Гвардии майор

– Просто Пётр Маркович его ученик, – улыбнулся Прокофьев. – А вы, Пётр Львович, чуть было не отозвались о нём в пренебрежительном тоне. А это недопустимо. Кстати, раз вы согласились стать одним из нас, то должны понять, что среди вампиров нет рабов и господ. И тот, кто когда-то был крепостным, среди нас может цениться гораздо выше вас. Сможете ли вы это принять, вот в чём последний вопрос…

…На следующий день Александр Никифорович, воспользовавшись затишьем, привёл меня в госпиталь, где нас уже ждал Пирогов. Я пришёл в восторг, что мне представился счастливый случай познакомиться с ним. Но сам Николай Иванович не был расположен к долгим беседам.

– Прошу, – он провел нас в небольшую палату, где стояла казенная койка, несколько столиков с медикаментами, там же лежали какие-то стеклянные цилиндры, с угрожающе торчащими из них иглами. Ставни были плотно закрыты, и, в дополнение к этому, на окнах висели тёмные шторы. – Ложитесь, – приказал мне Пирогов.

Я замялся, вопросительно глядя на Прокофьева. Больница всегда вызывала у меня опасение и недоверие, как у всякого здорового человека, а уж сейчас тем более. Ожидание чего-то неизвестного, странные приспособления… Спокойствия всё это мне не добавляло. Полковник кивнул с непроницаемым лицом. Пришлось подчиниться. Вытянувшись на кровати во весь рост, я уставился в потолок и крепко сжал кулаки. Прокофьев продолжал стоять рядом, а доктор позвякивал чем-то у столика.

– Александр Никифорович, можно вас?

Полковник, успокаивая, коснулся моего плеча и, молча отошёл. Прошло ещё пару минут, и в поле моего зрения появился Пирогов. Он поставил рядом со мной медицинский лоток, ловко перетянул мне руку чуть выше локтя тонким ремнём, затем закатал рукав и, протерев локтевой сгиб эфиром, взял с лотка стеклянный цилиндр с иглой, наполненный чем-то тёмно красным.

– Надеюсь, молодой человек, вы не боитесь крови? – мягко спросил он.

И тут я самым постыдным образом потерял сознание.

Пришёл в себя я от резкого запаха нашатыря. Увидев, что глаза мои открылись, Пирогов заткнул пузырёк пробкой. Рядом с ним стоял учитель (почему-то именно так я и назвал его в этот момент). Они внимательно смотрели на меня. Я смутился.

– Ну-с, господин поручик, и как вы собираетесь воевать? – с лёгкой иронией спросил доктор, – Если от простого укола в обморок падаете?

– Это с непривычки, – заступился за меня Прокофьев, – следующая процедура пройдёт легче.

– Как! – я невольно вздрогнул, – Ещё укол?

– А как вы, себе всё это представляете? – Пирогов неодобрительно посмотрел на меня, – Вы что, хотите кровь пить? Но это не эффективно и долго! К тому же, здесь вам не средние века!

– Это и есть та плата, о которой вы спрашивали, – полковник улыбнулся, – я, между прочим, об этом говорил. Слушайте пожалуйста меня более внимательно. Повторю ещё раз. Если мы вампиры, то значит нам нужна кровь. Не часто, но регулярно. Сейчас вам перелили мою кровь, чтобы начались необходимые изменения в вашем организме. Позже это будет обычная кровь, поскольку моя свою работу уже выполнит.

– Кровь? – растерянно переспросил я, – А как она всё делает? Почему?

– Всё дело в составе, – вмешался Пирогов, – думаю, в ней есть какой-то элемент, позволяющий полностью изменять человеческую натуру. Главное его найти и выделить. Но я ничего не обнаружил, даже под микроскопом. Ничего. Но всё-таки, не приходится сомневаться, что именно благодаря ей, вы практически не болеете, она не сворачивается, но любые, даже самые тяжелые раны и внутренние повреждения быстро закрываются и заживают, не оставляя шрамов. Ваша кровь, господин полковник, просто находка для медицины.

– А вот об этом, господин доктор, мы не договаривались, – засмеялся Прокофьев. И, обращаясь ко мне, добавил, – теперь, Петя – вы позволите себя так называть?

– Конечно, – кивнул я.

– Отлично! Так вот, лежите здесь, если надоест, можете походить, но из палаты ни шагу. Шторы и ставни не открывать. Помните, что я вам вчера рассказывал?

Я только кивнул. Полковник продолжал:

– Скоро вам захочется пить. Сразу зовите Николая Ивановича. Я приду вечером. До свидания. – И добавил, обращаясь к Пирогову, – Благодарю вас. Честь имею.

Когда мы остались одни, я не выдержал и спросил:

– Николай Иванович, скажите, а вы тоже…?

– Нет! – отрезал он, – Меня это не интересует. Ваши фокусы – это прекрасно, но, для большинства людей неприемлемо. Однако там где есть вы, раненых много меньше, и мне это нравится. Посему, считаю своим долгом, помогать вам и изучать, насколько возможно. К тому же, вы все достаточно прогрессивные люди, ваши идеи не грех и использовать. А теперь, извините, Пётр Львович, кроме вас у меня есть ещё другие пациенты. Причём, настоящие. Когда я вам понадоблюсь, позвоните. За дверью дежурит сиделка.

И я остался один. Состояние моё было не самое приятное. Перед глазами плыли красные круги, рот пересох. Помаявшись ещё чуть-чуть я попросил позвать Николая Ивановича. Минут через пятнадцать появился Пирогов. Он принёс с собой блестящую коробочку, в которой лежали уже знакомые мне цилиндры, доверху наполненные кровью.

Доктор опять закатал мне рукав и молча сделал очередной укол. На этот раз всё прошло гораздо легче. Мне даже понравилось. Нет, не сам укол, это всё-таки довольно больно, особенно четыре раза подряд. А те ощущения, которые принесла кровь, плавно растекаясь по моим жилам.

– Через час я подойду снова, – с этими словами Пирогов удалился.

До наступления темноты мне сделали ещё пять или шесть процедур, я точно не помню, потому что всё время спал. Вечером пришёл полковник. Как ни странно, я понял, что он уже здесь, ещё до того, как он появился в палате. И видел я всё прекрасно, хотя на улице уже стемнело, а свечи ещё не принесли.

– Ну что, Петя, как вы себя чувствуете? – осведомился Прокофьев.

Я задал этот вопрос сам себе: а как же я себя, всё-таки, чувствую. По всему выходило, что как-то странно. Во всех членах была неожиданная лёгкость, казалось оттолкнись от пола и взлетишь. В общем, если верить тому что рассказывали мои сослуживцы, меня, судя по всему, накачали кокаином. Всё это я и выложил полковнику.

– Остроумно, – улыбнулся полковник, – А на счёт взлететь, поосторожней, теперь вам, друг мой, придется заново учиться ходить и владеть своим телом.

Я не успел обдумать его слова, потому что неожиданно понял, что мне срочно надо выйти по малой нужде, но как это сделать, если выходить запрещено.

– Сейчас можно, – заверил меня Александр Никифорович, – поскольку уже наступила ночь. Но, по-видимому, мне придётся вас проводить.

Я сел, и практически сразу обнаружил себя на четвереньках посреди комнаты. Создавалось впечатление, что меня швырнула вперёд какая-то невидимая пружина.

– Ну я же просил вас, осторожней, – укорил меня полковник, – и, ради бога, делайте всё очень медленно, пока не привыкнете…

…Неделя в госпитале пролетела незаметно. В промежутках между уколами я спал, ел и учился ходить. Диету для меня держали жёсткую. Отварные, всмятку, яйца и бифштексы с кровью. Хлеба, практически, не приносили, но мне его и не хотелось. На гарнир, почти всегда, была гречневая каша, а также, грецкие орехи в немыслимых количествах и хорошее красное вино, сильно разбавленное водой…

***

…Дочитав до этого места, мы с Катькой переглянулись и поняли, что с трансформацией Ермоленко повезло больше чем нам. По крайней мере, на момент инициации он был здоров. Хотя…, постоянные уколы вместо капельницы – это сущий ад. Придя к такому выводу, мы вернулись к записям…

***

…Первые сражения я пропустил из-за невозможности выходить днём на улицу.

Бой на реке Альме, в котором принимал участие и мой полк, наполнил душу чёрной тоской. Да и как можно было отнестись к тому что произошло. Имея выгодные позиции и достаточное количество солдат, мы из-за наличия старого никуда не годного вооружения, а главное, из-за ошибок командующего армией Меньшикова, проиграли. Мужество и героизм бойцов позволил армии удержаться на позициях, где они приняли бой. Но потери были слишком велики, и ночью после сражения наши части были вынуждены отступить.

Я никак не мог понять, почему, получая донесения, добытые нашими разведчиками, зная что Англия, Франция и Турция официально объявили войну России, Меньшиков так и не предпринял ни единого шага для укрепления береговой линии Крыма. Он только весело смеялся и отмахивался от любых предупреждений. Он как заведенный твердил, что противник, никогда не рискнет на высадку десанта в преддверии зимы. Именно об этом он и докладывал в Петербург. Можно сказать, что только один человек, не считая Нахимова и Корнилова, портил блаженную картину, нарисованную Меньшиковым для ставки, это был прибывший недавно в Севастополь Эдуард Николаевич Тотлебен. Он не переставая требовал начать укреплять Крым. Наконец, чтобы отвязаться от него, Меньшиков поручил Эдуарду Николаевичу заняться укреплением Севастополя и благополучно забыл о нём. Поэтому высадка вражеского десанта в Евпатории прошла под бравурные марши и песни. Город был занят практически без единого выстрела, в недоуменной тишине. Для нашего командования это было полной неожиданностью. А уж появление противника под Севастополем оказалась подобно внезапно разорвавшемуся снаряду.

К моменту выписки я находился в самом мрачном расположении духа. И что греха таить, весьма сетовал на то, что господин полковник решил приобщить меня именно сейчас. Ну как, скажите на милость, я могу появиться в полку, если мне ещё полгода нельзя выходить на улицу днём. Наконец я услышал приближение учителя.

Полковник вошёл в палату, посмотрел на меня, понял в чём дело, но промолчал.

Николай Иванович, пришедший вместе с ним, сообщил что я полностью здоров, и господин полковник может забрать меня прямо сейчас. Поблагодарив доктора, мы ушли…

…Выйдя из госпиталя я задохнулся от восторга и изумления. Ночь совершенно преобразилась. Я и представить себе не мог, что такое возможно. Мне показалось что я слышу музыку высших сфер, которая плыла над миром. Я скользил по волнам этой вселенской симфонии и, благодаря учителю, теперь не был глухим и слепым, более того, я ощущал себя деятельной частицей этого невообразимого, невозможного и такого реального мира. Я был так поражён, что некоторое время мог только стоять, впитывая всё, что видел и слышал.

– Нравится? – тихо спросил учитель (теперь мне было гораздо легче называть его так).

– Да, – только и смог отозваться я.

Мы ещё немного постояли, а потом он мягко подтолкнул меня вперёд.

Полковник жил недалеко, поэтому извозчика мы не брали. К тому же все Ваньки уже были поставлены на военную службу.