Легенды Октады

– Ну, вот и хорошо, – согласился я. Через час мы уже были на окраине Густавграда. Сторожевой пост у въезда, на пересекающую весь город мощеную дорогу был представлен четырьмя рослыми королевскими гвардейцами. Они были при полном вооружении, а командовал ими рослый светловолосый сержант. Он остановил нас, увидел убитого и, мне пришлось подробно ему обо всем рассказать, мои слова с готовностью подтверждал султанский гонец, вытащив тамгу и предъявив письма в королевскую канцелярию. Здесь же нам пришлось расстаться – письмоносца в сопровождении одного из гвардейцев повезли в канцелярию, по месту назначения, он крепко пожал мне руку, а затем, как и когда-то Асраил – начальник охраны каравана, приложил ее ко лбу и сердцу в знак искренней благодарности. Касиму же предложили проследовать в гостиный двор, где он должен был прожить несколько дней и доказать свое лекарское искусство, чтобы получить право на врачевание и проживание в городе как иностранец. Во мне же, не смотря на мой красноватый загар, сразу же признали подданного королевства и лишь попросили уплатить подорожные. Я не питал особо теплых чувств к толстяку Касиму, но когда слезы ручьем потекли из его глаз, я невольно подумал о том, сколько же пережил этот добродушный и неуклюжий с виду человек, нашедший свое призвание в служении людям. Ведь он прошел серьезный этап испытаний на человеческую прочность вместе со мной, теплая волна переживаний охватила меня и, растрогавшись, я обнял его за шею. "Светлого неба тебе и человеческого счастья!" – произнес я мысленно. Касим услышал мои слова и вновь с удивлением посмотрел на меня. Но вовлекать дальше его в свои дела я не имел права.

Я направил своего жеребца к центру города, где были сконцентрированы трактиры и более или менее приличные гостиницы. Миновав улицу Святого Августина, я въехал на центральную площадь, две трети которой были превращены в настоящий базар и увидел подходящий трактир. "Золотая туфелька," – прочел я строго оформленное название. Трактир возвышался над остальными домами своими тремя этажами. Здание было не старым, максимум двух-трех лет давности. Обожженный кирпич не успел еще впитать в себя городскую пыль. Просторные и широкие окна сразу же привлекли мое внимание. "Подойдет," – прикинул я в уме, и, развернувшись, поехал в каретные мастерские. Когда я остановился у ворот, тут же ко мне выскочил мальчишка-подмастерье, перехвативший моего жеребца под уздцы.

-Мэтр Бонаму на месте? – спросил я, называя известного владельца, славившегося своим ремеслом и являвшегося поставщиком ко двору его величества в прошлые годы. Мальчишка обрадовано закивал головой. Я спешился, оставив своего жеребца на его попечение и, толкнув резную дверь, оказался в широком и просторном дворе, где кипела работа. Несколько мастеров собирали очередной заказ – просторную четырехколесную облегченную карету, уже перетянутую изнутри драпировкой небесно-голубого цвета. Я остановился, с интересом наблюдая за их мастерством и сноровкой – ни одного ненужного движения.

– Что вам будет угодно, сударь? – спросил меня кто-то сзади. Я обернулся и увидел перед собой рослого, но уже ссутулившегося и побелевшего от седины Жан Пьера Бонаму – владельца каретных мастерских. Его серые и пронзительные глаза разглядывали меня с любопытством, видимо мое лицо показалось ему знакомым. Я хорошо помнил, что он обладал феноменальной памятью, так как это было необходимо для его работа – ни одна из сделанных им карет не повторяла другую, даже самые элементарные детали изготовлялись по – своему. Его взгляд немного задержался на моем лице, но прошло уже десять лет.

– Я хочу заказать карету в стиле "санто", – назвал я свой старый семейный стиль.

– Ого! – удивился мэтр: – Вы знаете такие тонкости, сударь. И к какому бы сроку вы хотели бы ее получить?

– Она необходима мне через четыре дня, кроме этого ее должен украшать вот этот герб, – и я протянул мэтру носовой платок со своим родовым знаком. Увидев знакомый геральдический вымпел, у мэтра затряслись руки, с губ готовы были сорваться слова, но я опередил его, зная, что на мэтра Бонаму можно положиться:

– Инкогнито!

Мэтр улыбнулся уголками рта и, смахнув слезинки с глаз, крепко пожал мою руку, при этом нарочито громко сказал:

-Ваш срочный заказ будет выполнен точно в срок, карета будет запряжена четверкой лучших коней и доставлена кучером в любое указанное вам место!

Я отстегнул от пояса увесистый кошелек и протянул его мэтру. Бонаму свел сердито брови.

– Берите, так надо. Через четыре дня, в одиннадцать у трактира "Золотая туфелька".

Я покинул двор-мастерскую, где под навесом стояли в большом количестве изготовленные части изящных карет и колеса и очутился на улице. Мальчишка-подмастерье, подобострастно глядя на меня, подвел жеребца. Я сунул ему несколько мелких монет.

– Что интересного в городе?

– А что вас интересует, сударь? Например, сегодня из Золотой Порты привезли удивительную собаку – я в жизни подобных не видывал. Вот такой огромный… "Так, пес уже здесь, – подумал я: – Пора позаботиться и о себе".

"Используя сочетание настоя мандрагоры, нуметрического олеандра и дорийской алмазной пыли можно, сохранив основные параметры своей души и не изменив ауры, отделить ее часть, используя преломления в астрале и одушевить любое животное, наделив его человеческим разумом, для того чтобы погибнув – восстать Фениксом," – вспомнил я слова Учителя. "Мне это совсем даже не повредит, потому как, во второй раз, меня убьют гораздо достоверней. Значит, пора встретиться с собакой. На все – про все у меня есть четыре дня. За это время надо присмотреться ко всему, посетить несколько салонов, узнать новости, словом появиться в своей роли. Решено!"

###

Медведь прожил в лесу уже сорок лет. Для звериного летосчисления он был уже стариком, но смерть не приходила к нему ни в боях с соплеменниками за ареал обитания и за самок, ни в диких и кровавых охотах императора, когда истреблялось все ползающее и летающее, попавшее за флажки загонщиков. Этот огромный зверь, большую часть времени проводивший в глубоких пещерах каменной скалы в самой глубине чащи, спал целыми днями. Только в темноте он выходил только для того, чтобы добыть себе пропитание. Глаза, привыкшие к абсолютному мраку пещер, прекрасно видели в темноте. Поначалу, он, как и большинство медведей, был всеядным. Его рацион составляли ягоды, в обилии произрастающие в лесу, грибы, сладкие толстые коренья ревеня, мед, которым он лакомился, разоряя дикие постройки лесных пчел. Медведь с удовольствием рыбачил на мелководье, выхватывая пружинистые тела пятнистого лосося; не брезговал мелкими зверюшками, которые попадались ему на пути и, даже охотился на грациозных оленей, чье мясо, пропитанное свежей кровью, он особенно ценил. Но время и годы брали свое. Ему было не угнаться за быстроногими оленями и становилось очень трудно подкараулить мелкого зверька. Из-за того, что сильно ослабло зрение, ни один лосось не подставлял свою темную толстую вкусную спинку под его когти. А употребление в пищу ягод и ревеня только чуть-чуть удовлетворяли его потребности и то, на очень короткое время. Потом снова хотелось есть. И вот, в один из пасмурных вечеров он наткнулся на людей. Это были две девушки из ближайшей деревни, которые собирали недалеко от его логова папоротник, при помощи которого можно было лечить некоторые недуги. Местные знахарки делали из него горький отвар или продавали на базаре, как полуфабрикат для изысканной кухни богачей. Одним словом, внезапно напав на них, он впервые отведал человечины. И в этот момент все восприятие окружающего мира для него изменилось. Возможно, та легкость, с которой он добыл себе пропитание на несколько дней, может быть специфический вкус, принесли ему дикое удовлетворение и он изменился, превратившись в оборотня, в лесной ужас, уже специально выслеживающего и охотящегося только на людей, не знающего пощады чудовище – медведя-людоеда. Напуганные появлением пожирателя людей, крестьяне из окрестных сел стали бояться приближаться к лесу даже близко. Тогда медведь стал устраивать вылазки и совершать нападения на хутора и окраины селений. Дважды старосты собирали и устраивали на него облавы, но умудренный жизненным опытом и предчувствием серьезной опасности, он отсиживался в самой глубокой пещере, куда люди просто не решались войти. Но затем он еще с большей ярость и наглостью, мстя за причиненный страх, стал свирепствовать в округе, терроризируя все ее население. Слухи о медведе-людоеде дошли до самого императора, и он распорядился отрядить для его поимки или уничтожения отряд стрелков-арбалетчиков. Прибывшие в провинцию солдаты не восприняли всерьез информацию о коварстве пещерного обитателя и в один из вечеров, изрядно захмелев, были растерзаны хищником в своих шатрах, не успев даже выстрелить в него хотя бы один раз. А губернатор, дабы тревожащая информация не распространилась по всей империи и не вызвала ненужных пересуд, объявил все вымыслом людей с больным воображением, но, на всякий случай, оцепил провинцию, усиленными постами, не выпуская за ее пределы ни одного человека, рассуждая, что все само собой разрешиться через некоторое время.

Зверь жадно пил воду из застоявшейся лужи. Он уже три дня "шастал" в поисках еды, но напрасно. Один раз удалось напасть на след крупного сурка, но тот молниеносно забился в свою глубокую нору. Медведь долго раскапывал его убежище, предвкушая сытный завтрак, но извитый ход сурчиной норы ушел под камни, сдвинуть которые он не мог из-за их значительных размеров. Тогда в бессильной злобе он стал крушить подземные препятствия. Но камни не поддавались, и медведь сломал себе коготь на правой передней лапе, и, заревев от боли и обиды, ушел к лесной дороге, томимый чувством голода и жажды. Внезапно его нос уловил запах человеческой одежды, именно одежды, не самого человека. Если бы он не был так голоден, он бы сначала все проверил, но сейчас ассоциации и предчувствия легкой наживы заставили его действовать менее осмотрительно. Он вылетел из-за поворота всей своей огромной массой и увидел человека, который, не торопясь, шел по дороге ему навстречу. Медведь заревел, распахнув свою розовую пасть, унизанную огромными желтоватыми клыками, и ринулся к добыче. Человек, как ни странно, не испугался, он остановился, поджидая своего убийцу. Медведь помнил, что иногда люди, увидев его, впадают в оцепенение, вместо того чтобы кричать и спасаться бегством. Уже подлетая к человеку, он почувствовал какой-то подвох, но было уже поздно. Человек скинул с головы капюшон своего плотного суконного коричневого плаща и медведь, налетев на невидимое препятствие, отлетел в сторону, перекувырнувшись через голову. Он попытался быстро встать на свои еще крепкие лохматые лапы, но неизвестная сила придавила его, крепко вжав в землю, и он не смог даже пошевелиться. Человек подошел к самой его морде и наклонился над ним. Медведь втянул носом воздух и совершенно очевидно, понял, что перед ним не человек.

– Легче поверить в непонятное, чем в невозможное, – спокойным ровным голосом сказал тот: – А впрочем, пока ты меня не понимаешь. Но твои деяния не остались незамеченными – я ведь пришел за тобой. Как там говорят? Долг платежом красен.

Он протянул руку к лобастой голове зверя и дотронулся до него. Посыпались в разные стороны, как от фейерверка, сине-зеленые искры, громкий хлопок оглушил зверя ненадолго и он, почувствовал, как рассыпается на клеточки, растворяется в воздухе, чтобы затем вновь собраться и принять другой вид....

###

Кентерийская империя имела самую большую территорию из всех восьми королевств, самое большое население и самую скверную репутацию, ибо отличалось агрессивностью в политических вопросах и крайней забитостью людей, девяносто девять и девять десятых которых составляли крестьяне, не имеющие даже малейшего понятия об азах грамотности и культуры. Такими людьми, безусловно, было легче управлять, и вся иерархическая лестница была представлена до банальности просто: крестьяне – старосты, стоящие над ними; губернаторы, управляющие отдельными районами и император, на котором все замыкалось. Одним словом, дремучий феодализм с примесью первобытнообщинных отношений. Страна замкнулась в своих границах, не ведя ни с одной из ближайших стран торговли и даже не поддерживая каких-либо отношений, живя иногда впроголодь, но выходя из положения только собственными ресурсами. К скотскому положению люди привыкли быстро, ибо не ведали, что может быть как-то иначе и довольствовались элементарными радостями своей серой жизни. Хотя нельзя сказать, что все вели себя подобным образом. Несколько лет назад на юге империи вспыхнуло крестьянское восстание длившиеся три недели, которое императорские войска подавили с особой жесткостью, чтобы другим было неповадно, практически было уничтожено всё население юга, куда затем спешно отправили переселенцев из других частей империи.

Возглавлял это дикое государство талантливый военный, но завистливый и коварный император Вольмут, мечтающий о мировом господстве. Самым большим его достижением и отрадой являлось созданная им и вымуштрованная армия, на которую он не жалел сил и средств. Для всего мужского населения империи было высшей честью и достижением положения и карьеры – служба в императорской армии, члены которой, зарвавшись и пользуясь поддержкой, свыше творили порой настоящий беспредел, нередко выходя из-под контроля своих же командиров.

Что касается самого императора – это был сорокавосьмилетний человек своего времени. Большой своей заслугой он считал объединение империи из Восточного и Западного королевств, хотя ради этого ему и пришлось казнить собственного брата, но чего не сделаешь во благо. Хотелось бы, конечно, расширить государство и за счет прилегающих соседних королевств, но наличие у них боеспособных армий, а главное их дружеские отношения и возможность объединения сильно препятствовали осуществлению тайных мечтаний. Несмотря на имеющийся "железный занавес", информацию о соседях император имел, и ему очень хотелось восполнить те недостатки в империи, которых было хоть отбавляй, за счет более развитых прилегающих королевств.

Как-то вечером, он веселился со своими приближенными на пирушке, устроенной в честь удачной охоты на кабанов. В замке ярко горели факелы и их чад, и пары алкоголя стелились над грубо сделанным длинным деревянным столом. За последним куражились старшие командиры, уплетая недожаренное мясо и мелко нашинкованные овощи, приняв на грудь изрядное количество спиртного. Император медленно цедил через край золотого кубка терпкое вино и, наблюдал за шуточным поединком двух карликов, разместившихся прямо на столе. Они сражались на крепких деревянных мечах, нещадно нанося друг другу удары, при этом издавая дикий поросячий визг.

-Ваше величество, – резко позвал его подошедший личный телохранитель Рюсон, закованный в броню, как на ристалище, высокий и хорошо сложенный воин. Его преданность и искренность пришлись по душе Вольмуту и, он приблизил к себе этого молодого северянина. Император скосил на него взгляд и понял, что тот не случайно побеспокоил его.

-Там в зале вас спрашивает один человек. Он клянется, что вы его давно ждете и что он вам очень нужен.

Император скривил гримасу и поставил кубок на стол:

– И на кого же он похож?

– На монаха, ваше величество, – склонил голову Рюсон.

Император даже поперхнулся от удивления, но встал из-за стола и жестом разрешил продолжать веселье, показывая присутствующим, что удаляется ненадолго. Вдвоем с Рюсоном, они прошли в соседний охотничий зал, на стенах которого были размещены различные трофеи в виде чучел и выделанных шкур, висело прекрасно сделанное легкое оружие и несколько тяжелых арбалетов. Навстречу ему из сумрака многочисленных арок шагнул среднего роста человек, закутанный с ног до головы в темный плащ, здорово напоминающий сутану некоторых священнослужителей.

– Я не монах, – сказал он твердо. Рюсон несколько смутился, а император попытался разглядеть его лицо под просторным капюшоном: – Я прошу у вас разрешения не снимать его с себя, по причине того, что у меня обезображено лицо – не каждому приятно это увидеть.

– Неплохое начало для встречи с императором, – нисколько не обижаясь, произнес Вольмут, поведение незнакомца и его манера держаться ему понравились. Он подошел к нему ближе. Рюсон, положив, руку на рукоять меча, стоял в стороне, выбирая удобное положение для того, чтобы в любую минуту, по знаку своего владыки, снести одним ударом голову наглеца.

– Удалите его, – попросил незнакомец, кивнул на Рюсона: – У нас должен состояться конфиденциальный разговор. Иначе его потом придется убивать, он ведь хороший помощник.

Император улыбнулся и хищно посмотрел на незнакомца:

– Как бы мне не пришлось делать что-то наоборот.

– Как хотите, – пожал плечами тот: – Дело касается нашей с вами, ваше величество, взаимной выгоды.

Теперь нахальный тон незнакомца вызвал у императора всплеск раздражения, но он решил услышать все до конца и сдержал себя.

– Итак, ваше величество, вашей давней мечтой является власть над королевствами Октады. Ничего предосудительного в сем нет и более того, скажу, что такая необходимость просто назрела. У вас великолепная армия, равной которой нет ни в одном из королевств – стоит только начать и короны сами покатятся к вашим ногам. Но существует одна серьезная загвоздка – а что если они объединятся в единый кулак и нанесут империи смертельный и непоправимый удар – бах! И крах! Тем более, что и они серьезно мечтают об ослаблении такого грозного и амбициозного соседа. Зачем им испытывать судьбу, а?!

Вольмут хотел уже скомандовать Рюсону, чтобы тот срубил дерзкую голову незнакомца, когда тот отступил на шаг назад и продолжил:

– Я помогу вам, ваше величество. Я помогу вам в осуществлении всех ваших планов – в войне и присоединении к империи всех оставшихся королевств. Поверьте, у меня есть такая возможность, но взамен я попрошу передать мне верхушку жезла, который храниться у вас уже многие годы и помочь приобрести его вторую часть. Пустячок!

Вольмут смутно помнил, что долгие годы в империи хранилась совершенно бесполезная вещь – апикс какого-то жезла. Его отец придавал этому большое значение, ибо части жезла хранились только в двух королевствах из восьми. Но для чего он был нужен – Вольмут не знал, а может быть и не помнил. О его существовании за эти годы попросту забыли, но что эта вещь непростая и имела какое-то магическое и серьезное значение император помнил. И теперь, когда о нем заговорил незнакомец, Вольмут был заинтересован, понимая, что кто попало, не будет интересоваться давно забытой старинной вещью. Он подошел к стене, сдернул одним рывком с нее медвежью шкуру, за которой оказалась потайная дверь хранилища, снял с шеи ключ, который он все эти годы считал талисманом и отомкнул замок. Дверца распахнулась. Вольмут взял в руки восьмигранный продолговатый предмет со стола, стоящего за дверью. Он был изготовлен из неизвестного металла, который отсвечивал матовым блеском. Без единого шва на поверхности, с небольшим округлой формы отверстием на одном конце и продолжающим его углублением и ажурной шапкой – на другом.

Несмотря на то, что апикс был сделан из цельного куска металла, его вес был ничтожно мал. Вольмут повернулся к незнакомцу:

– Этот? – спросил он, подбрасывая его на ладони.

Незнакомца охватила дрожь волнения, он сначала протянул было свою мускулистую руку, но затем резко опустил ее, заведя за спину.

– Да, – коротко ответил он: – Это он.

Вольмуту передалось волнение незнакомца. Он почувствовал, как всем телом напрягся и Рюсон, готовый выхватить короткий меч и исполнить его водю. Тогда он перестал торопиться. "Диктовать условия буду я," – апикс нежно завибрировал на его ладони, приятно щекоча кожу.

– А чем вы можете доказать свое могущество? Ведь вы подталкиваете меня в огромный костер, от огня которого не будет спасения. Ваша ложь может дорого мне стоить.

– Ложь – это есть правда других, – отрезал незнакомец: – Я докажу вам свою силу и вы все сами поймете.