Русский акцент

Борис понимал, что деньги были, действительно, немалые. Ведь подавляющее число репатриантов получали пять шекелей в час, т. е. примерно сорок шекелей в день или около тысячи шекелей в месяц. В то же время у Бориса не было никаких сомнений по поводу расходования этих денег. Он не был приучен откладывать их на чёрный день или, как учили его израильтяне, вкладывать на специальные программы в банке с целью получения процентов. Поэтому, Борис без лишних раздумий и колебаний ответил жене:

– Я думаю, Танюша, ты не будешь возражать, если на эти деньги мы приобретём новый автомобиль, ты ведь знаешь, что новым репатриантам положена пятидесятипроцентная скидка.

Татьяна понимала, что машина ни есть предмет первой необходимости, видит бог, что в Москве прекрасно обходились без неё. Но она хорошо знала своего мужа, если он, что задумал, то не отступится. Словно угадывая мысли жены, Борис жалобно проканючил:

– Танюша, ну я понимаю, что есть вещи поважнее, но, с другой стороны, если не сейчас, то когда? Да и машина, которую я присмотрел, стоит, с учётом скидки, ровно двадцать четыре тысячи шекелей, ровно столько я и заработал.

– Ну что с тобой делать, Боря, – опечаленно проворковала Татьяна, – может ты и прав, ведь другой возможности у нас не будет.

Борис ещё не знал, что впоследствии он будет менять машины каждые пять лет. Но в тот день он отправился в автосалон и оформил покупку белокрылой «японочки» под названием «Субару» и уже через неделю новенькая машина стояла у далеко непарадного подъезда его обветшалого дома, где они снимали квартиру.

Глава 10. Автопробег в Эйлат

Чтобы как отвлечься от грустных мыслей по поводу потери работы и доставить своей семье хоть какой-то «экшен», Борис решил прокатить их в Эйлат, существовавшего ещё в эпоху царя Соломона. Разумеется, совсем не поиски останков древнего иудейского царя являлось целью поездки. Смысл её Борис видел в расслабляющей нирване под нежными лучами яркого солнца у тёплого и экзотического Красным моря, где между коралловыми рифами плавают дельфины. Однако расстояние между Беер-Шевой и Эйлатом составляло около трёхсот километров. Проделать такой путь даже для опытного дальнобойщика было непросто. Для Бориса, опыт вождения которого исчислялся двумя десятками часов на курсах вождения в Москве, это было просто нереально. Но он жаждал адреналина, который возникает у водителей, выехавших на автостраду. Татьяна совершенно справедливо говорила ему, что одно дело, когда он в поисках этого адреналина, карабкался на крутые ледопады и остроконечные скалы, подвергая риску только себя. Совсем другой ракурс вырисовывается, когда опасность претерпевают его жена и любимые дочери. Таня, как всегда, была права, а Борис, в свою очередь, клятвенно заверил её, что будет максимально осторожен, понимая, какой драгоценный груз он везёт. Он с величайшей осмотрительностью выехал на междугороднюю трассу и тут же пристроился в правый, как он считал, самый безопасный ряд. Дорожный знак предписывал максимально разрешённую скорость, равную девяносто километров в час. Для продвинутого японского авто эта скорость была сопоставима с передвижением черепахи. То и дело мимо Бориса в левом ряду проскакивали машины со скоростью, как минимум в полтора раза, превышающую разрешённую. Оказывается общеизвестный слоган «Какой русский не любит быстрой езды» вполне соответствовал стилю езды еврейских водителей. Не успел славный экипаж новоиспечённой, ещё приятно пахнущей заводской краской, «Субару» преодолеть первые двадцать километров, как началась экзотика: прямо перед капотом машины появились два верблюда, которые торопливо пересекали шоссе. Борис еле успел затормозить, понимая, что столкновение с пятисоткилограммовой массой этого «корабля пустыни» ничего хорошего не сулит. Зато Светлана и Наташа захлёбывались от радостного смеха. Больше всего этой необычной поездке радовались они. Татьяна молча сидела возле Бориса, не мешая ему, ни в пример другим женщинам, сосредоточиться на вождении. Она напряжённо вглядывалась в окно, за которым со скоростью, указанной на спидометре, проплывала безлюдная, пустынная и, в какой-то степени, загадочная местность под названием Негев.

В какой-то момент Татьяна попросила Бориса остановить машину. Они находились на смотровой площадке самого большого в мире кратера Рамон. Именно здесь можно было прикоснуться к вечности, ведь этому уникальному природному памятнику более двухсот миллионов лет. Борис, Татьяна и девочки заворожено смотрели на совершенно не реальную сюрреалистическую картину. Вокруг царило просто фантастическое безмолвие и умиротворение. Со всех сторон открывался великолепный космический пейзаж кратера. Борису рассказывали, что побывать на этом земном кратере следует ночью. Ведь когда в полной темноте вспыхивают яркие звёзды, а луна как бы весело подмигивает им, местная пустыня превращается в эксклюзивный таинственный холст, на котором не чудятся, а видны фантасмагорические углубления, которые мы наблюдаем на лунной поверхности. Хотя с другой стороны, побывавший на нашем естественном спутнике американский космонавт Армстронг, заявил, что этот пейзаж более лунный, чем на самой Луне.

Проехав ещё полсотни километров, пустыня неожиданно поменяла свой равнинный пейзаж на горный. По мере продвижения к Мёртвому морю Иудейские горы всё время меняли свою окраску: с белого цвета на жёлтый, с жёлтого на коричневый, а в некоторых местах преобладал даже, немного пугающий, чёрный колер. Под стать рельефу автострада из двухрядной линейки неожиданно трансформировалась в затяжной однополосный серпантин, круто спадающий вниз. С левой стороны, как в калейдоскопе, мелькали вырубленные на прилегающих скалах цифры +400, +300, +200. Борис скорее догадался, чем понял, что они обозначают высоту над уровнем моря. Через несколько минут показалась нулевая отметка, фиксирующая этот уровень, уровень Средиземного моря. Ну а дальше за окном промчались уже отметки со знаком минус, означающие, что мы спускаемся в самое низкое место на Земле с высотой четыреста двадцать пять метров ниже того самого уровня. Борис остановил машину на смотровой площадке, откуда открывалась величественная панорама на самый солёный водоём в мире. Когда же он объяснил дочерям, что в этом море невозможно утонуть потому, что необычно высокая концентрация соли позволяет, не прилагая малейших усилий, удивительно легко держаться на воде, Наташа и Светлана в один голос закричали:

– Папочка! Мы очень хотим не прилагать усилий, мы страшно хотим искупаться в этом необыкновенном море.

– Тихо девочки, – задорно прикрикнул на них Борис, – десять минут безмолвия и гладь самого солёного в мире моря будет держать вас в своих объятиях.

Что касается объятий, то с ними, как раз, вышла неувязочка. Как только их дружная семейка ступила на песчаный пляж самого мёртвого в мире моря, маленькая Наташа в мгновение ока скинула с себя одежды и, оставшись в одних трусиках, стремительно нырнула в солёную воду. Буквально через секунду она пулей с душераздирающим воплем выскочила оттуда. Ведь солёность воды в этом уникальном море достигает тридцати пяти процентов и можно себе представить ощущения ребёнка, которому эта соль въелась прямо в глаза. Тут же из будки выскочил израильский спасатель и со словами:

– Опять эти русские прыгают в воду, не спросив, что находится в этой воде, – подхватил Наташу на руки и быстро побежал с ней к ближайшему душу, где в течение пяти минут аккуратно промывал ей глаза, пока Наташа не выкрикнула:

– Ой, спасибо, дяденька, я уже всё вижу, а можно я всё-таки попробую полежать на воде, папа сказал, что в этом море я не утону.

– Не утонешь, девочка, конечно же, не утонешь, – заверил её усатый спасатель марокканского происхождения, – ты только не забудь напомнить своему папе, чтобы в следующий раз не разрешал тебе нырять в море с открытыми глазами.

Борис, понятно, чувствовал себя виноватым, улавливая на себе укоризненные взгляды Татьяны. Однако не он, а именно Наташа запомнит этот эпизод на всю жизнь и, когда через много лет ей придётся сопровождать делегацию бизнесменов из России, то по прибытию на берег Мёртвого моря она не забудет предупредить их, что при погружении в воду необходимо закрывать глаза. Наскоро перекусив полюбившимися девочкам питой (арабской лепёшкой), заполненной хумусом, салатами и фалафелем, и запив это ледяной кока-колой, экипаж машины боевой тронулся дальше. Через некоторое время штурман автопробега Татьяна Буткевич приказала всем, кроме водителя, повернуть голову направо. Там тянулся многокилометровый хребет причудливых остроконечных гор, образованный из чистой соли. Где-то здесь находился библейский Содом, уничтоженный вместе с Гоморрой за грехи тяжкие. Татьяна указала дочерям на высокий соляной столб, который назвали «женой Лота», именно она и была превращена в этот столб всего навсего за то, что хотела подсмотреть, как уничтожаются эти два библейских города. Постепенно горные массивы сошли на нет, плавно перейдя в занудный пустынный ландшафт. Девочки задремали, а Татьяна, не давая Борису последовать их примеру, развлекала его весёлыми рассказами из своей врачебной практики.

Неожиданно серо-бурая панорама, маячившая за ветровым стеклом, сменилась светло-зелёной окраской. Это был небольшой оазис, называемый сто первый километр. Для Бориса как бывшего москвича, это числовое клише означало лишить права советского человека жить в столичном мегаполисе. В советской действительности на 101-километр выгоняли бывших зэков, тунеядцев, диссидентов и уголовников. В сегодняшней реалии сто один километр означал всего навсего расстояние до Эйлата. И, разумеется, ни у кого даже в мыслях не было высылать туда каких-либо изгоев, отверженных властями. В тоже время своё название этот райский уголок в аравийской пустыне получил вовсе не от километража. Он являлся данью памяти героям воинской части № 101, погибших в сражении с арабами за независимость Израиля. Проснувшиеся девочки с удовольствием бродили по этому экзотическому островку в безжизненной пустыне, наблюдая в живом уголке за двухголовыми мутантами черепахой и змеёй, за диковинной жабой, которая пьёт, не раскрывая рта, а также за крокодилами, обезьянами и питонами. Дальнейшая часть пути представляла собой однообразную дорогу, слева от которой тянулись покатые холмы, находящиеся уже в государстве Иордания. Унылый пейзаж оживляли только протяжённые массивы финиковых пальм. Но вдруг из-за очередного поворота неожиданно снова показались горы. Выглядели они настолько презентабельно, что казалось, что какой-то художник именно к нашему приезду выкрасил их в красный цвет. Тут же нарисовался дорожный указатель, на зелёном фоне которого было написано EILAT. Белоснежная «Субару» въехала на территорию самого большого израильского курорта, расположенного на юге пустыни Арава. Борис приоткрыл окно автомобиля и торжественным голосом бывалого гида возвестил:

– Уважаемые дамы! Прямо перед вами простирается экзотическое Красное море. Слева от вас на расстоянии менее одного километра, за прерывистой линией роскошных пальм вы видите Иорданию, а справа за дугообразной подковой уже виден Синайский полуостров, на территории которого находится Египет. И если вы продлите свой взгляд по морской акватории, то на её изгибе уже простирается Саудовская Аравия.

– Как здорово! – восторженно воскликнула Татьяна, – подумать только за полдня мы побывали на берегах двух диковинных морей: Мёртвого и Красного.

– Мамочка! – восторженно вторила ей Светлана, – ты не представляешь, что ещё в Москве на уроках географии нам рассказывали про эти моря и эти страны и мы искали их на карте, а сейчас я вижу всё это наяву.

Но больше всех радовалась Наташа, когда в тот же день всё семейство посетило подводную обсерваторию. На шестиметровой глубине через стеклянные стены она с восхищением любовалась одной из главных красот Эйлата – коралловым рифом, наблюдая за экзотическими обитателями морских глубин в их естественной среде. А разве можно было забыть заповедный аттракцион дельфинов, морскую прогулку на яхте со стеклянным дном, морской велосипед и водный катамаран и даже дайвинг (подводное плавание с аквалангом). Два дня, проведенных в Эйлате были для Бориса отдушиной от нелёгкой повседневности, незабываемым праздником души и тела, проведенным вместе с семьёй.

Глава 11. Вадим и Вера

По приезду из Эйлата «Субару» Бориса притормозила, немного не доезжая до их беершевской обители. Остановиться возле дома мешала большая фура, из которой выгружался всякий домашний скарб. Стройная блондинка, прогибаясь чуть ли не до тротуара, волочила неподъёмный баул. Борис, поравнявшись с ней, помог дотащить этот груз до раскрытой двери квартиры на третьем этаже, расположенной напротив его съёмных «хоромов». Оттуда послышался сочный мужской баритон:

– Верочка! А куда запропастился чемодан с моими монографиями?

Не успел Борис подумать, что, сколько же нужно сделать научных исследований, изложенных в книгах, называемых монографиями, чтобы их содержимое поместить не в портфель или сумку, а в большой чемодан, как появился обладатель баритона, высокий представительный мужчина средних лет с роговыми очками на переносице.

– Спасибо за помощь моей жене. А вы, наверное, наши соседи, – радостно воскликнул он, увидев, идущих за Борисом Татьяну с дочерьми.

Татьяна, не отрывая взгляда от больших полиэтиленовых пакетов, заполненных какими-то чертежами и схемами, оживлённо пропела:

– Похоже, что да. Давайте знакомиться, меня зовут Таня, моего мужа Борис и наши девочки: Светлана и Наташа.

Блондинка тут же радостно откликнулась:

– Очень приятно! Я – Вера, а мой благоверный – Вадим. Маклер, который помог снять нам эту квартиру, говорил, что в качестве компенсации за неказистую квартиру у нас будут интеллигентные соседи из самой Москвы.

– Этот же маклер сообщил, что нам повезло не только с соседями а и с самой квартирой, поскольку это последняя квартира в Беер-Шеве. Все остальные уже арендованы новыми репатриантами, – весело добавил Вадим.

В это время из кухни выскочил рыжий кокер-спаниель. Вера, погладив его по холке, ненавязчиво приказала:

– Ада, ну-ка быстро беги знакомиться с девочками, смотри какие они симпатичные.

Рыжая Ада быстро подбежала к Свете и Наташе, подав каждой из них свою мохнатую лапу. С этого момента эти три особи женского пола стали неразлучными, впрочем, как и семьи Буткевичей и Шендерович.

Уже буквально через неделю получилось так, что Борис и Вадим вместе вернулись домой. Вадим пригласил соседа выпить какой-то особый чёрный кофе, зёрна которого он по случаю купил на арабском базаре. Когда они вошли в квартиру Вадима, их взгляду открылась картина, напоминающее небезызвестное полотно живописца Василия Перова «Охотники на привале». В роли охотников в данном случае выступали Вера и Татьяна. Они лежали в обнимку на диване и нестройными голосами пели отрывок из хита Аллы Пугачёвой «Всё могут короли, всё могут короли, но что не говори, жениться по любви не может ни один, ни один король». На столе, на фоне тарелки с крупно нарезанной кошерной колбасой и маринованными огурцами сиротливо маячила на три четверти опустошённая матовая бутылка водки «Кеглевич», пользующаяся большим спросом у репатриантов. Если бы у Бориса была бы вставная челюсть, она, наверняка бы, выпала бы в тесное пространство кухни, где он находились в настоящий момент. Ещё ни разу в жизни ему не приходилось видеть свою Танюшу в таком расслабленном, мягко говоря, состоянии, ведь она на дух не переносила крепкие спиртные напитки. А сейчас она, пошатываясь из стороны в сторону, нетвёрдой походкой подошла к Борису и раскатисто выкрикнула:

– Боренька, как здо-о-оро-о-ов-о-о, что ты не ко-о-ро-о-ль и женился на мне по любви.

Вадим пристально посмотрел на свою жену, улыбнулся, схватил водочную бутылку и, разлив остатки крепкого напитка, медленно, подбирая слова, провозгласил:

– Давай, Борис, в качестве аперитива перед обещанным кофе, выпьем за наших жён. Не знаю, что явилось поводом для этого женского бенефиса, надеюсь, завтра мы об этом узнаем.

На следующий день, когда только первый розовый блик утренней зорьки заглянул в окно, Татьяна разбудила Бориса и стала рассказывать ему о том, какая Вера прекрасная женщина, что между ними возникла небывалая химия, позволяющая не то чтобы с полуслова, а пожалуй с полувзгляда понимать друг друга.

– Всё хорошо, Танюша, – перебил её Борис, – но как это связано с тем, что вы с Верой напились.

– А вот это я даже, как врач, который лечит нервную систему, объяснить не могу, – обиженно оправдывалась Татьяна.

– Понимаешь, Боря, – продолжила она, – так получилось, что я стала вспоминать старый Арбат, Чистые Пруды и Садовое кольцо, а Вера – Невский проспект, Мойку и Фонтанку. И такая нас захлестнула ностальгия по местам, где родились, выросли, учились и работали, что сами не заметили, как на столе оказалась эта водка, которую Вера держала для компрессов и растираний.

– Да уж нечего сказать, – согласился с ней Борис, – а мы с Вадимом, после того, как уложили тебя и Веру спать, ещё долго сидели и разговаривали, правда, без алкогольных возлияний.

– Я уверена, что Вадим тоже хороший человек, – прервала его Татьяна, – не знаю, кто он по специальности, но создаёт впечатление очень образованного и интеллигентного мужчины.

– К тому же ещё и очень скромного, – добавил Борис, – ты только представь себе: мы уже три недели знакомы, а он не более, как вчера, не то, чтобы сказал, а просто проговорился, что он профессор, доктор технических наук.

Борис поведал жене, что, на его просвещенный взгляд, есть просто профессора и есть настоящие профессора, понятно, что Вадима следует отнести к последним. Оказалось, что кроме перечисленных регалий, он был начальником исследовательской лаборатории одного из крупных Ленинградских НИИ, заведующим кафедрой и деканом факультета, председателем специализированного Учёного Совета по защите диссертаций на соискание учёноё степени докторов наук.

– Помнишь, Таня, когда мы помогали переносить им вещи, – вспомнил Борис, – Вадим спрашивал Веру о каком-то чемодане с его монографиями.

Ты понимаешь, – взволнованно продолжил Борис, – именно вчера я и спросил Вадима, сколько монографий поместилось в его чемодане. Оказалось немало немного – всего двенадцать.

– Боря, а что, собственно, означает слово монография, – тихо спросила Татьяна, – наверное, что-то от слово «моно» – одно.