Всего лишь ремесло

– А так? – сбросил Иван шапку, скрывающую широкий лоб; легкий ветерок поднял редкие с проседью волосы, оголил сотни морщинок на коже.

– Одень, простудишься. Тогда почему не дед, а дядя Ваня?

– Может, не так и стар? – из-под бровей, давно сросшихся в одну кривую, посмеивались шаловливые глаза, никак не вяжущиеся с посеребренными висками.

– Да ну тебя! Устроил тут «верю-не-верю». Работать давай!

– Вот это правильно. Отработаем, денежку получим и вперед.… Покутим на славу! Уж скоро…, рука левая чешется, а народное еще никогда меня не подводило.

– У меня тоже чешется, – подхватил Александр, не верящий в приметы и постоянно высмеивающий считающих иначе, – и правая чешется, и нога, и….

– Это тебе, милый мой, помыться пора! – парировал Иван, подтверждая не только молодость своего тела. – Я тоже все спросить хочу: что за фамилия у тебя странная?

– Обыкновенная русская фамилия, Клот. Чем плоха? – пожал Александр плечами,

раскручивая инструмент и не желая больше разговаривать.

Приятнее было предвкушать вечер: сегодня им выплатят кровные, за месяц заработанные. В душе теплело, солнце припекло в спину как-то по-особому, прямо по-весеннему, и не ему одному. Раз в тридцать дней счастливые улыбки скользили по грубым лицам рабочих. Они меньше сорились, почти не ругались. Шутки из едко-колючих, оскорбляющих превращались в неназойливые, выражающие товарищеские чувства, излияния, порой вызывающие влагу на глазах. И после получки еще какое-то время царило всеобщее оживление, подпорченное изрядным похмельем. В такие дни даже Александру хотелось поговорить больше обычного, а звонки матери не так сильно раздражали. Он радостно представлял, на что и как потратит близкие деньги, и непременно надеялся отложить сотню-другую на черный день или подкопить на нечто стоящее. Но почему-то припрятанное всегда растрачивалось в течение недели, и пару сотен так и оставались одинокими, никак не желающими скапливаться в большие суммы. – Правда, сегодня нам их не видать. Сказал же директор: «Посреди недели никаких выплат». Прошлый раз помнишь…, никто толком не работал, так… полупьяными шатались…, – волновался Иван, желая девичьей памяти начальству. – Разве что, поздно вечером, дабы в обед не перепились.

– Кстати, вон он, сюда идет начальничек. Давай заводи, а то подойдет, поздоровается за руку, а после ходи, неделю ее не мой, гордись.

За приятными мыслями и тяжелой работой прошел день. Александр возвращался домой, когда уже совсем стемнело. Обратный путь оказался из-за усталости труднее, а потому и длиннее проделанного утром. Где-то вдали выли волки.

«Хорошо, что звезды и луна», – проваливаясь в глубокий снег, он прекрасно понимал сложность своих путешествий без извечных спутников неба. Не каждая ночь выдавалась ясной. Довольно часто приходилось впотьмах, подсвечивая фонариком, отыскивать узкие тропы, оставленные прохожими еще днем, к вечеру уже порядочно прикрытые свежим снегом.

Лита уехала. Отведенная им неделя подошла к концу. Клот знал, что, вернувшись, уже не застанет девушку, но слабая надежда: «Что-то не дало, помешало ее отъезду», – теплилась в простуженной душе до последнего, до тех самых пор, пока окна не встретили зияющей темнотой.

«Уехала».

Громадина дома, зловеще чернея, выделялась среди остальных понурых и приземистых построек двора – сараев, подвалов. Входить не хотелось.

– Ну как ты, дружище? Устал я сегодня. Вот посижу немного с тобою и пойду, – Александр опустился на притоптанный снег рядом с Громом.

Пес устало вылез из своего домика, улегся рядом. С минуту покопошившись, наконец, устроился поудобнее: вытянулся во весь рост, положив мордочку на колени хозяина.

Мозолистая рука опустилась на красивую шерсть. Поджав задние лапы, собака придвинулась ближе, поделилась теплом пушистого тела.

– Ты тоже устал.

Словно соглашаясь, пес повторил его тяжелый вздох, поднял голову и лизнул лицо человека.

– Сколько уже тебе?

В памяти пролетали года очень похожие один на другой, не дающие никакой зацепки к разрешению вопроса.

– В общем, немало, – сдался парень. – Да ты стар, как тот Иван. Что он имел в виду? Что я узнаю? Ты не в курсе…? Помню, как брал тебя щенком. Ты тогда еще так молоком пах. Пузатый, смешной, – жалкое подобие улыбки мелькнуло на потрескавшихся губах.

Животное, слушая воспоминания хозяина, не сводило с него печального взгляда, видимо, по-своему припоминая прошлое.

– Тявкал без умолку, – продолжал Александр, – резвился. Мимо тебя пройти боялись: не укусишь, так лапами испачкаешь. Теперь и они состарились, – аккуратно приподнял одну из передних лап Грома: все еще очень крепкие, но с множественными ранками, поросшими шерстью, со счесанными когтями, не отрастущими вновь уже никогда, они выдавали приличный возраст собаки.

– Несешь тяжкую службу, сидя на цепи. Опять не напоминаешь! – полез Александр в сумку за остатками еды.

Гром понюхал предложенный ужин.

– Да, да, можно. Тебе. Молодец!

Дождавшись разрешения, пес запустил свою мордочку в замерзшую, кусковатую массу. Расхваливая друга, Клот продолжал гладить пушистую шерсть – любоваться. Пес, поглощая еду, не забывал отвечать на прикосновения дружелюбными взмахами хвоста.

Человек медленно протянул руку к тарелке – тишина. Аккуратно отвел ее в сторону. Гром смиренно проследовал за ней к новому месту и, повторно «спросив» разрешения, продолжил утолять голод.

– Молодец.

Снова и снова сыпались одобрения на благодушного малого, который скоро привыкал к людям, имел феноменальную память и узнавал людей не только по запахам, но и по голосу и даже по походке. Привилегия же находиться рядом во время работы массивных челюстей закрепилась исключительно за Александром, что льстило последнему. Любого другого, осмеливающегося посягнуть… или пройти рядом с едой, поджидали немилосердные клыки. Во всех остальных случаях Гром оставался покладистым псом и любил людей. К примеру, Лита лишь однажды при первой их встрече была удостоена зловещего рычания….

Внезапные мысли о девушке растворили приятные воспоминания в реальности. Клот очнулся.

– Ну, да ладно, пойду спать. Еще один тяжелый день позади.

Поднявшись, Александр поскользнулся, пытаясь не упасть, ухватился за будку и очутился в сугробе вместе с отломанной дощечкой в руках.

– На днях починю.

Тихонько помахивая хвостом, Гром согласился с очередным обещанием. Тяжело ступая по сугробам, парень добрался до двери и, прежде чем зайти в дом, еще раз оглянулся на овчарку.

– Спокойной ночи. Ложись отдыхать.

Пес, «пожелав» ему того же, свернулся калачиком прямо на снегу (ему тоже не хотелось домой), прикрыл лапами нос и жалобно взвизгнув, погрузился в сон.

Очутившись на стуле в прихожей, Клот избавил натруженные ноги от промокшей обуви, напихал в ботинки газет. Взгляд уперся в развешенные на стенах плакаты неизменного содержания, как и в коридоре, как и в спальне…. На них соблазнительно, позируя, девушки с дикими, вожделенными взглядами и практически отсутствующей одеждой добивались поставленных целей – будили в мужчинах животные чувства, возбуждали страсть, стремление к наслаждениям, и все то, о чем вслух не принято говорить.

Хоть Лита и была ничем не хуже этих девушек: имела в своем арсенале такую же родинку, как у многих обладательниц прекрасных тел и смазливых личиков, и уж точно не уступала в стройности самым шикарным моделям, а также носила не менее заманчивое кружевное белье, все это для Александра было не то: она ведь принадлежала ему. К тому же парень замечал ее маленькие морщинки у глаз, царапинки на руках и не совсем такую, как мечталось, белизну кожи. Но и Лита обладала преимуществами перед плакатами: никто не рассматривал откровенных фотосессий с ее участием – их просто не существовало. Знаменитости манили Александра наготою своих тел, и ею же отталкивали от себя.

«Когда теперь увидимся», – надежда застать Литу иссякла, его встречала тишина. Вернулось знакомое одиночество, навалилась заядлая грусть.

Прохаживаясь по комнатам, Александр зажигал в каждой из них свет. Всюду чувствовалась нежилая прохлада, заброшенность. Остановившись в спальне около постели, вспомнил утро. Тишина начинала биться о стены, превращаться в гул – звенело безмолвие.

«Если бы ты не заправила постель, я бы тоже не решился». Присев на кровать, он погладил подушки, прижался к ним щекой. Они все еще издавали слабый аромат духов, но больше не хранили Литеного тепла. Зажмурив глаза, Клот услышал ее звонкий смех, нежный голос. На самом деле все оставалось мертво, печально и чересчур тоскливо.

– Ничего, я добьюсь. Мы будем вместе. Скоро, очень скоро расстояния для нас перестанут существовать. Добьюсь! Тогда как решим: захочешь ко мне переедешь или я к тебе, а может, и вовсе в другой город переберемся, подальше от прошлого. Что угодно, ведь деньги станут не проблемой. Нуждаться ты ни в чем не будешь.

Александр так думал и так говорил Лите несколько лет подряд. В ответ девушка молчала. Наверное, сомневалась в правдивости его заявлений. Да парень ее за это и не винил: сам часто не верил в себя, свой успех. Да и как на него надеяться, ничего не предпринимая, а лишь мечтая об осуществлении задуманного?

Забыв раздеться, Клот бросился к письменному столу. По пути включил телевизор, нашел музыкальный канал: с песнями казалось веселей. Схватил исписанные неделю назад листы. Жадно вчитываясь, он торопился нагнать упущенное за время оправданного безделья – ведь у него гостила Лита, и все внимание уделялось ей. Не вдумываясь, не вникая в смысл, Александр пробегал по строчкам глазами – все получалось довольно сносным, порою идеальным. Часто отвлекаясь, вслушивался в понравившуюся песню, бежал в зал посмотреть клип. Затем нехотя возвращался к покинутой работе. Снова читал, нежно поглаживал стопки «перепачканной бумаги», останавливался, выходил курить, опять возвращался, продолжал…

Радость от уже достигнутого переполняла душу, клокочущая энергия убеждала в реальности больших свершений, обещала силы и успех на любом поприще.

«Может, после и сценарии к своим книгам попросят написать. Справлюсь. Снимусь в главной роли – получится. Попробую писать во всех жанрах, и стихи не забуду, а может, даже эротику приплюсую», – ускоряя мысль, он летел по накатанной мечтами дороге, и ее бесконечная широта представала знамением, подтверждающим правильность выбранного пути.