грубость, Аделаида, но такой уж ты человек и такой я – иначе тебя из беды было не вытащить.

Полячка передернула плечиками. Никто тебя и не просил меня вытаскивать, – очевидно, означало это телодвижение.

– Княжна, а давай будем общаться не на языке жестов.

Ноль эмоций. Дает понять, что не станет говорить в наручниках. Хорошо хоть адвоката не требует. Бурцев вздохнул. Попробовал еще раз завязать разговор.

– Ты вообще-то меня слышишь или как?

Аделаида лишь крепче сжала губки. Глаза, по-прежнему отведенные в сторону, повлажнели. Только бы снова не разревелась!

Бурцев огляделся. В лесу темнело, и сейчас вряд ли эта отчаянная сорвиголова и жуткая трусиха в одном лице решится на очередной побег. Испугается если не вездесущих охотников за отпрысками знатных родов, то крыс и темноты. Пожалуй, до рассвета Аделаида останется с ним. И милицейские «браслеты» под кодовым названием «Нежность» пока не понадобятся.

– Давай так, княжна, – подмигнул Бурцев, – я снимаю с тебя эти м-м-м… кандалы, мы заключаем перемирие хотя бы до утра и мило беседуем. Постараюсь тебя не обижать, но уж и вы, ваше высочество, проявите ко мне снисхождение.

Скованные руки потянулись к его лицу. Обломанные, черные от грязи ногти мелькнули перед самыми глазами.

– Сейчас же освободи меня, тупой мужлан!

– Нет, так дело не пойдет, – покачал головой Бурцев. – Я ведь могу и потерять ключик от кандалов. Так, случайно…

Подленький, но необходимый сейчас шантаж…

– Сними-и-и…

Все-таки это произошло. Хлынули долго сдерживаемые слезы. Смыли непробиваемое высокомерие знатной полячки.

Тьфу-ты! Ну что за беда такая! Бурцев расстегнул наручники. Зашвырнул стальную «Нежность» подальше в кусты. Осторожно и опасливо прижал к себе сотрясавшуюся в рыданиях девушку.

Удивительно, но Аделаида не отстранилась. Наоборот – вцепилась в него тоненькими пальчиками. Только теперь Бурцев по-настоящему осознал, насколько ей паршиво и одиноко. Он неловко и неумело забормотал слова утешения, погладил княжну по голове, вытряхивая из спутавшихся волос труху. Полячка разревелась пуще прежнего.

– Ну, что так, Аделаидка? К чему столько слез-то?

– Обидно мне, Вацлав, обидно и страшно, – прохлюпала мокрым носом княжна. – Я ведь одна осталась, совсем одна. Кроме как на тебя, мне и надеяться сейчас больше не на кого.

– Так я ж тебе о том и твержу всю дорогу! Одна пропадешь, сгинешь. Вместе нам с тобой держаться надо, вместе.

– Ты, верно, в самом деле, добра мне желаешь, Вацлав, и оберегаешь, как можешь, но…

Она запнулась.

– Чего «но»? Что тебя смущает?

– Все-таки жаль, что ты не благородный рыцарь! – с чувством выдохнула она. – Неправильно это как-то, если княжескую дочь спасает человек низкого сословия. Не так все должно быть.

– А как? – нахмурился Бурцев.

– Ну, как бы тебе объяснить… Понимаешь, Вацлав, покровительство знатного пана из достойного древнего рода это одно, а помощь мужика-ополченца – совсем другое. Это ж, выходит, я, дочь Лешко Белого, должна быть обязана и благодарна какому-то… Это же позор, унижение. Ну, почему меня спасает такой мужла-а-ан?!

Аделаида заревела снова. Вот те на! Выговорилась, блин, излила душу! Бурцев криво усмехнулся. Какая милая непосредственность, мать ее за ногу! Чумазая девчонка тужится объяснить, что он за быдло и какова она сама королевна, и при этом рыдает в голос на его грязном плече.

– Сочувствую тебе, княжна, но тут уж ничем помочь не в силах. Таким, видишь ли, я уродился – не рыцарем и не принцем на белом коне. Но поверь моему жизненному опыту, частенько помощь простолюдина бывает ценнее покровительства сильных мира сего. А что до благодарности… Так не нужна она мне, твоя благодарность. Нет, правда…

– Хочешь оскорбить меня еще больше, да, Вацлав?

– Хочу, чтобы ты перестала плакать. И рассказала хоть что-нибудь о себе. Хочу поговорить с тобой. Просто по-человечески по-го-во-рить.

Она разговорилась. Не сразу. Постепенно. Сначала вопросы все больше задавал он. Аделаида отвечала неохотно – всхлипывая и утирая слезы подолом. Потом сама увлеклась беседой. В тот вечер Бурцев узнал о своей спутнице много интересного.

Глава 19

– Отца своего Лешко, прозванного в народе Белым, сына Казимира Справедливого, я почти не помню. Но знаю, что отец был одним из сильнейших польских князей. С ним вынужден был считаться его брат Конрад Мазовецкий. И сын Болеслава Высокого Генрих Бородатый – бывший правитель Силезии. И Владислав Второй, Ласконогий, прозванный также Великим, – тот, что сражался с Владиславом Одоничем за Великопольское княжество. И другие удельные князьки помельче. Да, с Лешко Белым считались и боялись его. Краковский стол Малопольского княжества при отце возвысился настолько, что самые мудрые паны пророчили долгожданное объединение под его началом многострадальных польских земель, погрязших в междоусобных войнах. Возможно, Лешко Белый, действительно, смог бы подчинить гордых соседей и стать всепольским князем, но его убили. Подло, предательски, когда мне было три года.

– Убили?! – Василий удивленно вскинул брови. – И кто же осмелился нанести удар столь могущественному князю?

– О, наивный русич. Ты совсем не искушен в политике. Иначе тебе было бы хорошо известно: чем могущественнее правитель, тем больше у него врагов. Особенно в тот период, когда могущество должно вот-вот усилиться во сто крат. Убили Лешко Белого люди предателя Святополка – властителя далеких поморских земель. Святополк являлся вассалом отца, но преступил клятву верности и напал на своего господина… Однако ты прав, Вацлав. Сам коварный Святополк ни за что не решился бы умертвить Краковского князя без поддержки влиятельных покровителей. А покровителем таким мог стать кто угодно. Одни говорят о князе Великопольских земель Владиславе Одониче, женатом на сестре Святополка Ядвиге. Другие утверждают, что Лешко Белого убили по наущению бывшего Силезского князя Генриха Бородатого, который, как и отец, тоже мечтал объединить Польшу, но под своим началом.

Бурцев старался уследить за ходом мысли собеседницы, что было непросто. Как только вмещала небольшая территория Польши столько особ княжеского рода. Немудрено, что живут они здесь, как скорпионы в банке.

– Но почему-то мало кто вспоминает о брате Лешко – моем дядя Конраде, князе Мазовии и властителе Куявии, – продолжала Аделаида. – А зря!

Ее глаза блеснули ненавистью. Вот, значит, на кого у панночки зуб, вот кого она подозревает в гибели отца! Или тут другое?

– А ведь есть еще жена Лешко Белого, моя родная мать Грымыслава Луцкая! – девушка тяжело задышала.

Вот те на! Еще и женщина замешана! И не абы какая!

– Погоди, Аделаида, ты хочешь сказать, что…

– Что моя мать в сговоре с Конрадом Мазовецким настроила Святополка на убийство своего мужа и моего отца.

Бурцев с ожесточением потер лоб. В фамильном шкафу этой знатной семейки, оказывается, прячется свой скелет. Не скелет даже – скелетище. А он-то считал, что брат, изничтожающий брата, жена, сживающая со света собственного мужа и дочь, ненавидящая мать – удел бульварных романов и сериалов для домохозяек.

– Опомнись, княжна! Зачем твоей матери понадобилась смерть твоего отца?!