Опыт восхождения к цельному знанию. Публикации разных лет

5. М. Борн. Моя жизнь и взгляды. М., 1973. С. 121.

6. Там же. С. 122.

7. Начала. 2, 1993. С. 122.

8. А. Ф. Лосев. Хаос и структура. М., 1997. С. 16, 823.

9. А. Ф. Лосев. Бытие. Имя. Космос. М., 1993. С. 792.

10. Проблема объекта в современной науке. Сб., М., ИНИОН.1980. С. 144 —167.

11. Николай Кузанский. Соч. в 2-х т. М., 1979. Т. 1. С. 385 – 444.

12. А. Ф. Лосев. Хаос и структура. М., 1997. С. 253.

13. М. Борн. Размышления и воспоминания физика. М., 1977. С. 162.

14. А. Ф. Лосев. Хаос и структура. М., 1997. С. 529.

15. А. А. Тахо-Годи. Лосев. М., 1997. С. 443.

Выборка публикаций из газет и журналов

Газета

«КУЛЬТУРА»

19.12.1994

Воспитание к свободе

О народы, отдайте всё, всё,

но только не свободу мысли!

И.Г.Фихте

Смутное время переживает Россия. И смутой этой обязана она внезапно обретенной свободе мысли. Еще вчера идеологический пресс давил на общественное сознание, жесткая цензура пыталась [и не без успеха] проникнуть в сознание индивидуальное. Сегодня ничего этого нет: думай, о чем хочешь, высказывайся в открытую, публикуй самые сногсшибательные теории. В этой пьянящей атмосфере старческим брюзжанием могут показаться слова Николая Бердяева: «С горечью нужно признать, что свобода мысли дорога лишь тем людям, у которых есть творческая мысль. Она очень мало нужна тем, которые мыслью не дорожат. В так называемых народных демократиях, основанных на принципе народного суверенитета, значительную часть людей составляет народ, еще не сознающий себя свободными существами, несущими в себе достоинство свободы. Предстоит еще воспитание к свободе, что не делается быстро». И все же к написанному полвека тому назад философом-изгнанником стоит прислушаться.

Распалась связь времён…

Драгоценные пласты нашей материальной и духовной культуры свидетельствуют о том, что Россия никогда не была обделена носителями творческой мысли. Но сколь же пренебрежительно (это наиболее мягкое выражение) относились к ним во времена господства коммунистической идеологии, опирающейся на классовый (уравнительный) принцип, на воинствующий материализм! С каким упорством пытались вытравить из сознания нескольких поколений саму память о русской религиозной философии, чьи корни – идеи Платона и неоплатоников, труды святых отцов православной (восточной) церкви, а вершина – Владимир Соловьев и его последователи. Вся система образования принимала в этом деятельное участие. В итоге некогда плодородная нива была обращена в пустыню. Распалась связь времён… Будто и не было культурно-духовного Ренессанса России, ее серебряного века, наполнявшегося предчувствиями грядущего религиозного преображения.

Но наконец мрачная пора позади. Вот она – свобода: не анархия – демократия. Можно обращаться к древним символам и новым идеям, развивать экономику и государственность на строго научной основе, использовать опыт других стран, добившихся выдающихся успехов. С верой тоже все в порядке: можешь верить в любого бога, либо вообще ни в какого. Не забыты и сами идеи религиозных философов: то и дело слышишь: «русская идея», «соборность», «духовность». Всё теперь действительно будет направлено на всестороннее развитие личности – и образование, и культура, и наука.

Увы, душевная эта пастораль отражает не суровую реальность, а всего лишь привлекательные с виду островки в зыбкости брожения умов, охватившего общество, то есть те самые «мнения», которым некогда Маркс-Энгельс противопоставили свой исторический материализм. Это брожение не миновало круги экономистов, историков, политологов, социологов. За их разноречивыми мнениями, ссылками на мировой опыт, на национальную идею и т. д. проглядывают «уши» упомянутой выше философии с ее неуничтожимой основой: «Общественное бытие определяет общественное сознание». Правда, сейчас избегают говорить о «базисе» и «надстройке»; общественное бытие рассматривается не только с классовой позиции, как у коммунистов, но и с других: экономической, национальной, культурной. Но это не меняет существа проблемы: распавшаяся в историческом развитии России связь времён сама собой не восстанавливается.

Основой русской философии истории является саморазвивающаяся историческая идея, образующая своё тело – социально-экономическую реальность и свой дух, выявляемый в сфере символов – культуру. Это исторический идеализм, предельно сжато выраженный Вл. Соловьевым: «Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». Это и есть развёртка христианской священной истории, обращённой к судьбе не только любой цивилизации, но и каждого человека в отдельности. Изначальный смысл «русской идеи» – воссоздание в общественном организме образа Св. Троицы – находится в лоне религии, определяемой отнюдь не по Фрейду и не по Фромму при всей популярности в мире их взглядов, но как телесно-духовная утверждённость человека в вечности.

Всякая новая трактовка «русской идеи» при самых благих намерениях её авторов манифестирует в действительности личину вместо лика, где истинно диалектическая связь между бытием и сознанием подменена одной из форм причинно-следственной, в основе своей вещественной связи. Справедливости ради следует отметить, что не только искажению, но и полному забвению преданы и иные исторические «идеи», хотя бы «американская». Пуритане – поселенцы Нового Света верили, что свобода лишь у Бога, они же свято следуют божественному предначертанию. В православии, которому Россия верна вот уже тысячу лет, сам образ Божий в человеке – его ум, его свобода. «У человека два крыла, чтобы возлетать к Богу – свобода и благодать», – говорит Максим Исповедник. Человек способен к сотворчеству с Богом – к синергии, в этом основа многовековой практики православного исихазма (священнобезмолвия). Если в протестантстве мир представляется мастерской, то в православии мир – это Храм. Оказывается, корни свободы, которую страстно призывает беречь Фихте, вовсе не в классовом сознании, а в религиозном.

Краеугольным камнем научного познания (и это особенно выделялось в советской науке) являлось его полное отмежевание от религиозного чувствования, от веры. И это несмотря на то, что начальные посылки, постулаты, рабочие гипотезы, носящие явно субъективный характер как в естественных, так и в общественных науках, расцветали подлинно религиозным мифом, превращались в догматы, находя опору в слепой вере. Современная мировая наука, некогда выросшая из пеленок протестантского просвещения, не настолько ортодоксальна, чтобы не сохранить симбиоз с религией в сфере этики, нравственных начал, онтологии. В советской науке подобная ниша начисто отсутствовала: основы научного коммунизма полностью отвергали саму возможность такого «противозаконного» дуализма. Господство в течение долгих десятилетий однозначно и догматически трактуемой философии истории произвело труднообратимый сдвиг в общественном сознании, исказило истинный смысл исторического процесса как саморазвития исторической идеи.

В пустыне познания

Осознает ли общество, и как скоро, что от саморазвития исторической идеи никуда не спрячешься? Претендующие ныне на власть над умами деятели даже не подозревают, что религиозные мифы правдивее и грандиознее самых заманчивых социальных утопий, потому что символически выражают эту идею. Действуя слепо, она пробивает путь сквозь множество иллюзий, разрушая по пути выглядящие неприступными, а на поверку оказавшиеся воздушными замки.

Обществу необходимо прозреть, но существующее положение не внушает оптимизма. Исторический идеализм, блестяще раскрытый работами Бердяева, и в особенности Лосева, пока не стал достоянием широкой общественности, упрятан за семью печатями от сферы образования.

Мне могут возразить, что у нас не только снят запрет на труды русских философов, но и книги их переиздаются значительными тиражами. Но ведь мысли – зёрна, им необходима благодатная почва. Вместо нее (я уже упоминал) – пустыня. При достаточно щедром поливе на ней прорастает что угодно, в этом можно убедиться, обратившись к книжному рынку, где, естественно, царствует свобода, определяемая игрой спроса и предложения, а носители знания и веры приобретают все признаки товара.

Почему религиозные идеи никак не проявляют себя на государственном уровне (речь идёт, естественно, не о посещении первыми лицами торжественных богослужений)? Почему столь критично относятся демократы к альтернативе потребительской и духовной цивилизаций? Почему призыв преп. Серафима Саровского к стяжанию Духа Святаго остаётся лишь в лоне Православной Церкви, разве он не выражает архетип всей русской культуры? На все эти «почему?» (а их могло быть гораздо больше) ответ один: потому что общественное сознание остаётся крайне секуляризованным. Это обретение эпохи европейского Ренессанса, когда мера времени («секулум» – столетие) отделила в восприятии человека преходящее – мирское от вечного – божественного. Между «здесь-сейчас» и «здесь-всегда», «сейчас-везде» начала возникать непроходимая пропасть, все больше отдаляя его от причастности к всюдности и вечности. Он перестал переживать пространство и время как становление – непрерывно-сплошную текучесть. Однако это «обмирщение» имело значительные достоинства: оно сопровождалось выявлением причинно-следственных зависимостей в окружающем человека мире, стало быть, заставляло этот мир служить ему, приносить пользу. Человек не только обнаружил строгие закономерности в природе, но и связал их с собственной свободой: «Свобода – познанная необходимость». Начиналось триумфальное шествие познания…

Однако путь развития общества, фундаментом которого явился сам человеческий разум, вероятно, ясен, а конечный вывод просто-таки прекрасно знаком. Беда в том, что сам этот разум оказался несостоятельным: человечество охвачено острым гносеологическим кризисом. Относится это, отнюдь, не только к России, просто у нас, как всегда, наиболее обострены противоречия. Действительно, корни нынешних экологических и социальных кризисов – в использовании знаний, которые не позволяют установить фундаментальные связи между явлениями, тем более, предвосхитить отдалённые последствия их воздействий. Современная наука, добиваясь порой впечатляющих успехов в отдельных сферах, выявляет свою полную беспомощность в попытках построить целостную картину мира. Знание дало человеку обещанную силу, но она оказалась, скорее, разрушительной, нежели созидательной; её применением он обязан во многом нарастанию всеобщего отчуждения. Стало быть, часть знаний следует считать ложными.

В этих условиях ранее упорно насаждаемая вера в рациональное знание неизбежно сменяется возвращением в индивидуальное сознание веры в Сверхсущее, в Единое, в Бога: «есть же вера уповаемых извещение», – справедливо утверждает апостол Павел. Но спасительный для человеческой индивидуальности, как и общества в целом, возврат этот весьма затруднён. Культура в значительной степени секуляризована, общественное сознание испытывает последствия целенаправленного атеистического воспитания, в чём особенно преуспела система образования. В итоге поворот к вере превращается по существу в брожение умов. Основы древних культов Востока и их современная интерпретация теософского и антропософского характера, спекулятивная трактовка феноменов, не имеющих объяснения в ортодоксальной науке, образуют пёструю смесь, которая проникает в полупросвещённые массы, охваченные эсхатологическими настроениями и предчувствиями. Заезжие и доморощенные «учители», организуя по мере возможностей рекламу, подчас весьма успешно конкурируют с традиционным православием, которое противопоставляет риторике протестантского увещевания или отрешённости восточной медитации пышность и торжественность храмовой литургии одновременно с непререкаемостью древних догматов.

Свобода истинная и мнимая

Желание верить есть. Оно упорно пробивается из глубины индивидуального самосознания сквозь наслоения псевдокультуры. Вера принадлежит сердцу, но начинается в мыслях. Как же преодолеть злосчастную секулярность, ощутить истинную, а не мнимую свободу?

Русская философия серебряного века, завершаемая ранними трудами Лосева, предлагает формировать и развивать цельное знание, где алогическое и логическое равноправны, соединяя веру и знание в ведение. Естественно, эта философия с её опорой на диалектику символа, на исторический идеализм, на православно понимаемый неоплатонизм не умещается в прокрустово ложе, сооруженное западным философским рационализмом со всеми его позднейшими ответвлениями, включая экзистенциализм. Её не примут пропитанная релятивизмом отечественная наука и наше родное, шарахающееся лишь от одного упоминания об идеализме образование. Да и Православная Церковь с подозрением относится к тем её положениям, которые остаются вне пределов канонического богословия.

Действительно, представьте себе, что в обычной (не воскресной) государственной школе вдруг заговорят о том, что христианское вероучение обращено непосредственно к человеку, ведь именно здесь его разум и свобода творчества представляют собой образ Божий. И отнюдь не человек придаёт всему существующему смысл – это было бы слишком самонадеянно, а Бог, чья сущность непознаваема, поскольку выходит за пределы бытия и человеческой мысли (попытайтесь помыслить об «одном» – и вас постигнет неудача). Зато Он причастен миру своими проявлениями, энергиями, благодатью.

Да, пожалуй, представить это трудно. В нашей системе образования, верной идеологии материализма, десяткам миллионов юных людей продолжают внушать, что развитие мира предопределено формами движения, простейшая из которых – механическое движение, а сама сложная – психическая, почему человеческий разум и есть высший продукт материи. Личность же сводится по существу к марксову «продукту общественных отношений». Попытка перенести такую «личность» в центр образования даже с учетом её индивидуальных качеств, даже при щедро финансируемых сегодня Фондом Сороса «гуманизации» и «гуманитаризации» обречена на неудачу. Можно даже поклоняться ей, но это будет поклонение идолу, а вовсе не божеству.

Цельное знание соединяет науку, религию, искусство, в которых отразилось извечное стремление человека к Истине, Добру, Красоте. Но соединяет не механически, предлагая некую сумму знаний, упакованных, соответственно, в сумму учебных дисциплин. Его основой является личностное начало, скрытое во всякой вещи; тайное, сокровенное Слово, воплотившееся в Абсолютной Личности. Потому и самому слову «образование» возвращается изначальный смысл: формирование образа мира в индивидуальном сознании, совмещающееся со всеми формами самораскрытия личности: интуицией, познанием, стремлением (волей), чувством.

Истинная свобода – во Всеединстве. Но к нему не приводят ни эмпирический опыт, ни рефлексирующий интеллект, а лишь внутреннее видение (озарение), интуиция. И тогда кажущаяся отвлечённость откровения святых отцов о нераздельности и неслиянности Св. Троицы, их суждения о сложности сложения, о разделении и различении, об энергии сущности и благодати приобретает истинную конкретность и придаёт совершенно новый смысл числам и математическим операциям, «незыблемым» законам природы, привычным словам и выражениям.

В самой стихии русского языка ярко выявляется стремление к этому изначальному Всеединству: предлог «в», символизирующий вмещённость, – наиболее распространенное слово по частотному словарю, в то время как сама вещная определённость оказывается менее важной (в русском языке в отличие от европейских нет артиклей). Сама судьба человека, осуществляющаяся в борьбе между добром и злом, жажде самовыражения, духовной устремлённости предстаёт как неповторимая и неуничтожимая точка на непрерывной линии священной истории – продолжающегося диалога Человека с Богом.

Невыносимо трудно не только разрушить, но даже поколебать устойчивые стереотипы нескольких поколений, живущих ныне. Именно они, надёжно угнездившись в сознании, не позволяют выйти за пределы царства необходимости, предлагают ложные пути и ориентиры, сохраняя подчас духовную слепоту у самых высокообразованных людей, у весьма авторитетных политических лидеров. Итоги этого могут быть плачевны, что известно из евангельской притчи о слепом, ведомом слепым.

Но именно поэтому творческую энергию личности, которой щедро наделена Россия, следует сконцентрировать на осознании образа Божия в себе. Это необходимый этап грядущего религиозного преображения, которое предчувствовали, к которому стремились русские мыслители-духовидцы. Это продолжение некогда прерванного культурно-духовного Возрождения России – пути к Богочеловечеству.

Журнал

«СТУДЕНЧЕСКИЙ МЕРИДИАН»

ноябрь, 1995 г.

К цельному знанию

Своё восхождение к вершинам любомудрия Алексей Фёдорович Лосев начал в эпоху русского культурного Ренессанса. Еще, будучи студентом Московского университета, он знакомится с С. Булгаковым, Е. Трубецким, С. Франком, И. Ильиным, П. Флоренским; его дипломное сочинение читает и одобряет Вячеслав Иванов. Уже в раннем очерке «Русская философия» передаётся ощущаемый им богоданный напор интеллектуально-духовной мощи, который не могут ослабить даже бурные события, потрясшие Россию: «Самостоятельная русская философия, поднявшаяся на высокую ступень апокалипсической напряжённости, уже стоит на пороге нового откровения, возможно, также и новой кристаллизации этого откровения…».

Высокое гражданское мужество А. Ф. Лосев проявляет в период жестокого подавления свободомыслия: выпускает в свет (1927 г. – 1930 г.) восемь книг, содержание которых резко расходится с господствующей в стране идеологией. В 1930 году его арестовали, следом за ним – жену Валентину Михайловну, единомышленницу и помощницу как в научных делах, так и в религиозной жизни. Он испытал кошмар Белбалтлага, где почти ослеп. После возвращения в Москву (1933 г.) Лосев был обречён на многолетнее молчание. Печататься он начал лишь после смерти Сталина, издав до конца жизни около пятисот работ в области филологии, эстетики, лингвистики, культурологии, истории, в том числе несколько десятков монографий. Лосев широко известен как автор фундаментальной «Истории античной эстетики».