– В смысле убийства? Расследование?
– Ты понял меня. И нам, мой дорогой, следует поймать убийцу либо кого-то достаточно похожего на него. – Именно так Владимиров подумал, стоя над трупом портного, теперь вот мысли материализуются. – Причем, для нашей безопасности, в самое ближайшее время.
– Как это – достаточно похожего на него?
Молодость, молодость, парень недавно в полиции, ничего, пройдет со временем, при условии, что это время у него будет. Хотя некоторые объяснения не помешают, а то вообразит черт-те что.
– Город кишит преступниками всех мастей – от базарных воришек до налетчиков-головорезов. Ничего, если кто-то из них, так сказать, поспособствует душевному спокойствию двух не самых плохих инспекторов, а заодно и комиссара, и Советника.
– А убийца – настоящий. – Парень конечно же понял, куда тот клонил. – А убийства тем временем, они же будут продолжаться.
Вместе с болью в ногах начал возвращаться и всегдашний голод, что за жизнь-то такая! Ни посидеть нормально, ни поесть!
– Да, – ответил раздраженно, – и мы найдем убийцу, но над нами уже не будет висеть тень Советника… во всяком случае, пока кому-то не придумается укокошить очередного гильдийца. Парень, поверь, ничто так не мешает расследованию, как интерес начальства.
Стена дворца закончилась, они вышли к улице Чудес. Сначала она так называлась «в народе», затем имя закрепили официально.
– Подайте, подайте ветерану Горендвальдской битвы! – к инспекторам тянул руки, оканчивающиеся плошками, седой мужчина. Длинный пепельный чуб на лбу аккуратно разделялся, обрамляя третий глаз, закисший, отчего глаз щурился и постоянно моргал. Кроме плошек и глаза, в остальном это был обычный человек, даже в меру упитанный.
– Битва прошла девяносто лет назад, сколько же тебе тогда было, ветеран? – не сдержался Владимиров.
– Да пошел ты, умник! – тут же оскалился трехглазый.
Самое хлебное место для попрошаек, естественно, было у стены дворца, поближе к воротам. Однако оттуда просителей, естественно, гоняли. Вот они и обосновались, так сказать, на подходах.
– Милок, подай на пропитание, сыновей забрали на войну, некому позаботиться на старости лет.
– Держи, мать. – Парень в потрепанной военной форме опустил пару медяков в платок сухонькой старушки, без видимых уродств.
– Благодарю, пусть пребудет с тобой милость Атомных богов. Добрые господа, не проходите мимо, подайте на еду матери трех… – Нищенка подняла глаза, встретилась взглядом с инспектором Владимировом. Тот подмигнул ей.
– Привет, Сера, уже не промышляешь в торговых?
Старушка пожала худыми плечами:
– Возраст, пальцы не те, а ты, я слышала, в убойный перевелся, мокрухами теперь заведуешь.
– Ага.
– В наших краях по работе или как?
– Или как, Сера, или как.
Они прошли дальше. Ульрике зашептал на ухо Владимирову:
– Надо было расспросить ее, может, в их… гм… среде, что-то видели, слышали, знают.
– Расспросим, – кивнул инспектор, – обязательно расспросим, как и после всех предыдущих убийств, но не здесь. На людях никто с нами разговаривать не станет, даже если знает. К тому же эти ребята и кто стоит за ними понимают, в случае чего можем взять любого и приписать ему что захочется. Убийства, такие убийства, без поживы, не их рук дело, и они невыгодны ворам и попрошайкам, так же как и нам. Если бы что знали, мне уже сообщили тем или иным способом.
Улица Чудес называлась так, потому что количество измененных попрошаек на ней превышало все пределы. Кого здесь только не было: двухголовые, четырехрукие, совсем без рук, но с крыльями за спиной. У одного из попрошаек – Владимиров заметил – к туловищу крепилось аж шесть ног: две босые, на остальных сапоги разных расцветок, фасонов и степени изношенности.
– Подайте…
– Помогите…
– Пусть пребудет с вами милость Атомных…
– Откуда столько измененных? – Младший инспектор только и успевал, что одергивать полы фирменного сюртука, в которые вцеплялись руки, клешни, щупальца.
– Вестимо откуда – из Двора Чудес.
– Но ведь… это недешево.
– А попрошайничество, парень, вообще серьезный бизнес, особенно рядом с дворцом.
– Но как можно пойти на такое… добровольно? – Младший инспектор как раз смотрел на попрошайку, все тело которого было заменено на змеиное – или к толстой змее прицепили голову человека. Второй нищий кормил змеетелого из детской бутылки с соской. Бурая кашеподобная масса стекала по подбородку, но тот не мог даже утереться.
– Большинство из них не спрашивают, выкупают в приютах или у родителей еще детьми, но есть и такие, что идут добровольно. Им лучше попрошайничать, чем работать. – Живот инспектора громко и не в первый раз забурчал. – Убийца обождет, пошли поедим.
– Пойдемте. – Ульрике кинул последний взгляд на змеетелого. – Но куда?
Действительно – куда? Словно подслушав его мысли, младший инспектор продолжил:
– Интенданты мало того что свирепствуют по деревням, забирая последнее, говорят, Советник выставил посты и все, кто везет продукты в город, обязаны отдавать половину на нужды армии.
Все это Владимиров знал и без него, а также то, что заведений, где можно вполне прилично и, главное, недорого поесть, в городе осталось не так много.
– Давай к Пью, сам видел, вчера к нему каплунов завозили. Не то чтобы крупные, но сейчас особо выбирать не приходится. К тому же за ним должок.
– Давайте.
Глава 7
Святилище, или зал для молений, откуда исчезла статуя святого и где, собственно, наблюдали монстра, представляло собой немаленькое квадратное помещение, с колоннами, полутемное, как и все помещения, виденные до этого в храме. «Может, их бог или боги свет не любят, – подумал Даниил, – ну или братия тупо экономит».
Между колоннами стояли статуи богов. И здесь храмовники не соригинальничали. Даниилу уже приходилось видеть похожие изваяния, если верить легендам, оставшиеся с древних времен, еще до Великого Потопа. Справедливости ради, очень часто, для придания значимости вещам, их относили к допотопным векам. Благо дело, о тех остались только легенды, в которых правда так плотно переплелась с вымыслом, что вычленить первую не могли даже высшие головастики храма Общих Знаний.
Якобы люди могли летать, и даже меж звезд, а еще разговаривать друг с другом на больших расстояниях, словно стояли рядом, а еще говорят – денег тогда не было, ну это уж полный бред, какие бы времена ни были, хоть допотопные, хоть древние, звонкие токены всегда в цене. Это Даниил знал точно и, руководствуясь этим знанием, жил.
Подобно всем древним статуям, они представляли собой прямоугольные бруски, на лицевой части которых выступали контуры, скорее – намеки на лица и переднюю часть торса людей и нелюдей, ибо чаще статуи изображали последних. Пьедесталы, которые были с бруском одним целым, как обычно подмигивали цветными огоньками, хотя на парочке огоньки погасли – видно, совсем древние.
Даниил начал было прикидывать, сколько же можно выручить за одну такую статую на черном рынке, но с сожалением оставил занятие – мимо братьев никак не пронесешь. Вот разве выломать дыру в потолке и поднять парочку…
Шорох в дальнем и самом темном конце зала заставил Даниила насторожиться. Неужели и вправду в храме кто-то завелся? Признаться, он надеялся на обратное. Но ничего. Даниил вытянул самострел, взвел тетиву, проверил, на месте ли болт. Не магнитный пистоль, конечно, но против любой нечисти самое то. Амулеты, руны – это для клиентов. Кусок стали, всаженный в сердце, много лучше любых заклятий. Другой рукой вытащил из ножен недлинный меч-гладий. Герои на подмостках комедиантов пусть сражают чудовищ огромными мечами и секирами, которые нужно держать двумя руками. В помещениях лучшее оружие – короткий клинок, из тех, которыми и рубить и колоть можно. И совсем не серебряный – старая добрая сталь, лучше пергамская, и ты готов для встречи с любым чудищем. Ну, кроме тех, от которых лучше убежать. Сейчас Даниилу как раз нужно было решить эту проблему. Сбежать, оставив при себе один золотой, или попытаться убить того, кто бы там ни прятался, и заработать три. Первый вариант наносил вред репутации, но он все равно собирался уезжать из Варосса.
Шорох повторился. Боги Изначальные! У него был фонарь, отличный, полицейский, холодного света, но на прошлой неделе пришлось заложить его в ломбарде. Скряга-оценщик дал пятьдесят грошей, что даже меньше медного токена, да что он понимает! Деревенщина! Понаехали, понимаешь!
– Г-где я? – донеслось из угла.