Тропа колдунов

Чужеземец молчал. Всем своим видом язычник выражал глубочайшее презрение.

– Что ты ищешь в горах? – терпеливо продолжал Зигфрид. – Почему напал на старого колдуна? Зачем стрелял в моих людей? Для чего дрался со мной? Кому трубил твой слуга?

И – ни звука в ответ.

– Ты слышишь меня?! – рявкнул взбешенный барон.

Конечно, не слышать его чужак не мог. Но и на крик Зигфрида он никак не отреагировал.

Барон яростно размахивал руками, полагаясь больше на жесты, чем на слова. Однако пленник по-прежнему хранил молчание и не шевелился.

– Ты понимаешь?! Хоть что-нибудь?!

Нет, не похоже…

Если чужак и понимал его, то виду не подавал.

Зигфрид сплюнул. Возможно, помогли бы пытки. Но на пытки потребуется время. А его-то сейчас как раз и нет. Следовало поскорее убираться с плато: неизвестно ведь, кому и зачем подавали сигналы язычники. Тащить с собой бесполезных пленников тоже не хотелось. К чему лишняя обуза?

– Ладно, – зло процедил барон. – Мне с тобой возиться недосуг.

И потянул клинок из ножен.

Скрежет стали словно пробудил иноземца. Пленник вскинул голову. В оживших раскосых глазах вспыхнул огонек. Нет, этот воин не боялся смерти. Скорее, желал ее. Чужак встретился взглядом с Зигфридом. Протянул руки то ли в просящем, то ли в требовательном жесте. К мечу протянул! Что-то быстро и отрывисто произнес на своем напористом гортанном наречии.

Нет, пожалуй, просить он не умел, но требовать чего-то сейчас, в его положении! И тем более оружие требовать!

Каков наглец! Зигфрид почувствовал, как в жилах вскипает кровь, как боевой задор и веселая злость вновь кружит голову.

– Что, драться хочешь? Еще одного поединка хочешь?

А собственно, почему бы и нет? В конце концов, убивать безоружного пленника – недостойный и неблагородный поступок. А вот зарубить надменного чужака в руках которого будет меч – совсем другое дело. Даже если воспользоваться этим мечом он не успеет.

– Ваша милость, – сунулся было с непрошенными советами встревоженный оруженосец.

– Молчать! – осадил Карла Зигфрид. Приказал, не оборачиваясь: – Вернуть ему оружие.

– Но ваша милость…

– Я что сказал?!

Больше оруженосец не пререкался. Карл осторожно положил перед пленником его меч и кинжал. Сам поспешно отступил. Кольцо рыцарей и кнехтов плотнее сжалось вокруг чужеземца. Над головой полонянина поблескивала отточенная сталь. Стрелки подняли заряженные арбалеты.

Зигфрид ждал, не отдавая команды и не нападая сам.

– Ну что же ты? – усмехнулся он. – Бери…

Пусть только язычник протянет свою поганую лапу к мечу! И пусть только попытается встать! Клинок, уже вынутый из ножен, тяготил руку барона и побуждал к действию. Клинок требовал крови.

Пленник повел себя странно. Слабым кивком законченного гордеца он обозначил поклон, обращенный в сторону Зигфрида.

«Ишь ты! Благодарит никак!» – догадался барон, покрепче сжимая рукоять меча. После благодарности могла последовать атака. Должна была последовать.

Не последовала. Вместо того, чтобы броситься к мечу, вырвать изогнутый клинок из ножен, вскочить на ноги и постараться хоть кого-нибудь зарубить перед смертью, чужеземец потянулся к кинжалу.

Неожиданный выбор.

Пленник даже не попытался встать. Язычник благоговейно поднял над головой короткий клинок, склонился перед оружием – низко, с еще большим почтением, чем кланялся Зигфриду.

Дальше было вовсе непонятно. Иноземный рыцарь зачем-то развязал и распахнул одежду на животе, обнажив мускулистый торс. Затем тщательнейшим образом подоткнул под ноги рукава и полы спавшего одеяния. Все движения чужака были неторопливы, величавы и торжественны. Он словно исполнял какой-то крайне ответственный ритуал.

Воины Зигфрида недоуменно косились на барона. Сам Зигфрид не отводил взгляда от пленника. Все происходящее могло быть просто хитростью, рассчитанной на отвлечение внимания. Вот сейчас язычник напустит тумана и, выбрав момент, метнет свой кинжал. Или, вскочив на ноги, попытается воткнуть его кому-нибудь в горло. Сам Зигфрид поступил бы именно так.

Меч в руке барона аж подрагивал от нетерпения.

Но нет, иноземец ни на кого не нападал.

Что-то бормоча под нос, он обхватил рукоять кинжала обоими руками, прислонил скошенное острие к голому животу. Желтокожее лицо было сосредоточенным и умиротворенным, как во время молитвы, узкие глаза смотрели спокойно и бесстрастно.

– Чего это он а, ваша милость? – послышался сзади приглушенный голос Карла.

Язычник поднял голову, встретился взглядом с Зигфридом. Улыбнулся нехорошей улыбкой. Какой-то уж очень нехорошей.

Зигфрид усмехнулся в ответ.

– А это он грозится так, – хохотнул барон. – Показывает, как брюхо нам будет вспа…

Зигфрид не договорил. Осекся.

Иноземный рыцарь, не переставая улыбаться, резко и сильно надавил на рукоять. Всаживая клинок себе в живот.

Заточенная сталь легко пронзила плоть. Кинжал вошел в левое подреберье. Глубоко вошел.

Брызнула кровь…

* * *

Ни один мускул не дрогнул на желтом лице, ни единого стона не вырвалось из оскаленного рта. Только дышать пленник стал чаще, да на лбу появилась заметная испарина.

Ошеломленный Зигфрид молча смотрел на язычника. Рана, которую тот нанес сам себе, была, все всякого сомнения, смертельной, но полонянин и не думал останавливаться на содеянном. Не отводя взгляда от глаз барона, он продолжал медленно и сосредоточенно взрезать живот. Косая кровавая линия потянулась за кинжалом сверху вниз, через пупок, к правому бедру.

Зигфрид невольно шагнул вперед. Но тут же отступил. Что он мог сделать? И зачем?

На бледнеющем лице чужака еще отчетливее проступила желтизна кожи. С губ медленно сходила улыбка. Однако, гримасы боли видно не было. А ведь боль от такой раны должна быть невыносимой!

Язычник вырвал кинжал. С изогнутого клинка капала кровь. В раздавшемся разрезе виднелись влажные потроха – вспоротые и выпирающие наружу. Однако и этого чужеземцу показалось мало. Пошатываясь от слабости и боли, сдерживаемой ценой нечеловеческих усилий, пленник вновь вонзил окровавленное лезвие в левую часть живота. Только на этот раз он резал себя снизу вверх.

Руки держали оружие уже не столь крепко, узкие глаза мутнели, а побледневшие губы начинали дрожать, но, видимо, самоубийца старался довести дело до некоего логического конца.