Родня. Пересохшее русло

– Ничего себе, – удивилась Джами, – это даже для Бухареста, по тем временам, большие деньги. Сейчас можно было бы виллу себе купить, с бассейном, в горах. А почему ты мне раньше об этом ничего не говорил?

– А смысл, ты же все время за родню упираешься?

– Тимка, ты мне тут не дерзи. Что значит, «упираешься»? Говорю объективно, на основании фактов. – показала кавказский характер Джами.

– Ладно, ладно – справедливая Европа, – огрызнулся брат и продолжил, – и вот я к нему, к Либеру, значит, с этим цифрами возвращаюсь, и говорю, что он мне должен минимум сорок тысяч. За вычетом этого рулона туалетной бумаги, который он мне расписал. Тот давай смеяться, какой "сорокет", ты о чем, типа? Откуда ты это взял? А я говорю, мне Ахметов все посчитал. У Глебуса аж шары чуть не повыскакивали и он давай шуметь: «ах вот ты как, ты ему все расклады раскрыл, предал меня, заложил…» – ну и там еще ряд бестолковых обвинений, и заявлений, а в конце добавил, что, дескать, раз такие дела, мы не сможем вместе работать. А я ж тогда весь из себя горячий был, гордый…"ну, –говорю, – тогда засунь весь этот список себе в очко вместе с тем, что должен и кайфуй мазево". И удалился. Это было в начале 1997 года. Потом, спустя четыре года, когда он меня позвал в "Металснаб", мы уже помирились. Но пардон, долг-то все равно повис.

– А как он тебя пригласил на работу, если вы так неудачно расстались?

– Так ты что думаешь, из благотворительности что ли? Ага.., счас!!! – рассмеялся Тимур. – У него не было ни одного человека с техническим образованием. Никто не разбирался, ни в сортаменте, ни в сталях, ни в сплавах, ни в ГОСТах, ни в производстве, ни в назначении труб, арматуры, швеллеров, листов и т.д. и т.п. – полные «нули» такие сидели и пытались начинать бизнес. Когда москвичи приехали и послушали, как я разговариваю, они сами у него спросили, а этот парень где и кем работает? Его надо обязательно приглашать, его и учить не надо – он все знает. А когда узнали, что я "политех" окончил, так весь вечер только со мной и проговорили. Ну Либер посмотрел на это дело и решил использовать мое образование. Так что все – дашь на дашь, и никакого романтизьму!

– А я всё время думала, что он из лучших побуждений.., ну ладно. О мертвом не будем говорить плохо.

– Так это правда! Её-то куда девать? Вместе с совестью. Хотя дела минувшие, конечно. Ну и вот, про все эти дела знали: и Ринат, и Дамир, и Рая. И Фаина – я больше чем уверен. Та без микроскопа в чужой кал залезет.

– Тима, прекрати, я тебе говорю.

– Короче, я сказал, что вот эти шесть штук я отдавать не собираюсь, а если у кого-то возникнут вопросы, то пусть мне позвонит Ринат, и я ему всё объясню.

– И что так никто и не перезвонил?

– Ага, вообще ни слуху, ни духу. Не то чтобы про деньги, про мое существование опять забыли. Ну, а что? Гроб привез и свободен! – неудачно пошутил Тимур. – А тут оказывается, Фая проснулась. Спустя два года. Бедствует. Лишения претерпевает. А дочь миллионным бизнесом рулит. Хоть и неудачно. А той всё мало. Ну так.., в кулацком хозяйстве, и бычий хрен… – Тимур вовремя остановился, но сестра уже была знакома с его развернутым лексиконом.

– Ты давай, не груби сестре, я тебе сказала. – очередной раз пыталась строжиться Джами. – Она матери нашей помогает. Ты бы хоть элементарную благодарность проявил.

– А я проявлю. Я тебе сейчас проявлю! – решительно возгласил Тимур. – Ты там сидишь? Лучше приляг, а я тебе расскажу, как я ей безумно благодарен. Не хотел я тебе нервы мотать, но ты сама напросилась. – Джами рассмеялась в трубку и сказала:

– Ой да не пугай, сидит там – Иван Грозный. Пуганые уже.

– А вот счас и поглядим. Помнишь, я зимой к маме с сыном ездил?

– Ну, помню, конечно, и что?

– Ну вот. Звонит мне маманя Дамика, тетя Галия – золовка Файкина, и таким значит елейным тоном, говорит: «Тимочка ты не мог бы подъехать ко мне на работу?»

– Зачем? – говорю я ей.

– Надо поговорить. – отвечает она. – Ну, я приехал к ней, она тогда детской областной больницей заведовала. Зашел. И она мне начала, так, издалека: как дела, не женился, не собираюсь ли обратно, почему к Фае не зашел, она, мол, тебя так любит, так скучает, а ты даже не зайдешь? Ага, говорю, так любит, так скучает, что ни одного звонка за два года. Извелась вся, так скучает, прямо места себе не находит. Все вопросы через Ибрашку решает. – И Тимур рассказал сестре, какой у них дальше разговор с Галией вышел:

– Ну, ты бы хоть из чувства благодарности заехал к ней. – Галия пыталась войти в образ, но у неё это как-то вышло бесталанно. – Она столько для твоей матери сделала. Переживает.

– А вы меня что, позвали, чтобы рассказать, как меня тетя Фая любит? Так по сотке могли пообщаться…

– Ну да. – неуверенно ответила Галия.

– Я понял. Так я поеду тогда?

– Погоди, присядь. Даже не знаю, как сказать, – замялась Галия, – мама твоя очень больна. Да ты и сам знаешь. Её надо обследовать и везти в больницу.

– Так обследовали же уже. Диагноз ясен – Альцгеймер. Что тут еще обследовать?

– Да нет, ты не понял, – вставая из-за стола, сказала Галия. Затем отошла к окну, и, стоя спиной к Тимуру, продолжила:

– Её надо в стационар везти.

– Так, а там что? Опять обследование?

– Её надо положить в стационар. – выдохнула Галия.

– Как это? Я не понял. – Тимур не верил своим ушам. Он до последнего отгонял от себя мысль, что ему такое предлагают родственники. Не участковый доктор, не специалист в поликлинике, не няня, не какой-либо другой, чужой человек, а родственница.

– То есть, вы хотите мне сказать, что маму надо везти в психушку? В Затобольск? (Затобольск – поселок в костанайском районе, где в 1968 г. была открыта областная психиатрическая больница – прим.автора)

– Да.., Тимочка, ей там будет лучше, пойми, – извиняющимся тоном проговорила Галия. – Там уход за ними, медикаменты, контроль… – Тимур сжал кулаки, всё его тело напряглось и он, еле сдерживая себя, спросил у тетки:

– А вы не боитесь мне такое предлагать?

– Ой, Тимочка, ну что ты опять начинаешь? Это не я предлагаю… – Галия запнулась, обернулась, что-то быстро обдумывая, посмотрела на каменное лицо Тимура и сказала: – Это Фаина предлагает.

– Почему-то я даже не сомневался, – в его голосе появился ледяной оттенок, – а что ж она сама мне об этом не сказала?

– Ну она, это.., побоялась, что ты её не поймешь.

– А вы значит не побоялись? Да? – зло ухмыляясь, резанул Тимур.

– Ну, я – врач, она меня попросила.., я не знаю. Ты сам решай, Тимур, хорошо? – уже сожалея, что вообще согласилась на подобный разговор, сказала Галия.

– А мне нечего решать, – начал, чётко формулируя фразы, говорить Тимур, – ответ мой вот такой будет: если моей матери суждено умереть, а мы все умрем, в итоге, то она будет умирать в своей квартире, в своей кровати, в своей постели, в окружении тишины и заботы. А не среди ужасов дурдома, под обезьяньи вопли и лязг железных засовов. Не понимая, за что с ней так обошлись близкие ей люди, испытывая в свои последние дни невыносимую душевную муку!!! Ад!!! Вам, тетя Галия, должно быть очень стыдно, что вы мне предложили такое.

– Тимочка, прости… – едва не плача начала оправдываться тётка.

– Нет уж, теперь вы меня простите… – перебил он её, и принялся рубить железными словами. – А Фаине я желаю, чтобы когда она будет дряхлой и беспомощной, детки её, которые на каждом углу трезвонят о своих высоких отношениях в семье, сдали бы её в приют для престарелых. Не в психушку, нет (это немыслимо), как она решила сдать свою родную сестру.., а хотя бы в приют. А я бы приехал и посмотрев на все это дерьмо, порадовался, что на свете есть еще хоть какая-то справедливость.

– Зачем ты так, не желай другому… – начала было Галия со стандартных евангельских фраз, но увидев его глаза, осеклась и замолчала.

– Затем!!! – крикнул Тимур и выскочил на свежий воздух.

Джами слушала его рассказ затаив дыхание и к концу тихонько заплакала.

– Тима.., у меня нет слов. Давай я успокоюсь и потом тебе перезвоню, а то у меня, кажется, давление подскочило, а мне еще на «фабрику» сегодня ехать. – пытаясь удержать себя в спокойствии, сказала сестра и, попрощавшись, отключилась. Фабрикой она называла аппарат для процедуры гемодиализа, куда ездила чистить почки уже три раза в неделю.

Ни Тимур, ни его сестра, тогда еще не знали, что пройдет три с лишним года и, страдая от болезни Альцгеймера, в одиночестве, проклиная всех тех, кто её забыл и бросил, умрёт Галия. И пророческими зазвучат слова таджикского поэта-суфия Абу Мухаммада Муслих ад-Дина ибн Абд Аллах Саади Ширази, известного как Саади: «…Тот, кто не желает поднять упавшего, пусть страшится упасть сам, ибо, когда он упадет, никто не протянет ему руку…». Её сын, Дамир, будет потом на каждом углу рассказывать, сколько его мать сделала для Фаины, её детей и внуков, и как все они бросили её, и предали забвению. Ну правильно, она же уже не командовала детской больницей, а значит, толку им от неё не было никакого. И им не привыкать платить черной неблагодарностью тем, кто их искренне любил. А пока вернемся к «Тимуру и его команде».

Он после разговоров с сестрой решил позвонить Раисе. С Фаей разговаривать Тимур был не в состоянии и решил позвонить её дочери.

– Алло. Рая, привет. Это Тимур.

– Ой. Приве-еет. Тима, давно я не слышала твоего голоса. Как дела? Ты в Костанае?