Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг (сборник)

По-хорошему, конечно, надо бы растуркать эту девицу и отчитать как следует. Может быть, отшлепать, невзирая на титулы. Но, еще раз взглянув на спутницу, Бурцев понял: не сможет. Рука не поднимется. И язык тоже.

Он тряхнул головой.

Ну, полячка! Ну, княжна! Мало того что намотала на себя все одеяло, так еще и забилась к нему под бочок. Попросту перекатилась через разделительный ремень и пригрелась.

Вот будет шуму, если Аделаида поймет, что спали они на одной половине походного ложа чуть ли не в обнимку. Лучше ей ничего не говорить, а сама, глядишь – и не вспомнит, с какого боку на шкуру залазила. Сонная ведь была, как сурок зимой.

Аккуратно, стараясь не разбудить девушку, он начал медленно сползать с постели. И замер. Стоп! Сейчас лучше вообще не двигаться, ну а княжна… Княжна вряд ли станет допытываться, что он делает на ее половине постели, когда увидит с десяток стрел, направленных в их сторону.

Лучники в волчьих шкурах и мохнатых шапках осторожно – в полшага, в четверть шага, – чтобы не потерять цель с кончика стрелы, – выходили из-за деревьев. Приближались молча. А чего тут говорить-то? И без слов ясно: одно резкое движение – и Василий с княжной превратятся в подушечки для гигантских оперенных иголок. Хотя девушку тронут вряд ли, но тем хуже для него: все хищно поблескивающие наконечники польских робин гудов достанутся одному. Бурцев легонько коснулся руки Аделаиды, моля Бога, чтобы княжна не спровоцировала лучников резким движением. К счастью, полячка была сонной, а движения ее – заторможенными.

– Что это? Кто это?

Она села на постели, по-совиному хлопая глазами.

– Полагаю, наши вчерашние знакомые, – шепнул Бурцев.

Он узнал среди лучников трех давешних лесных стрелков. Особые приметы – синяки, ссадины и выбитые зубы.

– Главное, не дергайся, княжна, и все будет хорошо.

Бурцев поднял руки ладонями вверх. Универсальный жест мира. Вроде бы успокаивает даже самых кровожадных дикарей. А эти лесные хлопцы в шкурах здорово смахивают на одичавшее племя.

– Мир вам!

Бурцев очень старался, чтобы голос его звучал дружелюбно, а с лица не сходила улыбка. Никто из лучников оружия не опустил. И никто не ответил на приветствие. Лишь самый молодой глянул мельком на самого старшего, словно спрашивая, когда же можно будет стрелять. И то верно: долго ли способен удерживать человек оттянутую тетиву тугого лука?

– Встать! – распорядился старшой – черноволосый, широкоплечий, с косматой бородой, нестрижеными усами и бугристыми мышцами. Руки бородача чуть дрогнули от напряжения. Пальцы жаждали поскорее пустить стрелу.

– Хорошо-хорошо, уважаемый, – Бурцев поднялся. – Уже встаем.

– Да как вы смеете?! – возмущенно заверещала было полячка.

– Тихо, – шикнул он. – Делай, что говорят.

Аделаида порывисто встала, испепеляя взглядом вожака лесной шайки. Да только бородачу все это – побоку. Его глаза были по-прежнему такими же острыми, колючими и холодными, как наконечник стрелы. А рука на тетиве чуть подрагивала.

Бурцев прикинул расстояние. Далековато для нападения. К тому же десять лучников – не троица скинхендов. Да если бы и не лучников… Десяток противников ему не раскидать. Не супермен все-таки.

– Оружие на землю! – приказал предводитель лучников.

Оружие? Какое оружие? Ах, это! Бурцев вытащил кинжал Аделаиды, предательски топорщивший карман. Швырнул его вместе с ножнами к ногам бородача.

– Богдан, – обратился тот к молодому лучнику, – свяжи мужику руки, да покрепче.

Вязать узлы Богдан оказался мастер: прочные ремни больно врезались в запястья и сцепили руки не хуже милицейских браслетов. Пленников лесные стрелки все еще держали под прицелом, так, что сопротивление сейчас неуместно: хоть одна из стрел, но достанет его сразу. А не его, так девчонку. Утешала лишь мысль, что их не прикончили спящими. И если вяжут, значит, убивать пока не собираются.

– Теперь бери лошадь, – последовал новый приказ бородача.

Расторопный Богдан – он, кажется, был в этой компании чем-то вроде салаги или мальчика на побегушках – накинул самодельную узду на гнедую кобылицу, которая паслась неподалеку.

– Что вы намерены с нами делать, скоты? – голос Аделаиды был преисполнен достоинства и презрения.

О, эти лесные бедолаги еще не знают, с кем им придется иметь дело! С княжеской дочкой! Невыспавшейся…

– Пан Освальд разберется, – с пугающим спокойствием ответил главный «скот» в волчьей шкуре. И опустил, наконец, лук. Его примеру последовали остальные. – Пан Освальд всегда и со всеми разбирается по справедливости.

Глава 23

До лагеря таинственного Освальда они добрались, когда от утренней зябкости не осталось и следа, а солнце стояло высоко в зените, щедро орошая лес почти отвесными лучами. Лагерем, собственно, это временное лесное стойбище можно было назвать весьма условно.

Несколько навесов, шалаши, сооруженные на скорую руку, старый выцветший шатер посреди притоптанной поляны. Чуть поодаль – коновязь из поваленного и грубо отесанного бревна на козлах. У коновязи – лошади самой различной масти и стати. Еще пяток расседланных лошадок бродят за навесами, выискивая в грязи и прошлогодней листве молодую зелень.

Мечи в ножнах и без, луки, стрелы, топоры, щиты, шлемы, рваные и не очень кольчуги – висели на ветках вперемежку с плохо выстиранной одеждой и конскими попонами. Оружие валялось и на земле, и в грудах всевозможной утвари. В стороне – несколько копий, прислоненных к деревьям и воткнутых в землю. Древка служили вешалками для сбруи.

Царивший всюду беспорядок никого не смущал. Каждый обитатель лагеря, видимо, прекрасно знает, что хватать, куда бежать и что делать в случае опасности. «Анархия – мать порядка», – усмехнулся Бурцев, переступая через свежие, исходящие паром конские яблоки.

Место, впрочем, анархически настроенная лесная вольница выбрала удачно. Лагерь располагался в низине, за стеной сплошного – в рост всадника – кустарника и еще более высокого ивняка. Под кустами журчал ручеек: здесь выбивалось на поверхность сразу несколько родников, так что люди и кони утоляли жажду явно не грязным снегом. Да и питались не сухарями. Неподалеку от шатра дымился костер. Оттуда доносился запах жареного мяса. Интересно, накормит ли пленников загадочный Освальд? Жрать хо-очется!..

Прежде чем попасть в лагерь, увидеть дым и почуять аппетитный дымок, они миновали три поста. Из-за деревьев, из-под деревьев и даже откуда-то сверху – с деревьев – надежно скрытая от глаз стража окликала мускулистого бородача. Тот перекидывался с невидимками парой фраз и вел отряд дальше. Зато в самом лагере на пленников и их провожатых почти не обращали внимания. Хотя народу тут было немало. В основном простой люд – в волчьих шкурах, овчинных тулупах или в не по размеру подобранных, нескладных, побитых, помятых, продырявленных, чиненых-перечиненых доспехах с чужого плеча. Гораздо реже встречались кнехты. Еще реже – дружинники, облаченные в «родное» железо. Видимо, среди них и следовало искать «пана Освальда».

– Богдан, покличь пана! – обратился бородатый предводитель стрелков к молодому лучнику.

Парень побежал к шатру. Никакой охраны там не оказалось. Чтобы попасть внутрь, Богдану достаточно было лишь откинуть полог. Из шатровой тени на его зов выступил знакомый уже Бурцеву высокий пышноусый рыцарь. Сейчас он был без доспехов – в меховой накидке, плотных стеганых штанах и шерстяном плаще. Но одной рукой рыцарь придерживал меч, висевший на перевязи у левого бедра. Ох, не нравится Бурцеву этот усатый пан с холодным, как клинок, взглядом.

– Мы нашли их возле черной опушки, пан Освальд, – почтительно доложил бородач. – Спали, как голубки, и…

– Потом доскажешь, дядька Адам, – оборвал рыцарь лучника.

Тот послушно отошел. Расступились и остальные стрелки. Повисла тягостная пауза. Усатый удивленно смотрел на полячку, та сверлила его ненавидящими глазами. Бурцев зыркал по сторонам, прикидывая возможные варианты спасения.

– Княжна Агделайда? – Освальд еще раз недоверчиво оглядел непрезентабельный наряд девушки. – Дочь Малопольского князя Лешко Белого?

И откуда он все знает?!

Миниатюрная княжна, задрав по своему обыкновению подбородок, умудрилась взглянуть на усатого верзилу сверху вниз:

– Да это я. А теперь назови свое имя, рыцарь, посмевший пленить Агделайду Краковскую. Твой герб мне незнаком. Ты не из Малопольских областей?

– Я – Освальд Добжиньский, – чуть склонил голову усач. – А ты, княжна, вовсе не пленница. Ты – желанная гостья в моем скромном лагере.

– Добжиньский? – нахмурилась Аделаида. – Теперь Добжиньскими землями владеет германское братство Святой Марии. Выходит, ты вассал тевтонов, Освальд?

– У меня нет господина, княжна. И я не являюсь ничьим вассалом с тех самых пор, как Конрад Мазовецкий и Казимир Куявский отдали тевтонам лен моего отца, деда и прадеда.

Я не единожды ходил под знаменами твоего дяди в походы против язычников-пруссов. Я дважды спасал ему жизнь в бою. Я три месяца носил на одежде желтую звезду и красный меч ордена Добжиньских братьев, основанного Конрадом Мазовецким для обороны польских границ. Я ни разу не предавал своего господина, но был предан им. Моей верности Конрад предпочел посулы крестоносцев, а люди князя Казимира привели тевтонов к замку моих предков – к Взгужевеже, «Башне-на-холме». Орденские псы хитростью захватили крепость и казнили моего отца, пытавшегося оборонять нашу вотчину. Я, к несчастью, был в отъезде и вот теперь вынужден влачить жизнь полунищего безземельного странствующего рыцаря. Так что узы вассальной верности более не связывают меня ни с твоим дядей, ни с его сыном Казимиром Куявским, Агделайда Краковская. Но вот ненависть к мазовцам, куявцам и тевтонам все еще клокочет в моем сердце.

Из уст полячки вырвался вздох облегчения.