Экономическая история России

Трехполье позволяло получить больший валовой продукт, чем двуполье. Оно сводило к минимуму риск получения плохого урожая, потому что посев производился дважды в год с различными условиями для прорастания семян. При трехполье более равномерно распределялись главные сельскохозяйственные работы: пахота, обработка полей и жатва. Этими положительными сторонами объясняется широкое распространение трехполья по всей Европе.

Трехпольная система полеводства, как и все на свете, имела и свои оборотные стороны. Она, во-первых, уменьшала площадь пастбищ по жнивью, во-вторых, со временем стала одним из источников чересполосицы, неизбежной при уменьшении земельного владения отдельного общинника.

Повсеместно сеяли рожь (под зиму), овес (яровой), ячмень и пшеницу. Первое место на крестьянских полях занимала рожь, второе принадлежало овсу. Пшеница была распространена мало, преимущественно на юге, однако указания на посевы пшеницы встречаются и в новгородских источниках. Рожь перемалывали в муку и пекли хлеб. До сих пор ржаной хлеб занимает почетное место на столе русского человека. Из ржаной муки готовили и популярный в народе кислый квас – превосходный освежающий напиток, ныне, к сожалению, встречающийся нечасто. Питательные свойства овса широко известны (так же, как и пристрастие жителей Британских островов к овсянке). Овес использовали и на корм скоту, в первую очередь лошадям, когда готовили их к весеннему севу. На основе ячменя варили пиво. Злаковые исторически играли немалую роль в питании русского человека, возможно, даже большую, чем в Западной Европе. Весьма квалифицированное и любопытное научное объяснение пристрастия русских крестьян к кислым щам, ржаному хлебу, квасу, гречневой каше, толокну и жирной свинине содержится в замечательном произведении профессионального химика и прогрессивного сельского хозяина А. Н. Энгельгардта[2 - Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем 1872–1887. Письмо седьмое. – М.: Мысль, 1987. – С. 321–340.]. При раскопках поселений эпохи Киевской Руси находят кости домашних животных, причем по большей части свиные, из чего следует, что преобладающим видом мяса в рационе древних славян был тот же, что и у русских крестьян XIX в., а именно свинина.

Из технических растений главное место принадлежало льну и конопле – очень трудоемким в переработке сельскохозяйственным культурам. Льняную ткань употребляли для пошива одежды, белья. Впоследствии русское льняное полотно получило широкую известность за границей. Из конопли вырабатывали грубую ткань для одежды и пошива мешков, а из семян получали растительное масло.

Прогресс сельского хозяйства в средние века заключался в возникновении новых отраслей сельскохозяйственного производства. Значительное место в занятиях русских земледельцев XIII–XIV вв. принадлежало огородничеству и садоводству. В этом также заключался прогрессивный сдвиг в области земледельческих занятий. Ассортимент овощных культур не отличался разнообразием, в нем главное место принадлежало капусте, моркови, гороху, репе. Выращивался на крестьянских огородах и хмель, который употребляли для приготовления пива и кваса. Хмель включался даже в состав крестьянских оброков. В садах выращивали яблоки, груши, вишни; из кустарников – крыжовник и смородину.

Община, земельная собственность и рента

Экономическая основа прогрессивных черт феодализма состояла в утверждении мелкого индивидуального крестьянского хозяйства, которое оставалось экономически оправданной формой земледелия на протяжении многих столетий, вплоть до конца XV в. Такое хозяйство возникло в процессе разложения общины. На протяжении средних веков формой поселения и организационной формой мелкого сельского хозяйства оставалась деревня. Большинство деревень[3 - Термин «деревня» в письменных источниках до XIV в. не употреблялся. Сельские поселения назывались «весями» и «селами».] располагалось вблизи водоемов; преобладала прибрежно-рядовая застройка. Поселения восточных славян эпохи Киевской Руси не отличались многолюдством: бо?льшая их часть – около 70 % – составлялась из 3–6 дворов, остальные имели по 7–12 дворов и более.

Деревенская община получила повсеместное распространение на всем пространстве Европы с рядом важных особенностей в ее восточной части. Этим особенностям посвящена обширная исследовательская литература. Первой исторической формой выступает почти повсеместно кровнородственная община с коллективной формой собственности на землю, орудия ее обработки и совместным ведением хозяйства. Ее описание дается в «Комментариях» Юлия Цезаря. Ее сменяет земледельческая община, где верховная собственность общины на всю территорию сочеталась с частной собственностью на жилище и подсобное хозяйство и разделом пахотных земель между большими семьями (обычно три поколения кровных родственников). Участки обрабатывались трудом больших семей без права распоряжаться ими, в коллективной собственности оставались угодья – леса, пастбища, сенокосы, пустоши и прочие. Третьей и последней исторической формой общины выступает община-марка, или соседская община. Она появилась в результате распада больших семей на малые семьи и превращения пахотных участков в аллоды – участки, которые находились в собственности и могли отчуждаться. На другие угодья сохранялась коллективная собственность. Ко времени образования государства у восточных славян господствующей формой общественной организации стала соседская, а не кровнородственная община. На севере она называлась «погостом» или «миром», а на юге – «вервью». Община могла совпадать с сельским поселением или же состоять из нескольких таких поселений.

Вопрос о поземельных отношениях внутри восточнославянской соседской общины очень темен из-за отсутствия надежных источников. Как пишет академик Л. В. Черепнин, «мы ничего не знаем о периодических земельных переделах, да и сомнительно, были ли они вообще»[4 - История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. 1. – М.: Наука, 1985. – С. 327.]. Первый зафиксированный в документах полный земельный передел в дворцовой общине-волости относится ко второй четверти XVII в.; частичные переделы, или «поравнения», отмечены в источниках лишь с начала XVII в. Крестьянин являлся собственником своего дворового и пахотного земельного участка с правом на его отчуждение. Прямым указанием на наличие земельной собственности в Киевской Руси может служить статья «Русской Правды», грозящая крупным штрафом за нарушение межевых знаков. В собственности общины находились пустоши, луга, леса, выгоны; ей же принадлежало право распоряжения брошенными и выморочными земельными участками. Остатки поземельной общины с ее уравнительно-передельными порядками на крестьянских и казачьих землях сохранились вплоть до перехода к колхозно-совхозной системе землевладения и землепользования.

Общинная собственность на землю и в Западной Европе отличалась поразительной живучестью – она окончательно исчезла вместе с исчезновением самого крестьянства как класса-сословия феодального общества. Так, во Франции община-марка просуществовала вплоть до революции конца XVIII в. примерно в таком виде, в каком она сложилась в период «варварских» завоеваний.

Возникновение и последующее развитие форм феодальной собственности с обращением свободных общинников в зависимых крестьян шло тремя основными путями. Во-первых, свободные общинники облагались данью в пользу князя, которая впоследствии перерастала в феодальную ренту. Так складывалась государственная собственность на землю с живущим на ней населением, которая впоследствии стала называться «черной». Примерно до середины XI–XII вв. такая собственность преобладала, соответственно тому, население эксплуатировалось в форме взимания дани. Во-вторых, внутри соседской общины неотвратимо шел процесс расслоения: с одной стороны, выделялись общинники-аллодисты, превращавшиеся со временем в феодалов, а с другой – безземельные и малоземельные поселяне, попадавшие в личную зависимость. Причины возвышения и разорения могли быть самыми различными. Улучшить благосостояние можно было путем участия в удачном военном предприятии. На протяжении всего средневековья в состав войска, помимо рыцарских дружин, включалось еще и ополчение. Причины разорения тоже могли быть разными. Наиболее распространенной причиной массовых разорений общинников являлись неурожаи (каждый пятый год, если брать в среднем, неурожайный). Расстроить хозяйство могли и эпидемии («черная смерть» XIV в. унесла до половины населения Англии).

Одним из способов попадания в зависимость было закупничество – получение натуральных потребительских ссуд. Закупничество выступало довольно распространенным приемом закабаления; ему посвящено несколько статей пространной «Правды». Не следует забывать, что в средние века заемщик нес не только, может быть даже не сколько, имущественную, сколько личную ответственность за возврат ссуды (погашение долга) и уплату процентов («резы»). Поскольку под «купой» понимался не денежный заем, а заем натурой (орудия труда, семенной материал), то и возврат осуществлялся тоже натурой. Феодалы нуждались в больших объемах продуктов, поскольку им приходилось содержать дружинников и многочисленных домочадцев. Самовольный уход закупа превращал его в холопа. Денежные займы назывались иначе – «серебренничество».

Наконец, в-третьих, феодалы помещали на землю своих рабов, которые этим превращались в зависимых крестьян. Складывание крупного феодального землевладения – княжеского, боярского и церковного – в исторических сочинениях принято относить к XII в. Зависимое население эксплуатировалось в форме натурального оброка и барщины (в краткой редакции «Русской Правды» упоминается ратайный староста, который, предположительно, наблюдал за производством барщинных работ в хозяйстве феодала). Размеры оброка (натурального или денежного) и объемы барщинных работ нормировались обычаем. Попытки феодалов обойти нормы обычного права и произвольно возвысить феодальные повинности оборачивались разными формами социального протеста зависимых людей вплоть до вооруженных выступлений. Устав Владимира Мономаха, изданный вскоре после восстания 1113 г. в Киеве, вводил ограничения для феодалов, нарушающих экономические права закупов: требование возврата ссуды в повышенном размере, уменьшение земельного надела закупа, использование его труда для собственных хозяйственных нужд.

Смерд. Рисунок из средневековой рукописи.

Феодальная вотчина не отменяла общину даже в тех случаях, когда на боярскую землю сажали бывших рабов (холопов). Вотчина, по удачному выражению академика С. Д. Сказкина, «накладывалась на общину сверху» и даже в тех случаях, когда феодал вел свое личное домениальное хозяйство, всегда подчинялась распорядку сельской поземельной общины, а никак не наоборот. Такой порядок являлся выражением самого существа феодальной экономики, основанием которой выступало мелкое самостоятельное хозяйство непосредственного производителя[5 - Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века // Сказкин С. Д. Избранные труды по истории. – М.: Наука, 1973. – С. 55.]. Домениальное землевладение феодала формировалось из различных источников. Это могло быть право «мертвой руки» (о переходе выморочного имущества свободных смердов-общинников к князю говорится в «Правде Ярославичей»), это могли быть и самовольные захваты, поскольку свободных земель тогда имелось в избытке как у нас, так и в Западной Европе; это мог быть и переход имущества неоплатных должников в руки феодалов; это мог быть обмен и даже покупка. Наличие княжеского домена в XII в. не является проблемой дискуссионной. Зато довольно оживленно обсуждался вопрос о времени появления в России боярской земельной собственности. В краткой редакции «Русской Правды» прямых данных о боярском землевладении нет, только в пространной редакции (XI–XII вв.) упоминаются: «тивун бояреск», «боярске рядовиче», «боярской заднице» и прочие. В летописях термин «село» в обозначении имений бояр встречается только со второй половины XI в., преимущественно с XII в. В 1096 г. Мстислав Всеволодович, прервав военные действия, распустил дружину по селам, а спустя некоторое время вновь собрал ее для продолжения войны. О характере боярского владения населенными имениями сведений нет: то ли это вотчина (манор), то ли условное землевладение – бенефиций. В летописном рассказе под 1093 г. сообщается, что князь Всеволод Ярославич, примиряя своих скандальных сыновей, «раздаваше власти им». Необходимо не упускать из виду то, что вотчина и поместье суть две формы феодальной земельной собственности.

Изучающий экономическую историю должен четко представлять себе отличие феодальной земельной собственности от буржуазной. Специфической особенностью феодальной собственности следует считать отсутствие точных ее границ и размеров. Она могла иметь и границы, и размеры, но вовсе не обязательно. Вотчина была центром, куда стекались доходы с зависимых людей. Но она совершенно необязательно представлялась в территориальных границах. Более того, ее территория не всегда могла быть точно и скрупулезно определена. О княжьих межах в «Правде Ярославичей» ничего не говорится, зато сказано о княжьих бортях с пчелами, воском и медом. Академик М. Н. Тихомиров сообщает, что в XIV и XV вв. границы земельных владений в купчих грамотах обозначались только приблизительно, в самых общих словах. С течением времени формуляр купчих грамот стал меняться, равно как и их содержание. В купчие входило перечисление угодий с их названиями. Но границы владений в купчие и меновые грамоты вносились редко. «Этот процесс изменения формуляра и содержания купчей происходит в XV в., а от XVI столетия до нас дошли уже купчие грамоты с интерполяциями (то есть внесением в текст новых добавлений). Таким образом, на основе купчих грамот и их формуляров мы можем представить и постепенное развитие земельной собственности, повышение ее значения в хозяйстве страны. Все более многочисленными становятся межевые акты нескольких типов, точно фиксирующие границы владений после проведенного (часто по требованию владельцев) межевания»[6 - Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях. – М., 1972. – С. 258.].

Если буржуазная собственность предполагает монополию отдельных лиц в распоряжении землей, то природа феодальной земельной собственности, как правило, других лиц не устраняет. Феодальная собственность не влечет за собой права свободного распоряжения имуществом или, по крайней мере, может не влечь за собой такого права. В постановлении германского императора Фридриха I говорилось: «Никто не может феод целый или какую-либо часть ни продавать, ни закладывать, ни отчуждать каким-либо образом, ни отдавать на помин души без разрешения высшего сеньора, от которого идет феод».

Такая расщепленная земельная собственность сохранялась во многих странах до XIX в. включительно. Верховным земельным собственником до самого конца феодальной эпохи практически во всех странах считался монарх-суверен. В 1184 г., в царствование Генриха II Плантагенета, была принята «Лесная ассиза». Этим документом все леса Англии были объявлены королевской собственностью (приватизированы) и подлежали его исключительной и неограниченной юрисдикции. Этим они изымались из сферы действия общего права. После подавления восстания шотландских кланов 1745–1746 гг. земельная собственность вождей мятежников была конфискована, а сами они либо казнены, либо бежали.

В Российской империи начала XIX столетия помещик мог спокойно пользоваться, владеть и распоряжаться своим имением при соблюдении следующего условия: он гарантировал исправное поступление подушной подати в казну и рекрутов – в императорскую армию. При этом верховная собственность на всю землю принадлежала императору как главе феодального государства. Министр двора императора Александра III граф И. И. Воронцов-Дашков, один из богатейших землевладельцев империи, в детстве был свидетелем следующей сцены. Граф Перовский, министр уделов, был послан императором Николаем I к родителям его, Воронцова, объявить им, что хотя гр. Воронцова, его мать, купила от гр. Самойловой имение Славянку, но император по праву выкупа родовых имений и родства своего с гр. Самойловой (Скавронские) оставляет это имение за собой. Когда Перовский, уходя, проходил через комнату, где находился маленький Илларион Воронцов, провожавшая его графиня громко сказала министру по-французски: «Скажите от моего имени вашему императору, что он свинья»[7 - Половцов А. А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. Т. 1. – М.: Центр-полиграф, 2005. – С. 49–50.]. До самого конца существования монархии в России император сохранил право утверждения духовных завещаний членов императорской фамилии.

Помещики-дворяне после освобождения крестьян манифестом 19 февраля 1861 г. жаловались на то, что у них отобрали землю. Но никто не обвинял монарха в том, что он поступил незаконно. Установления русской православной церкви могли покупать недвижимость всякий раз с санкции императора – главы православной церкви и ее старшего сына. Каждая такая покупка оформлялась всеподданнейшим докладом обер-прокурора Священного синода. Одним из источников права собственности на земельное имущество было царское пожалование. Земли жаловались дворянам как до, так и после реформы 1861 г. Так, отличившимся в войне 1877–1878 гг. были подарены нефтеносные участки на Апшеронском полуострове. Одно из таких пожалований вызвало довольно большой общественный резонанс. Речь идет о скандальном расхищении башкирских земель в конце правления «царя-освободителя». В царствование Александра III земельных пожалований не производилось. Зато при его несчастном сыне была предпринята неудачная попытка распространить дворянское (служилое) землевладение на Сибирь.

* * *

Как производственная организация феодальный домен являлся простой суммой мелких хозяйств, а земли вотчины обычно были разбросаны вперемежку (чересполосно) с крестьянскими землями и подчинялись принудительному севообороту, системе «открытых полей» и тому подобным порядкам, принятым в общинном землепользовании даже в тех случаях, когда земля находилась в наследственном подворном владении и не подчинялась переделам. Такой порядок землепользования сохранялся во многих местах европейской России даже после отмены крепостного права 19 февраля 1861 г. и вызывал нарекания помещиков, ведущих на своих домениальных землях товарное хозяйство капиталистического типа. Но домен мог находиться и в одной меже.

Важно помнить, что феодальная вотчина как экономическая форма была не столько производственным организмом, сколько организацией для извлечения из подвластного господствующему классу населения прибавочного продукта – феодальной ренты. Как бы ни велика была вотчина по своим размерам, она покоилась на хозяйственном базисе мелкого производства. Прогресс в части производительных сил совершался чрезвычайно медленно, поскольку раз найденные чисто эмпирическим способом формы индивидуальных орудий удовлетворяли непосредственного производителя, то они сохранялись на протяжении длительного времени. Сельскохозяйственный прогресс в феодальную эпоху выражался в увеличении культурной площади, которая обрабатывалась неизменными орудиями труда.

Структура средневековой вотчины выглядит следующим образом. Меньшая часть земель вотчины находилась в непосредственном хозяйственном распоряжении феодала (terra dominica, или домен), бо?льшая передавалась зависимым крестьянам в виде держания, поскольку крестьянин выступал не как собственник своего надела, а только как владелец. Надел обеспечивал владельцу средства для существования, а собственнику – доход, который он получал в форме ренты. Земли домена не могли быть особенно большими, поскольку орудия труда крестьянина, которыми он обрабатывал не только свои, но и господские земли, оставались примитивными на всем протяжении средневековья, а агрикультура – застойной. С другой стороны, в состав домена и в нашем Отечестве, и в Западной Европе входили не сколько пахотные земли, сколько леса, пустоши, луга, болота и другие угодья, которые в прежнее время, в эпоху существования свободных общин, составляли общинные угодья, а после были экспроприированы феодалами. Важная особенность аграрного строя средневекового общества состояла в том, что земледелец и его хозяйство рассматривались феодалами как средство обеспечения господского хозяйства инвентарем и рабочей силой. Отсюда проистекает важное для понимания феодальной экономики обстоятельство, а именно: земельный собственник не мог получать дохода (ренты) со своей земли иначе, как передавая часть ее небольшими наделами в руки крестьян. В результате вся господская земля или значительная ее часть оказывалась в прочном владении крестьян, так как только таким способом феодал мог получать свою ренту.

Вопрос об исторических формах феодальной ренты оживленно обсуждался в советской исторической литературе. В ней, в ренте, находила свою реализацию феодальная собственность на землю. На ранних этапах феодализма преобладали, конечно же, продуктовая и отработочная рента в разнообразных комбинациях. Денежная рента либо просто отсутствовала, либо встречалась как исключение. Немало ценных документов историко-экономического содержания опубликовано в различных документальных сборниках. Одному из них, уставной грамоте митрополита Киприана, данной Царе-Константиновскому монастырю (во Владимирской земле), академик М. Н. Тихомиров придавал настолько большое значение, что привел ее текст целиком в своей работе о России XIII–XIV в. Точная датировка грамоты – 21 октября 1391 г. Она содержит полное перечисление обязанностей монастырских крестьян: «При моем игуменстве так было во святом монастыре Св. Константина – большие люди из монастырских сел должны были церковь наряжать, окружать монастырь и двор его тыном, ставить хоромы, пахать сообща весь участок игумена, посеять на нем, сжать и свезти жатву на двор к игумену, косить сено десятинами и отвезти на двор к игумену, забивать “ез” весенний и зимний, оплетать плетнем сады, ходить с неводом, запружать им пруды, осенью ходить за бобрами и забивать истоки ручьев, где водятся бобры. На Пасху и на Петров день приходят крестьяне к игумену с дарами, что кто может. Пешеходцы должны приходить из сел к празднику молоть рожь, печь хлеб, молоть солод, варить пиво, молотить рожь для семян. Игумен дает лен в села, и они прядут сети и невода. Все люди из сел дают к празднику корову. Но однажды подарили мне не по обычаю трех баранов, и я их взял за корову, потому что мне не нужна была корова, а по старому обычаю всегда дают корову на праздник, а в такое село приедет игумен, и участники братчины дают коням игумена по мере овса»[8 - Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях. С. 259–260.]. Из этого любопытнейшего документа следует по крайней мере несколько важных выводов. Во-первых, полевая барщина занимала немаловажное место в повинностях монастырских крестьян уже в XIV в. Во-вторых, в документе ни слова не говорится о денежных повинностях крестьян (о денежной феодальной ренте). В-третьих, размеры ренты определялись нормами обычного права («по старому обычаю»). В этом заключалось едва ли не самое важное отличие земельной ренты феодального типа от капиталистической земельной ренты, размер которой определяется не обычаем, а рыночной конъюнктурой.

Лучшее в экономической литературе изложение проблем феодальной ренты дается в третьем томе «Капитала» К. Маркса.

Для студентов и магистрантов близкое знакомство с этой книгой весьма желательно, даже, можно сказать, необходимо. Отработочная форма ренты являлась первоначальной и наиболее простой формой ренты. Здесь изъятие прибавочного продукта у непосредственного производителя осуществлялось в осязательной форме, поскольку труд на себя и труд на земельного собственника отделялись друг от друга и во времени, и в пространстве. Самая грубая форма эксплуатации чужого труда – это барщина: принудительный труд на господина. В этой форме хорошо видны и границы ренты.

По замечанию К. Маркса, сама по себе возможность производить избыточный продукт еще не создает ренты. Ее создает лишь принуждение, которое превращает возможность в действительность. Эта возможность связана с объективными и субъективными естественными условиями, которые предельно просты. Если крестьянский труд не слишком производителен, то относительно невелико и число эксплуататоров этого труда. Например, в странах Северной Европы (кроме, пожалуй, Дании) крепостничество получило слабое распространение, поскольку там труд по возделыванию земли был сравнительно малоэффективен.

С другой стороны, при примитивном способе производства велика роль традиции. Если форма просуществовала на протяжении некоторого времени, то она фиксируется как традиция, а после получает санкцию положительного закона (писаного права). В барщинной форме эксплуатации заложена возможность для прогресса производительных сил, так как величина барщины регулируется обычным правом или писаным законом – она величина постоянная. Производительность же остальных дней есть величина переменная, и она растет по мере накопления опыта. Это относится к земледелию и, что особенно важно, к домашней промышленности.

Превращение отработочной ренты в продуктовую ничего не меняет в существе земельной ренты. В чем же состоит это существо? А в том, пишет К. Маркс, что земельная рента суть единственная господствующая и нормальная форма прибавочного труда. Это, в свой черед, находит свое выражение в том, что она представляет единственный прибавочный продукт, который непосредственный производитель, владеющий условиями труда, необходимыми для его собственного воспроизводства, должен доставить собственнику основного условия земледельческого труда, то есть земли. Только земля и противостоит крестьянину как условие труда, находящееся в чужой собственности и олицетворенное в земельном собственнике. Конечно, продуктовая рента представляет собой шаг вперед в развитии земельной ренты, но все равно она в той или иной степени сопровождается остатками прежней формы, то есть доставляется феодалу в форме труда, будь то отдельный феодал или феодальное государство. На протяжении всей феодальной эпохи обе эти формы ренты – отработочная и продуктовая – сохраняются в самых разных комбинациях.

Продуктовая рента более прогрессивная форма по сравнению с барщиной, но ею все же предполагается натуральное хозяйство в виде предпосылки. Ею предполагается, что условия хозяйствования целиком либо в подавляющей части производятся в самом хозяйстве. Они возмещаются и воспроизводятся из его валового продукта непосредственно. Предполагается и прежнее соединение земледельческого и промышленного труда. Тот прибавочный продукт, если воспользоваться терминами классической экономики, представляет собой продукт соединенного труда, труда промышленного и земледельческого. В средние века повсеместно наблюдалось включение в состав натуральной ренты как продуктов земледелия, так и произведений домашней промышленности.

Прогрессивное значение этой формы ренты состояло в том, что ею предполагается появление более крупных различий в хозяйственном положении непосредственных производителей. Труд на себя и труд на сеньора здесь не разделяются во времени и в пространстве, благодаря чему появляется больше простора для избыточного труда на собственные потребности. С другой стороны, принуждение здесь уже не носит таких грубых форм, как при господстве барщинного хозяйства. В эпоху натуральной ренты крестьянская семья вследствие своей независимости от рынка приобретает самодовлеющий характер, и она служит базисом застойных общественных отношений, как это наблюдалось в Азии, да и у нас в стране.

Теперь о денежной ренте. Смешивать денежную ренту при капитализме и феодальную денежную ренту недопустимо. Одна денежная рента покоится на капиталистическом способе производства и представляет собой избыток над средней прибылью. Другая, феодальная денежная рента, получается от того, что продуктовая рента просто меняет свою форму; как говорил К. Маркс, феодальная денежная рента суть продукт «простого превращения формы продуктовой ренты». Здесь уже недостаточно просто получить избыток продукта – требуется превратить его из натуральной формы в денежную форму. Хотя производитель по-прежнему продолжает сам производить бо?льшую часть своих средств, необходимых для его существования, часть продукта должна быть произведена им как товар.

Следовательно, продолжает К. Маркс, характер всего производства «более или менее» изменяется: он утрачивает свою независимость от общества. В издержки производства теперь необходимо включать затраты по превращению некоторой части валового продукта в деньги. Тем не менее базис этой ренты остается прежним: исходным пунктом здесь предстает продуктовая рента. В продажу регулярно поступает не весь произведенный продукт, а только избыточный, полностью или частично. Непосредственный производитель по-прежнему остается традиционным владельцем земли. Он принуждается отдавать собственнику самого существенного условия его производства свой неоплаченный (то есть принудительный) труд в форме прибавочного продукта, превращенного в деньги.

Переход на денежную ренту (коммутация ренты) имел важные последствия. Прежде всего, почти повсеместно в Европе наблюдался процесс ликвидации собственной запашки сеньора. Домениальная земля сдавалась в аренду крестьянам на условиях долгосрочного или наследственного держания (в Англии – копигольд) либо на условиях краткосрочной аренды (лизгольд). Переход к денежной аренде фактически означал повышение ренты, потому что в нее включалась в скрытом виде стоимость услуг и труда, необходимых для того, чтобы реализовать продукт на рынке. Поскольку исчез домен, то исчезла и необходимость в барщинном труде, а следовательно, и крайние формы крестьянской несвободы.

Превращение продуктовой ренты в денежную ренту предполагало в качестве предпосылки более значительное, чем прежде, развитие торговли, городской промышленности, товарного производства, а с ними и денежного обращения. Оно предполагало также рыночную цену продуктов, равно как и то, что эти продукты продаются более или менее близко к своей стоимости, что не всегда бывало при прежних хозяйственных формах. В дальнейшем своем развитии денежная рента с необходимостью приводила к тому, что земля превращается или в свободную крестьянскую собственность, как это было во Франции даже до революции, или к ренте, которая платилась уже капиталистическим арендатором (как в Англии).

Распространение капиталистической аренды в сельском хозяйстве имеет решающую предпосылку в виде сравнительно высокого уровня развития мирового рынка, торговли и промышленности. С этого времени в круг капиталистических арендаторов вступают и промышленники – они вкладывают в сельское хозяйство капиталы, нажитые в городе, и нацеливаются на производство сельскохозяйственных продуктов только как товаров, нередко для последующей промышленной переработки. Это может быть устройство пастбища для овец, выращивание злаковых культур для приготовления этилового спирта и прочее. С появлением капиталистического арендатора разрываются все отношения между земельным собственником и земледельцем. Командиром сельскохозяйственных рабочих делается не земельный собственник, а капиталист-арендатор. Арендатор вступает с собственником в денежные и договорные отношения.

Важные метаморфозы происходят и с рентой. Она становится избытком над прибылью. Фермер-капиталист получает среднюю прибыль на свой капитал, а избыток отдает земельному собственнику в виде ренты. Пределом ренты является средняя прибыль, приносимая капиталом в неземледельческих сферах общественного производства, а также цены производства, которые регулируются этой средней прибылью. Производительность земледельческого труда определяется теперь не землей, а капиталом. Эта истина, к сожалению, трудно усваивается, и до сих пор масса ученых мужей занята выяснением вопроса, сколько народу сможет прокормить наша планета. За последние 30–40 лет благодаря биотехнологиям производительность животноводства увеличилась в разы, если судить хотя бы по птицеводству. Размер сельскохозяйственного предприятия измеряется уже не земельной площадью, а объемами выпускаемой продукции в физическом и стоимостном выражении.

Промышленное производство в средние века

Средневековая промышленность обычно изучается в контексте возникновения и развития городских поселений. В западной исторической науке вопрос о природе средневековых городов решается в формально-юридическом плане, то есть на основании какого предшествующего права возникли города. При этом редко ставится вопрос об общих причинах массового их роста в X–XI вв. Соответственно тому, авторы многочисленных теорий возникновения городов (романистической, общинной, вотчинной, рыночной, бурговой и прочих) специфику городской жизни определяли господствующими в городе политическими и правовыми институтами и наличием в них развитой торговли. Разбор этих теорий выходит за рамки курса экономической истории.

В отечественной историографии происхождение городов обычно связывается со вторым общественным разделением труда – отделением ремесла от земледелия. Именно оно называется в качестве общей причины возникновения городов, а отличие городов от сельских поселений российские историки видят прежде всего в том, что город выступает в роли центра ремесленного товарного производства и обмена. Соответственно тому, собственность ремесленников основывается только на труде и на обмене товаров.

Необходимо подчеркнуть, что даже в период развитого средневековья ремесленники-крестьяне были распространены в Европе повсеместно, а отделение ремесла от сельскохозяйственных занятий никогда не бывало полным. Об этом, в частности, говорят некоторые московские топонимы: Остоженка, Старосадский переулок и другие. Городские ремесленники разводили скот, держали сады и огороды. При этом даже сельские ремесленники, например кузнецы, достаточно редко занимались пашенным земледелием. Состоятельные сельские ремесленники оседали в городах и там сочетали занятия ремеслом с торговлей и ростовщичеством. Бедные работали по найму либо обращались к крестьянскому труду. Английские источники XIV–XV вв. изображают крестьян-ремесленников как пограничную социальную группу, находившуюся в одном ряду с аналогичными слоями городского населения. Эти группы находились вне общинной защиты, на них не распространялись городские привилегии и вольности.

Мастерская средневекового ремесленника не знала широкого разделения труда. Поэтому, когда по мере совершенствования техники росло техническое разделение труда, оно совершалось не внутри мастерских, а между ними. Для средних веков характерно развитие ремесленной специализации не только в городе, но и в деревне тоже. В сельской местности появляются профессиональные плотники, тележники, портные, сапожники (в России широкое распространение получило производство валяной обуви), бочары. Возникают и специальности, связанные с переработкой сельскохозяйственной продукции. Прежде всего это мельники (в XVI в. в Москве мельницы стояли по берегам Неглинной), затем кожевники, ткачи, бочары. Второй этап феодализма характеризуется активизацией этих групп сельских ремесленников – они прочнее связываются с местным рынком, вследствие чего занятие ремеслом становится для них регулярным. Денежный оброк в ряде северных районов России имел явное промысловое происхождение, поскольку местные крестьяне выходили на рынки с продукцией несельскохозяйственного рода.

В России, в отличие от Англии, вотчинные архивы сохранились фрагментарно и источники о развитии городских ремесел, не говоря уже о сельских, крайне скудны. В основном это данные археологии, хотя есть и письменные материалы, как, например, новгородские писцовые книги.

Промышленность принято делить на добывающую и обрабатывающую. Среди отраслей добывающей промышленности первое место занимали добыча железной руды и солеварение. И то и другое развивалось в рамках вспомогательных крестьянских промыслов. В подмосковном районе железоделательный промысел распространился в окрестностях Каширы и Серпухова. В Вотской пятине Новгородской земли добычей болотной и озерной руды и выделкой железа в домницах с печами занимались до 700 крестьян. Основным способом получения железа являлся сыродутный процесс, в ходе которого происходило прямое восстановление железа из руды. Такая работа отличалась большой трудоемкостью, и недаром в ходу была поговорка: «Лучше со сварливой женкой жити, нежели железо варити». Сыродутный процесс давал продукт – мягкое железо – высокого качества, но производительность труда была невысока, равно как и выход железа из руды (не выше 50 %). Сырые крицы, полученные из руды, кузнецы проковывали с тем, чтобы отделить железо от шлака. Из криц выделывали железные прутки. Вес крицы в XVII в. равнялся одному пуду. С конца XV в. в железоделательном производстве применялся наемный труд, правда, как исключение.

Большой размах получила добыча соли, о чем говорят такие топонимы, как Соль, Усолье, Сольцы, Солигалич. Солеварение производилось во многих местах, но в особо крупных размерах в местности севернее Костромы (Солигалич), Сольвычегодске на Вычегде. Славились и соляные промыслы в районе Белого моря. Их значение возрастало еще и потому, что они соседствовали с районами развитого рыболовства. Крупнейшие монастыри, не только северные, но и из Залесья, обзаводились там своими варницами. Оттуда соль и соленую рыбу доставляли в Москву, Тверь, другие города.

Соляной промысел довольно рано обособился, поскольку он требовал значительных средств и трудозатрат. Соль получали из рассола путем вываривания на специальных сковородках, называемых цренами или чренами. В солеварении получила распространение простая кооперация: одни занимались вываркой соли, другие добывали из-под земли рассол, третьи подвозили дрова (солеварение требует много топлива). Некоторые историки принимают эту кооперацию за мануфактуру, хотя настоящего разделения труда в средневековом солеварении не было.

Главной стороной прогресса средневекового ремесла выступало увеличение числа ремесленных специальностей. Прогресс был скорее количественный, нежели качественный. Но им создавались предпосылки к появлению мануфактуры. Насколько известно, работа Б. А. Рыбакова о ремесле Киевской Руси продолжена не была, поэтому полного списка ремесленных специальностей Московской Руси, то есть Русского государства XIV–XV вв., мы не имеем. Есть только разнообразные отрывочные сведения, среди которых и данные топонимики. Топография Москвы того времени включала в себя названия слобод: Старые Кузнецы, Таганная слобода, Пушкари, Бараши (шатерники), Кадаши, Котельники, Бронники и прочие. Некоторые из этих слобод обслуживали княжеское хозяйство; Котельная слобода вообще принадлежала боярину, а в Кадашах уже в XVI в. холст и полотно производились на рынок и только в некоторой части на нужды царского двора.

Соляная варница на р. Мшаге (в районе Белого моря), с гравюры 1674 г.

Дифференциация затронула самое распространенное из ремесел – кузнецкое ремесло. Во многих русских городах имелись кузнецкие слободы, которые чаще всего находились на городских окраинах (во избежание пожаров из-за применения в этом производстве открытого огня). В Москве находились как Кузнецкие слободы, так и слободы, где жили ремесленники, специализировавшиеся на производстве отдельных железных изделий: Бронная, Котельная и Таганная. Последние две располагались рядом; ремесленники Таганной слободы делали, по всей вероятности, подставки для котлов и горшков.