Настоятель нахмурил лоб, явно выискивая подвох, пожевал губами, затем громко заскреб пятерней по затылку.
– Мы будем глядеть, если выйдешь один, без монстры, то… – Он не закончил, предлагая Даниилу самому додумать.
– Конечно, мне еще понадобится плотный полотняный мешок, черный, как известно, на свету упереусы звереют и кидаются на всех и все.
– Ну да, известно, значит… – Храмовник еще некоторое время хмурился, после чего полез в ящик стола.
Даниил напрягся, одна рука уже давно ласкала рукоять гладия – в ближнем бою он привык полагаться на меч.
– Вот, держи. – Пальцы повертели и выронили на стол один золотой. – И вот еще. – Поверх монетки опустился небольшой полотняный мешочек, не черный.
– Что это? – с подозрением спросил Даниил.
– Мощи святого Иоанна! – благоговейно и почти натурально вздохнул храмовник. – Это тебе за работу, значит. Как и мое благословение.
Даниил взял мешок, монету, покатал ее на ладони.
– Мы сговаривались о трех. – Он не сводил взгляда с настоятеля.
– Верно, но с тобой мое благословение и мощи святого, а они бесценны.
– Когда это вы меня благословили?
– Только что. – Настоятель пару раз небрежно махнул рукой перед лицом Даниила. – Теперь можешь идти.
– Никуда я не пойду! Отдайте мне оставшуюся монету и заберите ваши кости. – Он бросил мешочек на стол.
– Не богохульствуй! – Как минутой ранее Даниил, настоятель также вытянул палец, придавая словам важность. – Как говорил святой аль-Вован, в знаменитой проповеди у ручья, – терпимость, смирение и бескорыстие, значит, среди первейших добродетелей истинно верующего. И я, как отец настоятель, обладаю ими, значит, сверх всякой меры. Однако… – Палец как бы невзначай указал на рослых храмовников. – Не все… э-э-э… братья набралися нужного… э-э-э… смирения…
Даниил поспешно спрятал золотой.
– Вот как, угрожать. Я ведь тоже, случайно естественно, могу пырнуть какого-нибудь особо ретивого брата. – Он передвинул кресло так, чтобы в поле зрения попали все три храмовника, рука демонстративно огладила меч и ножны.
– В храме множество братьев, все они горят желанием жертвовать собой во имя истинной веры и спасения души, – парировал настоятель.
– А если я расскажу всем, что вы жулики и проходимцы?
– Что есть мирская молва, особенно когда грядет Конец Света. Мы – временные гости в этом мире, земная жизнь, устремления, деньги, страсти – все тлен и суета сует.
– Вот и отдал бы мне деньги.
– Разговор кончен! – Ладонь настоятеля хлопнула по столу.
– Между прочим, я спас вашего брата Уинкота, которого вы все считали съеденным, – в попытке получить хотя бы часть из недоплаченного, буркнул Даниил.
– Не ты, но наши молитвы уберегли брата Уинкота от преждевременной встречи с Создателями. Ты выступил лишь орудием Всевидящих, а всю работу делают они. Согласись, не будешь ты благодарить веревку, что спасла утопающего, ибо благодарности достоин лишь тот, кто бросил ее, ну и вытянул, значит. – Взгляд переместился на рослых храмовников. – Проведите нашего… гм… гостя к молельне, пущай делает положенное, значит, ну и мешок дайте. Только глядите, шоб ничего, кроме монстры, не умыкну… – он кинул взгляд на Даниила, – случайно не забрал с собой.
Храмовники дружно кивнули.
Глава 13
Все мы – сестры,
Кротость – наша добродетель,
Целомудренность – наша красота,
Внешнее – лишь покрывало,
Внутреннее – суть.
Владимиров отступил, пропуская процессию Смиренных Сестер.
Во втором куплете их гимна – инспектор помнил – пелось о стыде Сестер, но, вопреки стихотворным строчкам, выше пояса женщины были оголены. Подтверждая, что в понятие «стыд» и «целомудренность» каждый вкладывает свое, лица их были скрыты плотными вуалями, опускавшимися из широкополых белоснежных шляп.
Прохожие расступались, некоторые откровенно пялились на бюсты сестер. Так как в основной массе в Сестры шли женщины старшего возраста, их обвислые груди, на взгляд инспектора, мало кого могли возбудить, впрочем – у всех свои вкусы.
Мимо храма Теней, служители которого, вопреки зловещему названию, просто старались поменьше жечь электричество, вдоль авеню Масок инспектор Владимиров, переваливаясь, двигался в сторону участка.
После ночных посетителей он так и не заснул. М-да, задачка. Меньше всего хотелось влезать в политику, но политика влезла в него. С одной стороны, Советник торопит расследование, с другой – заговорщики хотят спустить на тормозах. А что прикажете делать ему – простому инспектору уголовной полиции? А делать следует то же, что и всегда, – свою работу, а там как пойдет.
– Чего глаза красные? – встретил его в коридоре капитан.
– Бессонница. – Владимиров почти сразу решил не рассказывать начальнику о ночных посетителях – у того своих забот достаточно. – Ты вращаешься немного в иных кругах. Как там на войне? Мы побеждаем, драпаем?
Перед тем как ответить, капитан огляделся по сторонам, затем, взяв за локоть, отвел Владимирова в сторону.
– Только никому: в городе может возникнуть паника и все такое.
– Ну?
– Драпаем, и сильно драпаем. Обе армии наконец-то сошлись в битве при Фертер-Ланде – городок почти на границе, может, слышал, там еще козьи сыры делают.
– Не слышал.
– Ну да не важно. Наши продули, с треском. Поговаривают, Гуго, вместе со своей шлендрой, смотались еще до окончания битвы, когда поняли, что дело швах. Конечно, позже они опомнились; не без помощи генералов собрали остатки войск, те, что удалось собрать, ибо кто не дурак – давно дезертировал, и сейчас вся эта компания дружно отступает к Вароссу.
– Выходит, не соврал, – пробормотал Владимиров.
– Чего?
– Нет, ничего. Получается, если не случится чуда, нас ждет либо осада…
– Какое чудо, мелкопоместные, да и крупные дворяне откалываются, армия тает на глазах.
– Либо Гуго с остатками войска пройдет мимо, прямо в Барбаган.
– А там что?