Россия 1801–1917. Власть и общество

А оканчивалось стихотворение угрозой мести современников или проклятиями потомства. Правда, оно имело подзаголовок «Подражание Персиевой сатире к Рубеллию»

. Но весь Петербург прекрасно понимал, что речь тут идет не о Рубеллии. По словам современника Н.А. Бестужева, жители Петербурга оцепенели «при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном» и ожидали гибели «дерзновенного поэта»

. Однако «обиженный вельможа постыдился узнать себя в сатире», и смелый поэт остался безнаказанным. Даже у Аракчеева был стыд, а может быть, и некоторые остатки совести, тогда как в эпоху тоталитарных режимов XX в. стыд и совесть были, как известно, признаны «буржуазными предрассудками» и уже никакого влияния на правительственную практику не оказывали.

Прогоняют сквозь строй…

Весьма показательное событие случилось в Петербурге в сентябре 1822 г. на заседании совета Академии художеств. Президент Академии А.Н. Оленин предложил избрать почетными членами гр. А.А. Аракчеева, гр. В.П. Кочубея и гр. Д.А. Гурьева. На что вице-президент Академии, действительный статский советник, известный масон А.Ф. Лабзин возразил, что достоинства этих лиц и их заслуги перед искусством ему совершенно неизвестны. Смущенные члены совета объяснили недогадливому вице-президенту, что они «выбирают сих лиц как знатнейших, что сии лица близки к особе Государя Императора». На это Лабзин «отозвался», что в таком случае он, со своей стороны, предлагает в почетные любители государева кучера Илью Байкова, который «гораздо ближе к особе Государя Императора, нежели названные лица» (при езде в маленьких санках седок находился в непосредственной близости к кучеру и часто при крутых поворотах держался за него, чтобы не вылететь из саней). Смущенный президент Академии постарался обратить заявление Лабзина в шутку. Но, узнав о «наглом поступке действительного статского советника Лабзина», царь рассердился, велел уволить Лабзина от службы и выслать из Петербурга в Сингилей

.

Одним из наиболее темных пятен на фоне «аракчеевщины» были пресловутые «военные поселения». Идея этого «чудовищного учреждения»35 зародилась, по-видимому, в голове самого Александра, а его «навеки верный друг» Аракчеев с усердием взялся за ее исполнение. Он командовал впоследствии «корпусом военных поселений»36. Впрочем, в своем первоначальном виде идея военных поселений не была ни «чудовищной», ни жестокой. Наоборот, учреждение поселений мотивировалось соображениями гуманности, желанием, чтобы солдат не отрывался на 25 лет от дома и семьи. Практической же целью военных поселений было уменьшение расходов казны на содержание армии, которая должна была быть переведена как бы на «самоокупаемость».

Воинам-поселенцам был обещан целый ряд льгот и всесторонняя помощь в хозяйстве. «Они освобождаются единожды навсегда от всех государственных поборов и от всех земских повинностей. Содержание их детей и приготовление оных на службу правительство принимает на свое попечение, производя им продовольствие и обмундирование без всякого обременения родителей». Инвалидам, вдовам и сиротам будет выдаваться «казенный провиант». «Взамен ветхих строений возведены будут новые дома, удобнейшие к помещению. Земледельческими орудиями, рабочим и домашним скотом наделены будут все из них, кому подобное пособие окажется необходимым».

Таковы были те радужные перспективы, которые правительство рисовало перед военными поселенцами. Что же получилось на практике? Для организации военных поселений правительство передавало некоторые территории, населенные казенными крестьянами, из гражданского ведомства в военное. И тогда все их трудоспособные жители мужского пола до 46 лет превращались в солдат, получали обмундирование и подчинялись военной дисциплине. Мальчики от 6 до 18 лет также получали солдатское обмундирование и обучались строю. У семейных солдат-хозяев жили и работали как батраки (за содержание) холостые солдаты. Сельские работы производились командами в мундирах под руководством офицеров, параллельно шла и военная муштровка, конечно, в ущерб сельским работам. В письме от 6 июня 1817 г. Аракчеев с удовлетворением писал царю о своих успехах в деле организации военных поселений:

«В военном поселении, слава Богу, все благополучно, и дети военных поселян, от 6 до 18 лет, все обмундированы. Обмундирование, по распоряжению моему, началось в один день, в 6 часов утра, при ротных командирах<…>, при чем ни малейших неприятностей не повстречалось, кроме некоторых старух, которые плакали, которые думали, что вместе с обмундированием возьмут от них детей».

Аракчеев сообщает о наказании плетьми и батогами нескольких «бунтовщиков» и продолжает:

«Как скоро оное наказание будет окончено, то во всех деревнях розданы будут мундиры, и всем крестьянам до 46 лет будет приказано в один день во всех деревнях одеться в мундиры и остаться в оных навсегда, употребляя оные уже ежедневно во всех своих работах. Волосы же стричь и бороды брить я не велю, а оставляю в нынешнем положении, ибо сие само по себе временем сделается».

Уже 17 июня 1817 г. Аракчеев доносит царю о своих дальнейших успехах:

«Все годные на службу люди в Высотской волости обмундированы и работают уже в мундирах. Сие окончено столь тихо и успешно, что я и сам не ожидал. Многое число жителей уже остригли бороды, а другие выбрили, говоря, что непристойно уже в мундире быть в бороде».

А насколько «пристойно» было работать на поле в тесных солдатских мундирах, начальство не думало. Вопреки поговорке «с одного вола двух шкур не дерут», в военных поселениях, как пишет Ф.Ф. Вигель,

«два состояния между собою различные впряжены были под одним ярмом: хлебопашца приневолили взяться за ружье, воина за соху… бедные поселенцы осуждены были на вечную каторгу. Все было на немецкий, на прусский манер, все было счетом, все на вес и на меру. Измученный полевою работой военный поселянин должен был вытягиваться во фронт и маршировать. Он должен был объявлять о каждом яйце, которое принесет его курица»

.

Материальное положение населения в этих аракчеевских «колхозах» было не так уж плохо.

А.А. Аракчеев

Начальство поддерживало в них чистоту и порядок, не допускало никого до состояния нищеты и разорения, помогало в несчастных случаях. Но непрерывные труды, тяжелый гнет палочной военной дисциплины и мелочная регламентация всей жизни поселенцев порою становились невыносимыми, и не раз вспыхивали бунты то в северных, то в южных округах военных поселений. За бунтами следовали жестокие усмирения, а потом наступали снова «тишина, спокойствие и удовольствие населения». Корпус военных поселений разрастался и захватывал все новые и новые территории: «Военные поселения с 1816 г. получили быстрое и широкое развитие, и в последние годы царствования ими. Александра они включали в себя уже целую треть русской армии. Отдельный корпус военных поселений, составлявший как бы особое военное государство под управлением гр. Аракчеева, в конце 1825 г. состоял из 90 батальонов новгородского поселения, 36 батальонов и 249 эскадронов слободско-украинского (харьковского), екатеринославского и херсонского поселений»

. Кроме того, были две «поселенные» артиллерийские бригады в Могилевской губернии.

Военные поселения были предметом ненависти либеральных кругов русского общества и усиливали недовольство Александром. Недовольство вызывали и другие меры внутренней и внешней политики: поход М.Л. Магницкого и Д.П. Рунича против молодой русской университетской науки, усиление цензурных стеснений (см. гл. 3), политика Александра в польском и греческом вопросах (см. гл. 4).

1.5. Вопрос о престолонаследии

Вдобавок ко всем затруднениям последних лет царствования Александра I осложнился еще и династический вопрос. У него не было детей, и наследником престола стал его брат цесаревич Константин Павлович, проживавший в Варшаве, где формально был только командующим польской армией, а фактически – наместником. Но уже в 1818 г. Константин сообщил царю, что не желает наследовать престол, который в таком случае должен перейти к следующему брату Николаю Павловичу.

Цесаревич Константин Павлович

Александр предупредил Николая о том, что ему придется царствовать, но никаких формальных шагов в этом направлении не предпринял. В 1820 г. Константин официально развелся со своей женой, бывшей немецкой принцессой, и вскоре женился на полюбившейся ему польской аристократке.

Александр манифестом от 20 марта 1820 г. установил правило, что если лицо императорской фамилии вступит в брак «с лицом, не имеющим соответственного достоинства», то дети от такого брака не имеют права наследовать престол, но сам Константин продолжал считаться наследником престола. В 1822 г. Константин написал брату решительное письмо о своем отказе от престола.

Александр решил, наконец, оформить вопрос о престолонаследии, но выбрал для этого очень странный способ. 16 августа 1823 г. он подписал манифест об отречении цесаревича Константина от престола и назначении наследником престола Николая Павловича. Но почему-то решил держать этот манифест в секрете от всех и даже от нового наследника престола. Знали о манифесте только трое: Аракчеев, кн. А.Н. Голицын и митрополит Филарет. Подлинник акта Александр велел хранить до востребования или до его смерти в Успенском соборе в Кремле, а три копии были положены на хранение в Петербурге – в Государственном совете, в Синоде и в Сенате с собственноручной надписью Александра на каждом пакете: «Хранить до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть, прежде всякого другого действия, в чрезвычайном собрании». Мы увидим далее (глава 3.8), при каких обстоятельствах пришлось раскрывать эти пакеты и к каким последствиям повела эта странная игра в прятки с престолонаследником, создавшая в ноябре и декабре 1825 г. междуцарствие.

1.6. Николай I, его характер и программа

Младший брат Александра Николай Павлович родился в 1796 г. накануне вступления его отца на престол. После смерти Павла в 1801 г. он воспитывался под руководством вдовствующей императрицы Марии, назначившей ему в воспитатели балтийского немца гр. М.И. Ламздорфа. Николай с юности хорошо знал языки, но гражданскими науками занимался неохотно; в первую очередь его интересовало военное дело. Его огорчало, что мать и брат лишь в 1814 г. разрешили ему поступить в армию, да и то держали вдалеке от театра военных действий. В 1817 г. он женился на дочери прусского короля Шарлотте, ставшей впоследствии императрицей Александрой Федоровной

?.

К этому времени он уже вел армейскую жизнь, к которой с юности так стремился. Он был назначен генерал-инспектором по инженерной части, в 1818 г. стал бригадным командиром, а в марте 1825 г. получил дивизию. Перед 1825 г. Николай 7 лет был командиром второй бригады первой гвардейской пехотной дивизии и до конца дней оставался на престоле бригадным генералом.

Он хотел командовать Россией, как командовал своими гвардейскими полками: поддержание установленного порядка, строгой дисциплины и внешнего благообразия было предметом его неустанных забот. Неисчислимые «высочайше утвержденные уставы, учреждения, положения и правила», а также специальные «именные указы» должны были регулировать все проявления жизни общественной, правовой, экономической и культурной, начиная от уклада жизни калмыцкого и киргизского народов и кончая деятельностью университетов, академий, ученых обществ, страховых учреждений и коммерческих банков.

В армии по-прежнему исключительное внимание уделялось солдатской выправке, муштре и обмундированию. Множество правил регламентировали даже мельчайшие подробности воинского одеяния со всеми аксессуарами и украшениями: эполетами, погонами, аксельбантами, петлицами, обшлагами, выпушками, нашивками, галунами, лампасами, кантами, пряжками, крючками и пуговицами. Немалое внимание уделялось также форме одежды гражданских чиновников различных ведомств и воспитанников различных учебных заведений.

Николай стремился «урегулировать» не только обмундирование военных и гражданских служащих, но даже их внешность. Военнослужащим предписывалось носить усы, тогда как гражданские чиновники должны были ходить начисто обритыми. Именные указы, изданные в марте и апреле 1838 г., констатировали, что некоторые придворные и гражданские чиновники «позволяют себе носить усы, кои присвоены только военным», и бороды.

«Его Величество изволит находить сие совершенно неприличным» и «повелевает всем начальникам гражданского ведомства строго смотреть, чтобы их подчиненные ни бороды, ни усов не носили, ибо сии последние принадлежат одному военному мундиру»

.

Николай высоко ценил усы, как специальное украшение военных физиономий, не только на своих генералах, штаб- и обер-офицерах, но и на себе самом. В 1846 г. особым именным указом

«Государю Императору угодно было высочайше повелеть, чтобы впредь на жалуемых медалях лик Его Императорского Величества изображен был в усах».

Этот бравый фельдфебельский «лик в усах» тридцать лет смотрел на Россию строгим взором, хотел все видеть, все знать, всем командовать. Правда, в отличие от другого «лика в усах», который управлял Россией сто лет спустя, Николай искренно любил Россию, желал ее славы и благоденствия, старался служить России в качестве ее «отца-командира» и неоднократно проявлял личное мужество в непосредственной опасности. Но его понимание блага России было крайне узким и односторонним.

Напуганный декабрьским восстанием и революционным движением в Европе, он свои главные заботы и внимание посвящал сохранению того социального порядка и административного устройства, которые уже давно обнаружили свою несостоятельность и требовали не мелких починок и подкрасок, но полного и коренного переустройства. Поэтому всеобъемлющая, энергичная и неустанная деятельность императора Николая Павловича не привела Россию ни к славе, ни к благоденствию, наоборот, – под его водительством Россия пришла к военно-политической катастрофе Крымской войны. На смертном одре Николай должен был признать, что он сдает своему сыну «команду» в самом расстроенном виде.

Восстание 14 декабря 1825 г. оказало на политику Николая разностороннее влияние. Прежде всего, оно напугало его самим фактом возможности революционного движения в столь близких к престолу гвардейских полках и тем, что во главе движения стояли представители высшей русской аристократии. Граф В.А. Соллогуб писал:

«Восстание 14-го декабря вселило в сердце императора Николая I навсегда чувство недоверчивости к русскому дворянству и потому наводнило Россию тою мелюзгою фонов и бергов, которая принесла родине столько неизгладимого на долгое время вреда»

.

Декабрьское восстание, с одной стороны, усилило консервативно-охранительные тенденции Николая, посеяло недоверие к русской знати и вызвало стремление опираться главным образом на бюрократию и на немцев (из Прибалтики и Германии), которые окружили престол и заняли немало руководящих мест в высшем государственном управлении: К.В. Нессельроде, Е.Ф. Канкрин, А.Х. Бенкендорф, И.И. Дибич, П.А. Клейнмихель и другие.

Николай I

С другой стороны, показания и письма декабристов раскрыли перед Николаем множество злоупотреблений и неустройств в русской жизни и государственном управлении. Николай должен был хотя бы попытаться принять все меры для их устранения. Делопроизводителю следственной комиссии по делу декабристов А.Д. Боровкову было поручено составить из писем и записок декабристов систематический свод о внутреннем положении России для представления государю и высшим государственным сановникам. Эта работа была выполнена и представлена Николаю, который оставил этот свод у себя в кабинете, переслав один список с него цесаревичу Константину, а другой – председателю Государственного совета и Комитета министров кн. В.П. Кочубею.

Свод был представлен также для «соображения» в секретный комитет, учрежденный 6 декабря 1826 г. для обсуждения проектов необходимых государственных преобразований. Таким образом, по словам А.А. Кизеветтера, в основу внутренней политики Николая I легли две несбыточные идеи. Во-первых, мысль о возможности произвести серьезные реформы в государственном и социальном устройстве общества «путем частичных и нечувствительных изменений в мелких подробностях старого порядка». Во-вторых, надежда произвести эти реформы чисто бюрократическим путем, без обращения к общественной самодеятельности и инициативе, которых Николай так боялся.

Отсюда бесконечные заседания «секретных комитетов», долго обсуждавших проекты необходимых преобразований и не давших почти никаких реальных результатов, кроме множества исписанной бумаги. От этого же последовало чрезвычайное развитие организации и деятельности «Собственной Его Императорского Величества канцелярии», посредством которой Николай пытался вовлечь в круг своего непосредственного наблюдения и руководства различные отрасли государственной и общественной жизни.

Прежняя канцелярия превратилась теперь в «I отделение Собственной Е.И.В. канцелярии», которое играло роль личной канцелярии императора, подготовляло бумаги для доклада государю и следило за исполнением «высочайших повелений». В 1826 г. было учреждено «II отделение» – кодификационное. В январе того же года «комиссию составления законов» упразднили и задачу составления нового «Уложения отечественных наших законов» возложили на это новообразованное отделение.