Совесть в психологии Маслчет

Во-первых, ощущение Себя есть понимание и осознание собственного Я. И его, как предполагается, не обнаружено и не должно быть у животных. Отсюда следует вывод, что недовольство как напряжение вызвано на уровне сознания – непосредственного источника Я.

Пожалуй, самоуважение – не «потребность уважения себя», а нечто вроде состояния стресса, внутреннего конфликта. Но источник не на уровне подсознания, а на уровне памяти и мышления. И только потом такой стресс может превращаться в тревогу, если… может.

Состояние критического и тревожного отношения к себе возникает не из текущего состояния в нашей психике и не просто от ощущений внешней среды. Оно является следствием и итогом работы нашей системы управления адаптации – психики и памяти. Тревога такого типа должна появляться в случае некоторых накопленных негативных признаков утраты, усложнений или потерь в связи с осознаваемой причиной – собственным или даже специфическим (о нем речь ниже) чужим поведением.

Но эти негативные признаки проявляются исключительно внутри сознания. Они отражают работу внутренней оценки сознанием и мышлением личности некоторых неудач его или чужого поведения.

Но прямой и непосредственной связи между прошедшей только что ситуацией чужого активного ответного поведения и новым собственным психическим состоянием (Я-кризиса самоуважения) быть не должно. Иначе, возникающую Я-тревогу следует «списывать» на внешнее чужое воздействие, например, на ситуации неуважения извне или Я-тревогу по поводу внешних природных и пр. событий.

Предположительно, самоуважение – оценка себя через себя, то есть саморефлексия, и потому личный суд. Но если это суд, то он возникает лишь в результате появления второго «Я» – контролера, то есть сознания, анализирующего и ощущающего свое первое сознание и подсознание, которые организуют поведение.

Второе: личный суд запускается при появлении внутреннего конфликта, собственной тревоги по поводу СЛЕДСТВИЙ НАШЕГО ПОВЕДЕНИЯ. Так мы выходим на гипотезу: саморефлексия как тревога есть собственное совестное состояние.

И эту гипотезу необходимо исследовать. Внезапно появляется нечто во внутреннем ощущении и указывает нам – что то не в порядке… Тогда и начинается анализ, если он начинается: – «здесь, в данном случае, я сделал ошибку», «здесь я был плох… следует исправить, изменить…». Как такое случается? Вопрос!

Потому появление совестного состояния отлично от потребности, возникающей при воздействии внешней среды или тела. В данном случае большую роль играет память и представление событий прошлого, и внутреннее обсуждение будущего и планов поведения. И от этой «сознательной внутренней психической жизни» появляется особое подсознательное… что-то вроде тревоги. Так мы подходим к анализу самооценки как подсознательного тревожного состояния, возникающего на основе сознательной деятельности.

Подсознательное на основе сознательного? Как при уважении в 3.11.7., причиной становится третья среда – память сознания.

Но тревога уважения возникает от сознания, отражающего явный факт нашего проступка и прогноза: «Ах, Боже мой, что станет говорить княгиня Марья Алексеевна». А в чем отличие? А совестная ситуация в том, что потемки нашей души и неявной всем нашей вины Марье Алексеевне не доступны.

Можно предположить, что причиной появления потребности самоуважения и «неудовольствия» от себя в прошлом и текущем – оказывается интегративная информация в сознании индивида по поводу СВОЕГО поведения, но БЕЗ ССЫЛОК НА УГРОЗУ ИЗМЕНЕНИЯ СВОЕГО ОБЩЕСТВЕННОГО ИЛИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО СТАТУСА (уважения). Другими словами, самоуважение есть возникшая тревога, когда человек недоволен своим поведением, но не имеет основания беспокоиться, что совершенное им поведение вызовет опасности для его статуса или иных важных угроз.

А, прежде всего, возникает новый логический шаг и вопрос – вопрос места потребности: возможно ли появление потребности самоуважения без уважения?

3.12.3. Возможно ли самоуважение без уважения? Две культуры уважения

Можно ли быть неуважаемым другими и активировать и удовлетворять потребность самоуважения?

Поставленный здесь вопрос является скрытой формой обсуждения или есть доказательства «от противного». Наша посылка (от противного) состоит в предположении, что самоуважение или совесть появилась у индивида в отсутствии удовлетворенной им потребности уважения.

Мы ведем анализ с учётом применения в оценке уважения статусного ресурса. В соответствии с этим допущением неуважаемый человек – бедный ресурсами человек. И он не кажется полезным, но может быть невредным и не опасным. И тогда вульгарные уважаемые прагматики его не уважают по определению.

Представим, что такой неуважаемый человек (без ресурсов) совестлив. Если он совестлив, то его покладистость и бесконфликтность со стороны уже оценивается положительно. То же способность сотрудничества – передача другим своего последнего ресурса – свободного времени и готовности к будущему труду. Это могут быть и уступки по спорным вопросам.

Но дальше возникает развилка. Если выше нашего неуважаемого находятся люди статусных ресурсов, которые формально уважают всех остальных (без ресурсов), то уважение всех сторон по правилам уже достигнуто.

Внимание! Положительный результат предполагает, что люди без ресурсов тоже имеют совесть.

Например, в Западной Европе, во времена городских ремесленных цехов, кальвинизм, протестантизм и даже католичество довольно тщательно поддерживали законопослушность и уважение властей, то есть совесть на вере (и без ресурса) была явлением распространённым. Контрпример: в России крестьяне, когда общество признало их права (но слишком поздно), вышли из-под контроля, обратившись к агрессии, сжигая имения, под лозунгами «Грабь награбленное!»

Можно предполагать, что самоуважение МОЖЕТ В МАССЕ ВОЗНИКАТЬ, если в обществе установлены правила и нормы уважения окружающих по принципам формальным и независящим от статусных ресурсов. Однако в целом границы действия равных прав при фактическом неравенстве ресурсов (квалификации, профессионализма, и особенно способностей и уровня творчества) для многих случаев требуют своего дальнейшего уточнения.

Если же индивиды высшего статуса уважают друг друга только за статусный ресурс (и за власть и, наоборот, за власть, из которой следует ресурс), то они, обеспеченные ресурсом или властные, начинают и готовы «использовать» (эксплуатировать) остальных как чужую среду, как не свое, как безопасное и природное. Для таких высоких уважение (снизу) – страх окружающих: «Уважают – значит, боятся!» Уступка своего ресурса (свободной рабочей силы) СНИЗУ ТАКИМ ЛЮДЯМ, как и просто уступка другим без учета ресурса – тогда не образует уважения тех, кто обладает ресурсом. Наша уступка снимает уважение «чужого». Уступка – признак нашей слабости и нашего подчинения, нашей готовности к рабству.

Так возникает противопоставление двух логик взаимодействия в труде или при потреблении социальной среды ей во вред. Общество, где уважение возникает только по статусному ресурсу, повторяет механизмы «уважения» животного мира. Таковы вульгарные «культуры», построенные на насилии и массовом отсутствии уважения человека. Покладистость в таких обществах воспринимается сверху как признак слабости – признак недостойности уважения. По поводу людей, уступчивых снизу, ответная уступчивость и покладистость, а потому, и рефлексия сверху не возникает.

А воспитание молодежи в таком обществе передает нормы неуважения: «Уступишь – сядут на шею!». Общество тогда включает каменные лица, величавые движения, серьезность и никогда эмоции тепла, удивления, благодарности, тем более, самоиронии. Уступить какому-либо требованию или комментарию высокая сторона считает «утратой лица», а само требование – нападением и агрессией – даже в случае собственной вины. Извинение вообще исключается. Такие «культуры» не способны признать своей исторической вины. На бытовом уровне верхние люди такой «культуры» не способны работать на будущее: «После меня – хоть потоп!» «Главное – удержаться!». Низы в культуре мыслят так: «Пусть мне сначала заплатят – тогда я начну работать». У таких творчество исключено.

Уважение сверху «по существу», то есть «только по статусному ресурсу» приводит – должно приводить – к отсутствию возможности появления совестных проявлений самоуважения (или совести) в обществе. Вариант означает «неуважение формальных прав каждого» вообще. Таким образом, уважение по ресурсу сохраняет культуру, идентичную практике ранжирования в этологических сообществах животных. По умолчанию в такой культуре предполагается, что уважение снизу всегда происходит по статусному ресурсу сверху, обеспечивается сверху наличием ресурса. Общество снизу копирует принцип в ожидании «своего» часа: «Я начальник – ты дурак. Ты начальник – я дурак!» Перед нами социал-дарвинизм.

Самоуважение, потому и совесть, в массовом появлении не возможны, пока высшие по статусу члены общества принимают во внимание остальных только как носителей статусных ресурсов, то есть неформально, но и низы такие же. Без взаимного уважения уступки сторон образуют цепь агрессий и революций, как случилось в Англии, Франции и России при разрушении сословий.

Почему верхи принимают во внимание сильных? Потому, что в обществе даже на самом высоком уровне осуществляется конкуренция по ресурсам. Даже вверху господствует страх утраты ресурсов. Как следствие, внутри можно наблюдать общую высокую агрессивность. Она отражается в высоких амбициях, конфликтности и стремлении к монополизму, вплоть до нарушения в свою пользу любых законов и правил. Практика так же означает непонимание роли законов, их отсутствие или их массовое нарушение, стремление к нарушению[12 - Во втором издании мы опережаем материал – здесь идет тема социологии, изложенная языком психологии, – так она возникла в этой работе. Современное общество, которое ныне обеспечивает передовые технологии в мире, частично преодолело биодарвинизм, то есть чисто эволюционные формы статусного ранжирования в форме борьбы за «права человека». Пока мы не знаем, как это произошло, но уже в Заповедях Моисеевых, а их корни в исходной цивилизации земледелия в Месопотамии, в заповеди «не убий» – сформирован первый принцип равных прав – право каждого на жизнь. Еще один признак ухода от «убий» и статусных разборок сильного пола кроется, в запретах родовой кровной мести ВЕЗДЕ, кроме горных районов. Известно, что в горах всегда сохраняются самые архаические родовые формы (Сицилия и Корсика, Кавказ, Швейцария). Кроме того, еще ранее в позднем палеолите, в родовой системе возник феномен гендерного равенства (а порой и превосходства женщин, всегда физически менее сильных). На это указывает широкое распространение палеолитических и глиняных Венер – верного признака вынужденного табуированием обхода мужчинами родовых сексуальных табу через интимную имитацию самоудовлетворения. Потому мы утверждаем вывод о феномене «прав», природа которого сугубо социальная. Он должен нас и читателя обнадеживать, но и обязывать более тщательно в будущих исследованиях выявить точные границы (а может быть и дефекты границ) применения этого принципа, как и причины сосуществования неадекватных культур и мирные (не убий) средства их (условно-добровольной) модернизации. Такая задача только силами социологов, экономистов и историков без психологии выполнена быть не может. Как произошел этот сдвиг в высших культурах, уже можно предполагать, но это тема исторической или динамической социологии.].

В отличие от социального ранжирование в животном мире реализуется через минус-уважение снизу вверх соответственно ресурсам силы, а уважение сверху вниз вообще не требуется. Когда и как происходит изменение от неформального к формальному в мире Человека (помимо сословий), пока не ясно.

И мы выходим на огромной важности вывод. Нам открывается противопоставление двух логик социального взаимодействия уважения в обществе:

– неформального уважения с учетом статусного ресурса – силовой и животной конкуренции;

– формального уважения, при игнорировании различий статусных ресурсов; тогда разрешение конфликтов происходит на основе общепринятых законов, перед которыми конфликтующие стороны обязаны быть равны.

Таким образом, мы вышли на дихотомию

Первый вариант – отсутствие самоуважения и приоритет господства силы, или то же самое – общество без совести. В последнем не извиняются. Неуважение прав человека как уважение их через право статусного ресурса возвращает человека к животным и к конкуренции уровня животных.

Второй вариант – общество, в котором постепенно может появиться совесть и самоуважение. Общество более высокого типа проявляет себя через чувствительность к (формально равным) правам человека, хотя и не всегда там, где полагается, например, в вопросах «квотирования прав» безотносительно к способностям.

Но даже в самом различении обществ этих типов имеются проблемы. В различении еще нет твердых границ формального (в виде равных прав) и неформального (с учетом неравенства реального и способностей) уважения людей. Мы еще не представляем, где важны и почему и как исторически появляются элементы самоуважения и элементы прав на фоне бесправия.

А теперь давайте снова вернемся к ошибке Абрахама Маслоу, о которой говорилось в 3.12.1. – к смешению уважения и самоуважения.

В культуре, где уважают неформально, то есть, с «учетом статусных ресурсов», самоуважение действительно эквивалентно уважению. Если меня боятся (минус) или радуются (плюс), то меня уважают за ресурс, и потому я себя и всех уважаю по ресурсу. И те, кто ориентируется на такое уважение, в массе не имеют отдельного самоуважения. При уважении по ресурсу все зависят друг от друга. Я, уважаемый и богатый – тоже Раб общества, если и Хозяин. При утрате уважения, я должен вернуть статус. И требуется символическое уважение, его организация или принуждение к лести, подпитка тех, кто хвалит. Но сохраняя свое уважение, я отвечаю и за ресурсы остальных в их отношении между собою. И при любом изменении соотношения для меня возникает угроза «утраты лица». Есть и еще следствия, их расшифровка идет в социологии. В социал-дарвинизме мир не может быть обеспечен[13 - Высокие заборы на участках «в Рублёво и далее везде» есть признак опасности жизни. Если тебя уважают (за имущество), то будь уверен, что грабители недалеко. Потому возводи и свой замок Броуди – Твой дом – твоя крепость. Изволь сидеть в ней… пожизненно. Как в камере предварительного заключения… до свободы от этого общества в новом измерении – один на два.].

3.12.4. Первая культура – неформальное уважение

Мы продолжаем здесь анализ первой культуры неформального уважения. Так же плохо и без рефлексии, ведут себя и те, слабые, кто воспитан в обществе насилия и нарушения прав, но попал в новую среду уважения. В системах насилия и фактического неуважения выделенный или даримый ресурс, включая отказ от конфликта, – это повод для вымогательства получателем дара новых уступок. Для одариваемого дарение есть признак слабости и глупости дарителя. Дар рассматривается как случайность внешней и не социальной среды (чужой по принадлежности), перед которой не возникает ответственность. Иногда появляется результат усвоения логики инфантилизма: «мне все обязаны» или «нам обязано государство». Из ответных реакций как следствия в системе неуважения возникает известная стратегия, именуемая фразой «сесть на шею». Она заключается в усилении получателем давления на спонсора, не склонного к конфронтации. Уступки понимаются как слабость, которую следует использовать для улучшения собственного положения.

Нередко так ведет себя в отношении чужаков вся земельная община. В России явление выражалось в презрении общин казачества к «иногородним», «столичных к приезжим», «титульных» к «нацменам». И привилегии воспринимались как должное. А монополия – общий порядок и закон жизни – рассматривались как польза и стремление каждого, кто может преимущество реализовать. Прежде всего, такой взгляд касается внешней политики: «Не мы – так они!» и наоборот.

Поведение части мигрантов из Третьего мира в Европе тоже дает подобные примеры. Право исповедовать свою веру на чужой земле перерастает в готовность поучать местное население с учетом норм собственной веры. Всякий иммигрант, «знающий свои права», в новых местах обитания из просителя «спасти жизнь и дать кров» рискует превратить страну своего спасения в практику той обычной жизни, от которой он с ужасом бежал. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят» – эта норма касается не только древних заповедей. Она всегда была верна для каждого, кто приходил с огнем и мечом, еще не зная (теперь мы знаем), чем закончатся победы дедов и отцов для сыновей и внуков. И победы завоевателей с приходом в новые земли, и бегство из своих земель на новые земли как просителей и изгнанников чревато огромными отложенными потрясениями, но вытекают из одного единого принципа: «Если есть сила, то мы хозяева над остальными. Если нет силы – то надо бежать в другие места, в надежде, что появится возможность на новом месте стать хозяевами и монопольной силой».

В (низкой) культуре неформального уважения (давления) такой получатель (одариваемый) понимает само дарение совершенно неверно. И потому его ответная реакция к дарителю неожиданна и агрессивна. В понимании получателя даритель немедленно превращается в обязанного «содержать» и «кормить». Среда дарящая, от которой перепадает хорошее, получателем воспринимается как несоциальная и безличная. Ей, вероятно, следует быть благодарным лишь в первый момент. Но далее её следует только использовать и ожидать продолжения того же. Дарение и уступки, помощь – способны превращать получателя в паразита, не только создавать зависимость даримого дарителю в духе «чего изволите», но, наоборот, порождать наглость новых Шариковых в чужой квартире. И тогда следствием дарения оказывается развращение человека, утрата мотивации к труду (речь не об инвалидах и пожилых людях). Более того, дарителя начинают ненавидеть, а некоторые из просителей, чтобы не испытывать чувства долга, доходят до решений поторопить спонсора из жизни и завладеть его имуществом. Но эти явления не социальные, а криминальные.

В этой связи следует привести пример с отказом Джорджа Сороса от помощи в научных исследованиях Китая (КНР).

Когда бизнесмен и философ собирался помогать «транзитивным обществам» в 1990-е годы, он надеялся помочь получателям грантов в науке с тем, чтобы они научились и смогли после помощи «встать на ноги», начать самостоятельные исследования.

Однако в Китае, как его информировали, менталитет восприятия помощи серьезно отличается от европейского понимания. Если вы оказываете помощь, и у вас её принимают, то вы вступаете в отношения патрона (хозяина) к клиенту (слуге). Клиентом становится получатель. И дарение как «состояние помощи» означает для получателя полное личное подчинение и преданность в обмен на пожизненное обеспечение и содержание. Но вы как патрон берете на себя кормление клиента. В древние времена такое имело смысл кабального рабства. Между прочим, нечто подобное было свойственно отношениям патрон-клиент в Древнем Риме. И это было частью семейного домового хозяйства в режиме пожизненной зависимости одариваемого «прижива’ла». Есть и другие примеры.

Дар городу-полису античного Средиземноморья (спонсирование храмов, игр, зрелищ, праздников) часто превращался в требование даримых к дарителю продолжать «благие деяния». Эти времена соответствовали периодам, когда свободные граждане не платили налогов. В Позднем Риме состав избранных городских советов (декурионов обычно выбирали из рядов средних землевладельцев) принуждался к их уплате. Потому дары богатых граждан в прошлом становились обязанностью вплоть до пожизненного прикрепления всего рода декуриона к передаче по наследству к повинностям управления и общей уплаты налогов. Спасением было лишь разорение или переход на службу в центральный аппарат. Тему стоит исследовать подробней, но пока остановимся на следующем.

Совесть и тонкая рефлексия не могут возникнуть в обществе и в культуре, где большинство населения психически привыкло к силе и давлению, где принуждение и война важны и образуют основу жизни. Ведь уважают силу, а она может изменяться во времени. Тогда всякое уважение есть проблема момента, а не правила и закона. Психика члена жесткого общества есть пружина, сильно сжатая средой. При ослаблении давления она естественно начинает разворачиваться, отвечая еще очень простым собственным сильным давлением на внешний мир. Сегодня ты не можешь его убить – он сильнее. Но завтра он, будет слабей. И ты подвергнешь его грабежу, полону, не говоря об обмане. Вот логика силы и войны.

О каких же равных правах может идти речь? – Есть только одно право – право сильного… сегодня! Позже мы вернемся к такой страшной логике.

Для нашего времени возникает необычный результат. С позиции этики выявляется очень важное различие европейской, а потом западной этики и культуры (по крайней мере, в её идее и за вычетом колониализма) от военной, силовой и централизованной земледельческой периферии. Различные средства реализации потребности уважения означают глубокие отличия морали, культуры и менталитета обществ.