Магиер Лебиус

Нельзя! Ох, нельзя было давать слова хитрому мерзавцу со змеей на гербе. Но теперь-то поздно. Теперь – именно теперь – все должно быть по чести. Теперь бургграф вынуждал сделать дело (убить, раздавить, растоптать Альфреда!) чистыми руками. Или отпустить негодяя. Иначе будет хуже.

Момент был критический. И…

– Неужели прославленным рыцарям, собравшимся на турнир, чтобы тайком плести подлых интриги, боязно выступить против Оберланда в открытую? – спросил раззадорившийся Альфред.

…И сам же испортил все достигнутое ранее. Одним неосторожным словом испортил. Переиграл маркграф! Перегнул палку! Дал маху! Сказал «боязно». То бишь страшно…

Глава 7

– Я, Дипольд Гейнский, прозванный Славным, – во второй раз опережая прочих, взревел из-под шлема сын остландского курфюрста, – … вызываю!

Дипольда аж трясло от гнева. Турнир – турниром, заговор – заговором, а неприятная правда – неприятной правдой. Но обвинение в трусости – это уже совсем другое. И это перевешивает все остальное.

– Вы-зы-ва-ю!

Ристалище молча внимало.

– Тебя, маркграф Оберландмарки Альфред по прозвищу Чернокнижник, и твоих рыцарей. Любые условия. Любое оружие. Но – до конца, до смерти, – Дипольд почти слово в слово повторял свой предыдущий вызов. И никак не мог остановиться.

Он твердо решил: если Чернокнижник снова промолчит и проигнорирует зачинщика, если и на этот раз не ответит, придется просто атаковать маркграфа. И пусть защищается, если сумеет.

– Вызываю! Ты слышишь, вызываю! Вы-зы…

– Да слышу я, слышу! – недовольно поморщившись, оборвал его Альфред. – Прекрасно все слышу, мой нетерпеливый молодой друг. И первый вызов я слышал, и второй – тоже. Считай, что оба они приняты.

Спохватились остальные рыцари. Уступать славу одному лишь курфюрстову сыну не хотел никто. Бургграф окончательно утратил контроль над ситуацией. Впрочем, развитие событий вполне устраивало Рудольфа Нидербургского.

– Я, Генрих фон Швиц, прозванный Медведем, присоединяюсь к словам благородного Дипольда и тоже бросаю вызов…

– И я!

– И я!

– И я тоже.

– Вызываю!

– Тебя и твоих рыцарей!

– На любых условиях!

– На любом оружии!

– До смерти!

– До смерти!

– До смерти!

На ристалище вновь звучали имена, прозвища и титулы зачинщиков – известные, грозные, прославленные. Поквитаться с маркграфом, посмевшем упрекнуть остландских рыцарей в малодушии жаждали все. Даже вовсе уж никудышный боец граф Альберт.

И звучала, повторяемая раз за разом, слово за словом древняя формула вызова на поединок.

Гудели приглушенные шлемами голоса. Альфред Чернокнижник слушал. Ухмылялся. Кивал. Согласно, удовлетворенно. И молчал. Молчал до тех пор, покуда голоса не стихли.

– Кажется, я пользуюсь на этом ристалище бешеной популярностью, ваша светлость! – насмешливо обратился маркграф к Рудольфу Нидербургскому. – Вам все-таки стоило пригласить меня на турнир с самого начала, дорогой сосед.

Бургграф промолчал. Прозвучавшая реплика не требовала ответа.

– Господа! – вскинув руку в латной перчатке, Альфред повернулся к остландским рыцарям. – Я всех вас внимательно выслушал. И отвечу так: вы изволили вызвать меня и моих рыцарей, предоставив мне же право выбора оружия и условий боя. Так вот мои условия…

Остландцы ждали. Внимали. Принимали. Любые условия.

– Я выставляю на ристалище лучшего…

Странная пауза в словах оберландца, странный взгляд…

– … лучшего рыцаря из числа прибывших со мной. Надеюсь, он достойно защитит честь своего сюзерена и Верхней Марки.

Теоретически, по всем писаным и неписаным правилам Альфред Оберландский, как благородный владетельный сеньор, действительно, имел право без объяснения причин выставить на поединок вместо себя бойца-вассала. В этом маркграфа упрекнуть было нельзя. Сделать это позволяла традиционная формулировка вызова. «Тебя и твоих рыцарей!» Вот только…

Только редко кто из вызываемых пользовался такой привилегией. Разве что старые, больные и немощные. В любом другом случае в среде остландских дворян делом чести считалось собственноручно покарать обидчика и зачинщика. Если, конечно, тот тоже принадлежал к благородному сословию. А простолюдинов сейчас на нидербургском ристалище не было. Так что замена, о которой объявил Чернокнижник, целиком и полностью лежала на совести маркграфа.

Гул разочарования и возмущения пронесся над ристалищем. Дипольд аж скрежетнул зубами с досады. Было похоже на то, что подлый змеиный граф увиливает от честной драки. Однако Альфред Оберландский заговорил снова:

– Не стоит так волноваться, господа. Если мой… – снова эта странная пауза и отчего-то снова кривится в непонятной ухмылке тонкогубый рот маркграфа, – …мой рыцарь проиграет бой – тогда сражаться буду я сам. Бежать от боя не стану. Да мне ведь и не позволят убежать, не так ли?

Альфред мотнул головой, вернее, чуть шевельнул шлемом. Только сейчас маркграф дал понять, что прекрасно видит нидербургских всадников, окруживших его невеликий отряд.

– Но если… – голос оберландца стал громче, звонче, а его бронированная перчатка с хрустом сомкнулась в кулак, – если представитель Верхней Марки выйдет победителем, в этом случае я уеду беспрепятственно и возьму с собой то, что посчитаю нужным.

– Что? – нахмурился нидербургский бургграф.

– Мне нужны надежные гарантии, которые обеспечат безопасность Верхней Марки и уберегут меня от новых заговоров благородных соседей.

Ответ прозвучал уклончиво и непонятно. О каких таких гарантиях говорит Чернокнижник? Но Альфред лишь улыбался, не желая вносить ясность. А рыцари на ристалище ярились и требовали боя. Все они, не считая, разве что, изнеженного графа Альберта, – прославленные бойцы, доблестные и умелые. А оберландцы, что выстроились позади своего маркграфа, – кто их знает? Кто видел их в сражении?

Рудольф Нидербургский удовлетворенно хмыкнул. Что ж, рискнуть можно. Можно даже дать слово и пообещать Альфреда эти самые пресловутые «гарантии». Если же случится чудо и поединщик змеиного графа вдруг возьмет верх… Тогда слово, данное Чернокнижнику, придется нарушить. Вон в сторонке ждет команды десяток арбалетчиков с заряженными самострелами. А бургграф не был столь щепетилен в вопросах рыцарской чести, как его гости. Тем более, что на кону сейчас стоит слишком много. Почти беззащитный враг стоит перед ним. Заклятый враг, который должен… непременно должен умереть сегодня!

– Так вы согласны с моими условиями, бургграф? – поторопил Альфред, обращаясь к хозяину турнира. Затем глянул на ристалище: – Согласны ли присутствующие здесь благородные рыцари Остланда?

Благородные рыцари Остланда сейчас были согласны на все. Рудольф же…

Бургграф оскалился, прозревая. А ведь к помощи стрелков ему прибегать вовсе не обязательно. Есть иной, не менее верный, нежели пущенный с короткой дистанции арбалетный болт, способ решения проблемы. Да, можно! Можно… И с Альфредом расправиться можно, и приличия соблюсти. И своей чести не запятнать.

Речь-то идет об одном защитнике Альфреда – всего лишь об одном, а жаждущих проучить оберландцев – эвон сколько. И с какой, спрашивается, стати Рудольф должен отказывать своим благородным гостям? Пусть все желающие получат сегодня сатисфакцию. Все, кто успеет.

Поединщик маркграфа будет повержен. Не в первой схватке, так во второй. Не во второй, так в третьей, не в третьей, так… ну невозможно человеку, каким бы знатным бойцом он ни уродился, драться без передыху против двух десятков опытных противников. А уж Рудольф Нидербургский постарается, чтобы передышек между боями не было вообще. Так что рано или поздно боец Чернокнижника падет в грязь ристалища. А следом падет и сам змеиный граф. И все будет правильно и все – честно.