Русский акцент

– Здесь телефон Фимы, с которым я тебя вчера познакомил в синагоге. Обратись к нему, он поможет тебе заполнить документы.

Борис был в смятении, прежде чем позвонить Фиме, он, выкурив две сигареты подряд, старался представить себя в роли шефа геодезической службы учреждения, направление и профиль работы которой он не представлял себе даже на русском языке. Конкретная визуализация всего этого, которую пытался вырисовать себе Борис, как-то не складывалась. Все его сомнения в одночасье развеял Фима.

– Не робей, Боря, – успокаивал он, – ты же всё-таки доктор наук. Разберёшься, где наша не пропадала.

Не прошло и двух часов, как Фима заполнил все необходимые бланки, вложил их в большой конверт и они отправились на почту.

Уже через неделю Борис радостно кружил по комнате Татьяну, после того, как она, вооружившись словарём, перевела текст короткого письма из бер-шевской мэрии. Борис не верил своим ушам, заставляя жену несколько раз проверить правильность перевода слова «принят». Из канцелярского эпистолярия следовало, что он, доктор Борис Буткевич, принят на работу в муниципалитет Беер-Шевы на должность начальника инженерно-геодезического отдела с трёхмесячным испытательным сроком. Уже потом он узнал, что претендентом на эту должность он являлся в единственном числе, по документам он более чем соответствовал предъявляемым критериям отбора и поэтому, предписанного всеми правилами, конкурса решили не устраивать. Да ещё с большой долей вероятности можно было предположить, что никто из членов комиссии не обратил внимания на малый срок его пребывания в Израиле. Что сулил Борису завтрашний день, было известно только Всевышнему, а сегодня он праздновал победу. Сегодня он заставил себя забыть, что финансовой помощи от государства для полноценного бытия было недостаточно, а небольшая подработка Татьяны позволяла только разнообразить и улучшить качество поглощаемых продуктов, что в их доме был введён строжайший режим расходования денежных средств. Ведь, кроме покупки продуктов, надлежало платить немалые деньги за аренду квартиры, за коммунальные услуги (вода, электричество, газ, муниципальный налог), вносить помесячные платежи за взятые в кредит холодильник, стиральную машину, телевизор и газовую плиту. В соответствии с введенными Борисом экономическими ограничениями, которые он называл, по аналогии с НЭП, ВЭП (временная экономическая политика), предписывалось на продукты питания тратить не более ста шекелей в месяц. Сегодня, в честь получения хорошей должности, которая, надо полагать, позволит отменить эту самую ВЭП, он сам себе санкционировал покупку недешёвого израильского бренди. Сегодня, уложив дочерей спать, он с Татьяной позволил себе на самую малость абстрагироваться от трудностей репатриантского бытия, превратив поздний ужин в маленький семейный праздник.

Время до вожделённого завтра тянулось целую вечность. Борис не спал всю ночь, прикидывая возможные варианты своей будущей работы. Он хорошо понимал, что мэрии требовались специалисты по инженерной геодезии, которой, по большому счёту, он никогда не занимался. Московский институт инженеров геодезии готовил специалистов по трём специальностям: инженерная геодезия, аэрофотогеодезия и астрономогеодезия. Борис являлся выпускником последней, самой престижной и, как он считал, наиболее интересной специальности, в программе которой трёхсеместровый курс инженерной геодезии, изучаемой прикладниками, не значился. Поэтому, он правильно полагал, что в предлагаемой работе ему может не хватить знаний и опыта, не говоря уже о том, что ко всему ещё и требовалось руководить. С другой стороны, внутренний голос утешающе нашёптывал ему:

– Да брось ты волноваться, Борис, ты всё-таки доктор наук, диссертация твоя затрагивает и аспекты прикладной геодезии, разберёшься, не боги горшки обжигают.

Заглядывающая в окно жёлтая луна подмигивала ему прожилками своих кратеров, а розовая ленточка, вспыхнувшая на ободке горизонта, напомнила, что завтра уже наступило, незаметно превращаясь в сегодня.

Борис медленно шёл по старому городу. Он рано вышел из дома, не в силах усидеть в замкнутом пространстве. До начала рабочего дня оставался ещё целый час. Впереди показалась чёрная решётчатая оградка, окаймляющая историческую реликвию города, колодец праотца Авраама, который, как упоминается в Танахе, выкопал его. По одной из версий таких водяных скважин было семь. Собственно, этот недоказанный факт и дал название городу, словосочетание Бер-Шева переводится как семь колодцев. Продолжая свой путь, Борис, неторопливо обойдя арку, выполненную в стиле турецкого моста и примыкающую к ней старую мусульманскую мечеть, приблизился к ветхой, выстроенной ещё турками, железнодорожной станции, к кирпичному фасаду которой прилепился допотопный паровозик. Запутанный лабиринт узких улочек вывел Бориса к бедуинскому базару, который, несмотря на раннее утро уже утопал в шумовом громыхании пёстрого восточного рынка. Возле огромного торгового центра он обнаружил маленькую кофеюшку, в которой приветливый молодой бедуин всего за один шекель сварил ему кофе. Борис с удовольствием отхлёбывал из маленькой чашечки пахнущий кардамоном кофе, закусывая его глубокими затяжками самых дешёвых израильских сигарет под названием «Ноблес». Рука, держащая сигарету, заметно подрагивала, Борис нервничал, до начала работы оставалось всего четверть часа. Лихорадочно затушив почти истлевший окурок, он поспешил к белеющему современному зданию бер-шевского городского совета.

Без особого труда разыскав нужный кабинет, он с усилием приоткрыл входную дверь. Навстречу ему, ослепляя блеском огненно-рыжих волос, поднялся высокого роста пожилой человек. Приподняв очки и в упор глядя на Бориса, он радостно проговорил:

– Шалом адон Буткевич! Барух аба вэ бэ шаа това!

Что в переводе означало:

– Здравствуйте, господин Буткевич! Добро пожаловать и в добрый час!

Борис, ничего не поняв из этой короткой тирады, кроме своей фамилии, на всякий случай улыбнулся, приветливо кивнул головой и в ответ, без всяких дополнительных второстепенных членов предложения, произнёс стандартное и короткое:

– Шалом.

Постигнув, что новоявленный начальник отдела говорит на иврите гораздо хуже, чем он на китайском, т. е. вообще не говорит, рыжеволосый, которого величали Мартин Шварц, перешёл на вполне сносный русский язык. В этом плане Борису везло, куда бы он ни приходил, везде ему попадались люди приемлемо говорящие по-русски. Рыжеволосый оказался начальником этого отдела, правда, уже бывшим, уходящим на пенсию. Выяснилось, что он родился и получил образование в Румынии, в которой изучение русского языка в то время являлось обязательным. И, видимо, есть бог на свете, если не дал ему забыть то, что учил несколько десятков лет назад. В течение нескольких минут Мартин уяснил, что у Бориса не существует проблемы изъясняться на иврите по причине, что он его вообще не знает. Вслух же, он широко улыбаясь, предложил следующее:

– Давайте, Борис, я пока не буду представлять вас коллективу отдела поскольку, не сомневаясь в том, что сказать вам этому коллективу есть что, совсем не уверен, сможете ли вы это выразить на иврите.

Борис покорно кивнул головой, устремив свой взгляд на портрет премьер-министра Израиля Ицхака Шамира.

– Вот, видите, даже сам премьер министр со мной согласен, – рассмеялся Мартин, перехватив его немигающий взгляд.

– Знаете что, Борис, – невесело усмехнулся он, – я, в принципе, уже нахожусь на заслуженном отдыхе и сегодня я пришёл сюда только для того, чтобы передать вам дела. Но, честно говоря, не знаю, как это сделать. Ведь вся документация, все проектно-изыскательские материалы составлены на иврите. Не могу же я каждое слово переводить на русский язык, да и кто будет это делать, когда вы останетесь в этом кабинете один.

Борис чувствовал себя маленьким зверьком, загнанным в большую клетку. Вроде бы совсем неплохо, корм не надо добывать, его приносят три раза в день, места много, есть где побегать, тем не менее, чего-то всё же не хватает. Умом он понимал, что не достаёт всего навсего какой-то мелочи – знания иврита. Эта мелочь в данной ситуации совершенно правомерно превращалась в фактор, сводящий на нет все его усилия получить работу, которую он был достоин по всем остальным предъявляемым критериям. Однако сердце Бориса, находящееся сегодня в противоречии с его умом и в дисгармонии с формальной логикой, отказывалось принимать противоречия желаемого и действительного. Мартин, по-видимому, догадываясь, что творится в душе его визави, неожиданно предложил некий компромисс:

– Сегодня, Борис, я ради вас остаюсь на работе и буду совершенно бесплатно исполнять свои прежние обязанности. Вы же, уважаемый, будете сидеть возле меня, будете слушать, смотреть, наблюдать, постигать и задавать вопросы. У нас в распоряжении восемь с половиной часов рабочего времени, времени вполне достаточного для такого инженерно грамотного человека как вы, чтобы понять или, возможно, не понять, что происходит в отделе. Согласны?

Борису ничего не оставалось, как в очередной раз, не давая монологу Мартина перейти в диалог, криво улыбнуться и неопределённо пожать плечами. Не успел он прийти в себя, как в кабинет ввалилась целая группа молодых людей, которые оказались архитекторами, составляющими генеральный план строительства нового жилого квартала. Они развернули крупномасштабные карты, что-то оживлённо обсуждая и показывая Мартину. Это стало понятно Борису только тогда, когда после их ухода Мартин объяснил ему, что архитектурное управление выдавало техническое задание отделу для топографической съёмки, необходимое для вертикальной планировки местности. Борис знал, как пользоваться картой крупного масштаба, как делать топографическую съёмку, что такое вертикальная планировка. Единственное, что он не знал, как понять пришедших архитекторов, как понять, что они хотят и как передать это своим подчинённым. Это перечёркивало как всё предыдущее, так и всё последующее. Вслед за архитекторами в кабинет вошли строительные подрядчики, которые добивались разрешения на строительство. О чём идёт речь, Борис не совсем сумел взять в толк даже после перевода Мартина. Речь шла о том, что геодезисты неправильно определили красные линии застройки и получалось, что участки строительства оказались за этой линией, что запрещено законодательством. Взамен строительной геодезии Борис изучал в институте теоретическую и практическую астрономию, небесную механику, физику земли, гравиметрию и теорию фигуры земли. А ведь когда-то друзья уговаривали его перейти с астрогеодезии на прикладную, мотивируя это практической ценностью последней. Сегодня он остро пожалел об этом. Не успел Борис переварить этих визитёров, как кабинет заполнила пышнотелая брюнетка. Она представляла беершевский филиал земельного управления Израиля, занимая там должность юриста. Она высыпала перед Мартином целую кучу каких-то листочков, которые были испещрены таблицами, насквозь заполненные колонками цифр. Она долго и безудержно что-то тараторила на иврите, пока Мартин не развернул перед ней карту, указывая на обозначенные там контуры. Здесь Борис при всём своём желании разобраться что к чему, даже на картографическом материале не понял ровным счётом ничего. Только, когда Мартин объяснил, что перед ним земельнокадастровая карта и что речь шла о парцелляции, т. е. о разделении земельных участков между их владельцами, Борис, осмыслив услышанное, пришёл к выводу, что здесь налицо пробел в его высоком образовании. Земельный кадастр в СССР являлся понятием теоретическим, поскольку там существовали два вида собственности на землю: государственная и колхозная, которая, по сути, тоже находилась в собственности государства. Вследствие того, что частная собственность на землю в стране Советов отсутствовала, необходимости в разделении земель не было, равно как и юридическое и геодезическое её сопровождение.

Время подходило к обеду, и Мартин пригласил Бориса пройти с ним в столовую с тем, чтобы набрать силы для продолжения рабочего дня. Вконец расстроенный и опечаленный Борис не нашёл ничего лучшего как грустно пробубнить:

– Вы уж извините меня, Мартин, какой может быть обед, когда аппетита нет ни малейшего. Это всё потому, что я потерпел полное фиаско в работе, которую уже считал у себя в кармане. Да, видимо, карман оказался маленьким. Спасибо вам за участие.

Мартин протянул Борису какой-то бланк, в котором он должен был расписаться в том, что отказывается от должности, полученной по результатам проведенного конкурса, крепко пожал ему руку и провозгласил ему то же самое, что и профессор Браверман из Техниона:

– Учите иврит, молодой человек, направьте на это все ваши усилия и, поверьте, всё у вас будет хорошо.

Борис согласно кивнул головой и мрачно прошептал про себя:

– Вот тебе, Боренька и Судный день!

Глава 6. Работа не волк

Вернувшись домой, вместо того, чтобы схватить ульпановский конспект и с удвоенной энергией взяться за изучение языка, который должен стать ему родным, Борис взялся опустошать полбутылки оставшегося после ужина бренди. Только вчера этот напиток являлся символом победы, а сегодня представлялся уже алкогольным логотипом глобального поражения. Наверняка он бы допил этот то ли символ, то ли логотип до конца, если бы ему не помешала Татьяна. Уставшая, она вернулась с врачебных курсов в надежде застать мужа в добром здравии и приподнятом настроении. Вместо этого пришлось лицезреть его бледную, измученную от несостоявшейся перспективы, покрасневшую от алкоголя, физиономию. Таня сразу всё поняла и, не задавая ненужных вопросов, тут же прониклась искренним сочувствием к Борису.

– Как же ему тяжело, бедному, перенести очередное поражение в длинной цепочке уже свершившихся провалов, – подумала она про себя.

А ведь именно сейчас ей захотелось поделиться радостью от того, что сегодня на курсе объявили результаты внутреннего экзамена, который является близким аналогом того, что должен быть в действительности. Она получила отличную оценку. Этот факт вселял большие надежды в том, что ей удастся подтвердить свою квалификацию врача. Однако Таня понимала, что сейчас не время выставлять напоказ свои успехи перед уязвлённым мужем. Она догадывалась, что Бориса расстраивает и просто добивает неопровержимый факт того, что его милая жена не просто работает, тем самым кормя семью, а ещё и успевает профессионально учиться. Придав лицу беззаботное выражение, Татьяна беспечно всплеснула руками и весело прикрикнула:

– А кто это здесь выпивает, и по какому поводу, и почему без меня?

– Нам не нужно довода, чтобы пить без повода, – неожиданно для себя в рифму скаламбурил Борис.

– А. ведь, повод, дорогой Боренька, действительно есть, – торжествующе улыбнулась Таня, – и довод к нему тоже. Ты совсем забыл, что у твоей дочки сегодня день рождения.

Борис побледнел, мгновенно покрывшись пунцовой краской, и тихо пробормотал:

– Как же так, Танюша, как я мог забыть день рождения Наташки. Что-то со мною не так, надо взять себя в руки и не поддаваться панике.

– Вот это уже слова не мальчика, а мужа, – подбодрила его Татьяна.

– А я, кажется, и есть твой муж, – задорно выдохнул Борис, – и его обязанности ещё никто не отменял.

– Вот и исполняй их, как подобает настоящему мужчине, – весело рассмеялась Таня.

Несостоявшийся начальник отдела встрепенулся, быстро подбежал к жене и, крепко обняв её, чуть ли не силой потащил в спальню.

– Боренька, милый, – тщетно отбивалась от него Татьяна, – я вовсе не это имела в виду.

То, что она не имела в виду, продолжалось не менее часа. Борис и Татьяна обессиленные, но счастливые лежали, прижавшись друг к другу, на покосившейся хозяйской кровати в съёмной квартире в окрестностях израильской пустыни Негев. Борис нежно поглаживал руку любимой жены и думал, что, как ни странно, этот необременительный секс в сочетании с неостывшими чувствами любви разгрузил его тревожное состояние и даст ему силы продолжить поиски задуманного.

В Москве день рождения дочерей в семье Буткевичей традиционно и неукоснительно отмечался в ресторане. Кому-то из начальства столичного общепита пришла в голову совсем неплохая идея: в субботнее утро устраивать в ресторанах «День сладкоежки». Маленькая Наташа до сих пор цитирует слова ведущей, что открывала детский праздник в ресторане: «Очень часто говорят, дети любят мармелад, шоколадные конфеты тоже важные приметы, торты, слойки и печенье, крем домашнее варенье, и хрустящие орешки, – они просто сладкоежки». В этом взрослом шикарном ресторане, временно переоборудованном под детское кафе, имелись в наличии лимонадные фонтаны, дворец пломбирных фантазий, замок карамельных радостей и зефирно-мармеладная крепость. Это был настоящий детский праздник, где поедаемые сладости не только приносили удовольствие маленьким желудкам, а и создавали такую же сладостную атмосферу. Сегодня о такой атмосфере никто даже не заикался, денег на неё катастрофически не хватало, да и отыскать такой ресторан в негевской столице было невозможно, как, впрочем, в Иерусалиме и Тель-Авиве. Но традицию надо было соблюсти, если не по содержанию, то хотя бы по форме. Однако и форму найти было нелегко. Лишь в огромном торговом центре набрели на небольшое кафе-кондитерскую. Молодая официантка принесла меню, Борис долго вчитывался в названия блюд, названия которых он не мог перевести. Против каждого такого названия стояла цена. Перечень этих цен ошеломил Бориса. Небольшой кусок шоколадного торта и стакан чая с лимоном стоили больше, чем килограмм куриного мяса в супермаркете. Борис был в смятении, дефицит платёжного баланса не позволял заказать увиденное в меню. Шутка ли сказать, Наташкино угощение по стоимости тянуло на обед на всю семью. Если в прошлой жизни он делал заказ в ресторане, не заглядывая в меню, то сегодня формат затрат существенно изменился. Зарплата доцента в институте составляла 320 рублей, к этой немаленькой в СССР зарплате добавлялись ещё 120 рублей за руководство хоздоговорной научно-исследовательской темой. И это при средней зарплате в стране в 150 рублей. При таком раскладе доцент Буткевич мог позволить себе если не всё, то многое из этого всего. Во всяком случае, не было никаких проблем на день рождения сводить любимую малышку в ресторан. Сейчас же Борис радовался только одному, что его не видит никто из московских знакомых. Картина складывалась неприглядная: за столиком в кафе под пальмой восседала дружная семья: Борис, Татьяна и их дочь Наташа. Перед ребёнком стоял небольшой кусок торта с оставшимися палочками бенгальских огней, которыми официантка украсила его, узнав, что за столом сидит именинница. Борис и Татьяна сидели по обе стороны от неё, молча наблюдая, как их ребёнок с удовольствием уплетает пирожное, запивая обыкновенным чаем. Печальнее всего, что именно этот, а не московский день рождения маленькая Наташа запомнит на всю жизнь. Через пятнадцать лет, в день своей свадьбы, она со слезами на глазах скажет Борису:

– Папочка, а ты помнишь моё восьмилетие в кафе в Беер-Шеве, помнишь, как здорово было.

Борис помнил эти именины ещё и потому, что именно в этом маленьком кафе он поклялся себе, что свернёт любые горы лишь бы не допустить такого безденежья, такой неопределённости в статусе и такого отчаяния, до которого он довёл себя тогда.

Горы, которые надо было покорять и сворачивать, не замедлили проявиться уже на следующий день. Продавец бакалейной лавки, где Борис отоваривался сигаретами, несколько дней назад спросил, кто он по профессии. И вот сегодня этот скромный и добродушный бакалейщик скороговоркой выпалил ему:

– Слушай, Борис, ты же знаешь, работа не волк, в лес не убежит, надо только отыскать место, откуда она не сможет исчезнуть. Я, кажется, нашёл для тебя это место. Мой сосед, он геодезист, я ему говорил о тебе. Он желает с тобой переговорить.

С этими словами он протянул ему клочок бумаги с адресом места работы соседа. Уже буквально через полчаса Борис входил в геодезическую контору, которая помещалась в двухкомнатной квартире обыкновенного жилого дома. В салоне здесь размещались два письменных стола с компьютерами, огромный графопостроитель для автоматического вычерчивания планов и карт и книжные шкафы, заваленные техническими документами, картами различных масштабов и строительными чертежами. Вторая комнатушка, бывшая спальня, служила рабочим кабинетом хозяину фирмы. В ванной комнате, в которой купальная кювета была выброшена за ненадобностью, размещались теодолиты, нивелиры, красно-чёрные шашечные рейки, бело-красные вехи, штативы и другой геодезический инструментарий. Взирая на эти геодезические приспособления, Борис вспомнил вдруг свою производственную практику в Бакинском предприятии Главного управления геодезии и картографии СССР. Таких предприятий в стране было всего шестнадцать. Все они были строго засекречены. Под расписку о неразглашении ему дали адрес: Баку, проспект Нариманова, 80. Он без особого труда отыскал проспект Нариманова, дом 80 тоже обнаружился легко. Только вот незадача, это был обыкновенный жилой дом с двумя подъездами. Борис не менее часа крутился вокруг этого дома по всему его периметру, но так и не смог отыскать то, что с большой буквы на бумаге именовалось Геодезическим Предприятием. Неизвестно сколько времени он бы ещё прокрутился на этом проспекте, если бы к одному из двух подъездов не подъехал грузовик. Когда борта его приоткрыли, Борис как раз и увидел там те самые бело-красно-чёрные вехи и рейки для геодезических измерений, сообразив тем самым, что он находится в нужном месте. Кто же мог подумать, что засекреченное предприятие занимает нижний этаж шестиэтажного дома. В Беер-Шеве всё было гораздо проще, на квартире № 2 первого этажа красовалась причудливая медная табличка с надписью «Инженер-геодезист Бени Арад». Интервью с Бени заняло ровно две минуты. Борис без труда сумел понять, что ему предписано завтра в шесть утра быть на месте, и он с ещё двумя работниками поедут на полевые работы. Так оно собственно и произошло.