Однажды я тоже собиралась сделать татуировку. Может, даже здесь. Это одно из тех смутных воспоминаний, которые вернулись ко мне. Я пошла с подружкой, но в последний момент струсила – видимо, испугалась боли или, может, гнева матери. Это было еще в то время, когда мы с ней ладили.
Я чувствую укол воображаемой иглы и невольно накрываю предплечье ладонью. Что бы я набила сейчас, если бы решилась на вторую попытку? Наверное, что-нибудь личное. Чтобы значение было бы известно лишь мне одной. Строчку из стихотворения или песни? А может, лучше выбрать что-нибудь красивое, но бессмысленное?
Впрочем, это невозможно. Во всяком случае, на предплечье. Не с моими шрамами от сильных ожогов, много лет назад превративших кожу в поле боя. Я тогда жила в хостеле; наливала себе томатный суп – не что-нибудь! – но кастрюля оказалась тяжеленная, я задела ею край плиты и вывернула на себя все содержимое. Боль неописуемая; рука мгновенно покраснела и пошла пузырями, я была как освежеванная. Кожа там до сих пор иногда обостренно чувствительная, до сих пор саднит, как будто все случилось лишь вчера, но чаще дело обстоит с точностью до наоборот. Дотрагиваясь до руки, я ничего не чувствую, боль живет лишь в моей памяти, но все равно не могу даже представить себе, что в это место вопьется игла, прокладывая дорогу краске. Не сейчас.
Я с завистью смотрю на девушку напротив, на ее гладкую кожу. Она совсем молоденькая, лет восемнадцати от силы. На ней футболка, поверх которой накинута куртка, синие джинсы и вязаная шапочка. Ее лицо кажется мне знакомым, должно быть, по одному из видеосюжетов. Я наклоняюсь вперед и откашливаюсь.
– Прошу прощения, можно задать вам вопрос? Вы пришли сделать татуировку?
Она вскидывает на меня глаза. Вид у нее озадаченный, как будто я заговорила с ней по-тарабарски.
– Что вы хотите набить?
Молча пожав плечами, она вновь утыкается в телефон.
– Понимаете… я тут со съемочной группой.
– Я не… – произносит она, морщась от звука собственного голоса. – Я не могу…
– Не беспокойтесь, – принужденно смеюсь я. – Я на вас не давлю!
Она слегка расслабляется, но вид у нее по-прежнему настороженный. Ее глаза, прикованные к эскизам на стене за моей спиной, поблескивают.
– Простите, если я вас…
– Слушайте, оставьте меня в покое.
Я открываю рот, чтобы извиниться, когда дверь позади распахивается и появляется темноволосая женщина. Судя по всему, это и есть Софи. Она моложе, чем я думала; лишь немногим старше своей клиентки. В дверном проеме за ее спиной виднеется раковина, кожаное кресло и полки, уставленные пластмассовыми флакончиками.
– Кэт? – зовет она. – Ну что, готова?
Девушка поднимается. На долю секунды ее взгляд смягчается.
– Извините, – обращаюсь я к Софи. – Можно попросить вас на пару слов, когда закончите?
Та окидывает меня взглядом.
– Да пожалуйста, – хмыкает она, потом поворачивается к Кэт. – Идем.
Девушка появляется спустя полчаса. Она бросает на меня взгляд, лишь оказавшись за дверью, когда переходит через дорогу. Меня удивляет опустошенное выражение ее лица. Должна же она хоть что-то чувствовать, пусть даже и облегчение? Если уж на то пошло, вид у нее такой, как будто она недовольна, как будто сделала эту несчастную татуировку ради кого-то другого. Она вытаскивает из кармана телефон – не тот, которым пользовалась в салоне, – и подносит к уху. Некоторое время она внимательно слушает, потом молча кивает и, сунув телефон в карман, скрывается из виду.
Софи появляется мгновение спустя.
– Вы еще здесь, – говорит она. – Проходите. Мне нужно тут все прибрать.
Я иду следом за ней в кабинет. В глаза немедленно бросаются машинки, иглы в футлярах, банки с ватными шариками, лотки с одноразовыми бритвами. Меня одолевает тревога, грудь точно перехватывает железный обруч.
– Вы по поводу Зои?
Я оказываюсь не готова к ее прямоте. Такое чувство, будто я иду в бой.
– Отчасти, – говорю я. – Почему вы так решили?
– А зачем еще вам сюда приезжать? Думаю, ваш фильм на самом деле об этом.
Тон у нее насмешливый, снисходительный. Я не реагирую.
– У Кэт все в порядке?
Она отводит взгляд и, повернувшись к одной из своих машинок, принимается ее разбирать.
– Все нормально. Так что вы хотели?
– Зои была вашей подругой?
Она смотрит на меня в упор. Я выдерживаю ее немигающий взгляд. Ни одна из нас не произносит ни слова. За окном слышатся голоса: кто-то идет по улице. Я точно знаю, что она сейчас думает. Я для нее – фифа со столичным выговором в дорогой одежде. Какое мне дело до Блэквуд-Бей? До Дейзи и Зои? Знала бы она.
– Так что, фильм будет о ней? Или о Дейзи?
Я качаю головой. Интересно, может, она и Дейзи знала? Да нет, скорее всего, слишком молода.
– Нет. Он будет не о чем-то конкретном.
– Ясно.
Я делаю еще одну попытку:
– Так Зои была вашей подругой?
Она вновь берется за машинку. Движения у нее методичные и четкие.
– Да. Была. И что?
Воздух между нами начинает потрескивать от напряжения.
– Что, по вашему мнению, с ней случилось?
– Без понятия. Об этом надо у нее самой спрашивать.
– Я бы с радостью, но не могу.
Она ничего не отвечает. Я вспоминаю, что Зои видели на автовокзале – те зернистые кадры с камеры наблюдения в Мидоухолле.
– Думаете, она жива?
– Мне-то откуда знать?
Софи слишком явно обороняется. Что-то тут не так.