Белая борьба на северо-западе России. Том 10

Связь между русским и латышским отрядами должна была быть поддержана вольным эскадроном Энгельгарда. Но он, не будучи военным, этой связи установить не сумел, и она была установлена помимо него, но с запозданием в три дня.

Правее Баллода, по линии железной дороги от Муравьева к Альт-Луцу, как выше было упомянуто, продвигалась германская Железная дивизия майора Бишофа, силою в 1000 штыков, южнее его шла гвардейская резервная дивизия.

Быстрее всех продвинулась северная колонна и уже 15 марта в 9 часов утра вошла в Туккум, откуда большевики бежали, охваченные паническим страхом.

Вторая колонна Эйленбурга встретила сопротивление у мызы Самитен, где большевиками был разрушен мост. Вследствие этого она в ночь с 11-го по 15 марта несколько часов здесь задержалась.

Русский отряд, наткнувшись около имения Вормен, в 25 верстах от Гольдингена, на передовые посты большевиков, преследовал в первый же день похода красных от Вормена до мызы Шедена. Здесь мы задержались на западном берегу маленькой реки и открыли сильный огонь из нашего орудия по имению и корчме. На рассвете мы убедились, что попадания, принимая во внимание наступившую темноту ночи, были необыкновенно удачными. Один снаряд попал в здание корчмы, где в это время засели красные с пулеметами.

Около 11 часов ночи мы заметили, что красные начинают удирать по главной дороге, а потому я приказал перейти речку. Мы заняли корчму и лежавшее с полверсты дальше имение.

Разгром здесь был полный. Оказалось, что в имении скопилось за час до нашего подхода до 1000 красноармейцев, расположившихся здесь на ночевку и застигнутых врасплох нашим ночным наступлением. Преследовать их мы, однако, не были в силах, и им удалось отчасти уйти от нас, отчасти распылиться по всему краю. Наутро, похоронив наших двух молодых павших добровольцев и забрав попавшиеся в наши руки трофеи, в том числе несколько пулеметов и хороших лошадей, мы двинулись вперед, поддерживая связь с Эйленбургом, вплоть до боя у мызы Самитен. Весь день и всю следующую ночь, не останавливаясь, мы продвигались вперед, не встречая по лесным дорогам сопротивления. После дождей предыдущих дней наступили сильные морозы до 15 градусов Реомюра. Дороги обледенели, и движение орудий, кухонь и обоза было весьма затруднительным. Часто приходилось останавливать всю колонну, чтобы вытащить из канавы орудие или подводу. Несмотря на эти задержки, колонна, сделав 80 верст в 2 дня, к рассвету 15 марта подошла к берегу реки Абау, южнее Туккума, потеряв связь с отставшей вследствие боя колонной Эйленбурга и не установив связи вправо с колонной Баллода, отставшей предположительно верст на 30.

На берегу реки Абау, благодаря распорядительности поручика Бакке

, удалось окружить имение Фридрихсберг, где большевистский комитет укладывал свои архивы на подводы для бегства. Члены комитета защищались оружием, но дом был скоро взят добровольцами. В нем оказалось двое убитых, один покончил с собой, остальные были арестованы и переданы военно-полевому суду, который вынес шестерым смертный приговор, а двух оправдал. Этот комитет, как было установлено, руководил в свое время разграблением соседнего имения, причем арендатор и его дочь были расстреляны. Вещи убитого арендатора были найдены в канцелярии комитета.

На реке Абау отряд задержался до восстановления связи с Эйленбургом, который после удачного боя продвинулся вперед. На следующий (третий) день похода мы перешли реку и продвинулись на восток до станции Шлампен Московско-Виндавской железной дороги, на 16 верст южнее Туккума.

В нескольких верстах от этой станции оказалось единственное имение, в котором уцелел помещик. Он был своими рабочими допущен в члены коммуны, причем ему, ввиду его образования и лет, был предоставлен пост секретаря коммуны с правом пользоваться для себя и для дочери двумя комнатами в своем барском доме. По его словам, коммунистическое учение, вначале встреченное рабочими восторженно, потерпело полное крушение, когда рабочим было объяснено, что поросята, рождающиеся от их собственных свиней, не составляют их частной собственности, а подлежат раздаче равномерно между всеми членами коммуны. Коммунистам после этого не удалось восстановить своего влияния, и рабочие сами желали возвращения к нормальным условиям.

Из Шлампена русский отряд установил вновь твердую связь со штабом майора Флетчера, находившегося уже в Туккуме. Он вошел в город вместе с первой колонной и, узнав, что большевики только за несколько часов перед тем увели из туккумской тюрьмы значительное число интеллигенции и мелких собственников походным порядком, послал им вдогонку добровольцев, которые их нагнали и освободили. Но масса трупов, наскоро зарытых в городе и окрестностях, громко говорила о жестоком терроре, который господствовал здесь в течение двух месяцев.

Между тем положение русского отряда, выдвинувшегося вперед, становилось в Шлампене весьма критическим. Телефон на станции не был разрушен, и удалось установить телефонную связь со станциями южнее лежащими, где находились еще большевики. Из подслушанных разговоров можно было установить, что в Митаву прибыл какой-то русский кавалерийский полк из Казани и что он направлен на Туккум. Ясно было из телефонных разговоров, что потеря Туккума, где раньше находился штаб, очень всполошила большевиков.

Разъезды упомянутого выше полка уже в следующую ночь появились у нашей передовой заставы и начали нас обходить с правого фланга. Опасность обхода была тем более велика, что вольный эскадрон Энгельгарда не выполнил своей задачи наблюдения за пространством между русским отрядом в Шлампене и отрядом Эйленбурга, стоявшим на 15 верст северо-западнее, поэтому когда этот отряд без достаточной разведки означенного эскадрона продвинулся южнее, то наткнулся на засаду.

Ввиду полной неустойчивости всего положения выдвинувшихся до Туккума ландесверных частей, майор Флетчер решил молниеносным ударом нагрянуть на Митаву и взять ее врасплох, не дожидаясь подхода с запада вдоль железной дороги Железной дивизии Бишофа. В ночь с 17-го на 18 марта походная колонна добровольческих частей выступила из Туккума, имея в голове русский отряд.

У водяной мельницы Малеймуйже, в 10 верстах южнее Шлампена, головной взвод кавалерии наткнулся на засаду большевистской спешенной кавалерии, засевшей в овраге по обе стороны от дороги и открывшей в 10 часов вечера, при лунном освещении, огонь из пулеметов и винтовок по походной колонне. Среди обывательских подвод произошло некоторое замешательство, но присутствие духа командира батареи капитана Андерсона

спасло положение. Он сразу приказал выкатить на поле одно орудие и начал прямой наводкой стрелять по неприятельской цепи. Одновременно часть роты с пулеметами рассыпалась в цепь, и вскоре неприятельский огонь начал слабеть и прекратился. Когда мельница была занята, то и след от большевиков простыл.

В этом бою был убит только что поступивший к нам в Виндаве поручик Шлосман и тяжело ранен штабс-ротмистр Рымша.

Засим русский отряд был направлен на восток к Кальнецемскому мосту через реку Курляндскую Аа заслоном и имел здесь на следующий день продолжительный бой с укрепившимися в старых окопах военного времени большевиками. Защищаемая, таким образом, с фланга и тыла, колонна ландесвера могла ускоренным аллюром продвинуться прямо на Митаву. В шести верстах от Митавы произошел небольшой бой, но в общем большевики, охваченные паническим страхом, бежали, оставив в Митаве массу имущества и санитарный поезд. Единственное, что они успели сделать, – это арестовать заново и вывезти массу интеллигентных заложников. Следующая ночь была чрезвычайно холодная, и заложников вели пешком по мерзлому шоссе в той одежде, в которой их застали. Многие старики и старушки не выдержали и падали на пути; их приканчивали выстрелами и прикладами. Очень немногим удалось в пути бежать и скрыться в лесу. Остальные в неимоверно истощенном состоянии, пройдя 40 верст без остановок, были брошены в рижские тюрьмы. Здесь свирепствовал сыпной тиф, и немедленно интеллигентные женщины из числа заложников были назначены на работу – стирки белья тифозных больных.

После взятия Митавы первый день прошел спокойно. Производилась чистка города и разыскивались многочисленные трупы расстрелянных большевиками, которые, едва зарытые в землю, заполняли дворы и сады вокруг губернской тюрьмы.

Однако положение города оставалось весьма критическим. Он был взят налетом. В тылу на западе от Митавы находились большевистские войска, отступившие от Альт-Луца и Доблена, под давлением Железной дивизии и латышей. Положение этих частей было бы безвыходным, если бы имелось больше добровольческих частей для окружения их; теперь они, охваченные паникой, ринулись в юго-восточном направлении через город Бауск к Западной Двине, но до того момента, когда определилось направление их отступления, они представляли серьезную угрозу Митаве. Отколовшиеся от большевистских сил банды долго еще мешали сообщениям между Митавой и Туккумом, где оставлен был весьма незначительный гарнизон, находившийся под угрозой нападения со стороны Шлока.

Действительно, большевики произвели нападение на Туккум с востока. Гарнизон города состоял из 35 штыков сборной команды и 50 человек саперной роты Штромберга. Большевики заняли высоту, господствующую над городом с севера, и поставили один пулемет. Случайно один из саперов выстрелил в направлении наступавших ружейной гранатой. Граната разорвалась в 20 шагах от пулемета с присущим ей треском, но без дальнейшего вреда. Прислуга большевистского пулемета сразу прилегла, а затем бежала, бросив пулемет. Саперы с криком «Ура!» бросились на высоту, захватили пулемет и повернули его на бегущих большевиков, после чего последние туда больше не возвращались.

На второй день после взятия Митавы большевики неожиданно повели наступление на город с востока, подойдя к самому предместью с двумя бронированными поездами и несколькими броневиками.

Вызванные по тревоге пулеметная и пехотная роты прибыли к шоссейному мосту и, перейдя реку, заняли окопы восточнее моста и отсюда отбили сильные атаки красных.

На следующий день большевики возобновили наступление и заняли на нашем левом фланге, расположенные всего в полуверсте от нас, здания сельскохозяйственной выставки и старались обойти наш правый фланг. Из выставочных зданий нам удалось выбить их метким артиллерийским огнем. Обход с правого фланга тоже удалось ликвидировать. Полтора суток, проведенных в этом бою, оказались первой серьезной пробой устойчивости молодого отряда. Русские показали себя хорошо и заслужили доверие жителей Митавы. После этого боя большевики уже не решались наступать и ограничились обстрелом города из своих орудий. Наши потери были невелики: один убитый и несколько раненых.

Позже ко мне приехал латвийский министр внутренних дел д-р Вальтере и благодарил отряд от имени правительства за спасение города.

На следующий день ко мне привели одного господина, подошедшего к передовым постам со стороны большевиков и сославшегося на меня. Я его первоначально не узнал. Голова его была обвязана платком, на ногах была изодранная обувь, в глазах его было выражение ужаса. Лишь когда он назвался, я узнал в нем одного родственника, барона Роппа, секретаря Курляндского дворянства и сына местного директора поземельного банка. Он рассказал мне, что он со стариком отцом и другими арестованными был накануне занятия Митавы уведен пешком по Рижскому шоссе. Его отец обессилел в пути и упал. Большевики его пристрелили. Он сам, ослабленный тяжелой болезнью и долгим пребыванием в тюрьме, упал – к его счастью – в канаву. Большевики, считая Роппа мертвым, оставили его лежать. Два дня он укрывался в лесах, где крестьяне его приняли и согрели в своей избе. Я лично проводил его затем в Митаву к его матери, которой я должен был сообщить грустную весть о расстреле ее мужа. Это только один случай из тысячи.

Через два дня было установлено появление новой угрозы городу с севера. Большевики, перейдя ниже Митавы реку по льду, начали накапливаться в лесах, окружающих город. 22 марта туда был направлен русский отряд, к которому была придана германская добровольческая пулеметная рота. Бой начался в пяти верстах от города, около мызы Шведгоф.

Противник, засевший на опушке леса, сперва открыл оживленный пулеметный огонь, но благодаря значительному превосходству нашего пулеметного и артиллерийского огня принужден был сперва отступить, а затем бежать. Преследование велось энергично на расстоянии 12 верст и привело к полному очищению западного берега реки. Удалось установить, что наши две небольшие роты привели в паническое бегство весь 15-й латышский советский полк, который, войдя в деревню, где стоял батальон 10-го полка, увлек и его в бегство.

Теперь все эти части ожидали немедленного наступления на Ригу. Большевики были настолько убеждены в этом, что спешно начали эвакуировать Ригу. Улицы, по которым большевики предполагали отступать, очищались от всех жильцов-буржуев. Последние выводились на улицу, где распределялись на три категории: в 1-й – к немедленному расстрелу, во 2-й – к заключению в тюрьме ив 3-й – к выселению в предместья, в концентрационные лагеря и на низменные острова на Двине. В эти дни свирепствовал в городе самый жестокий террор. Расстрелов было столько, что солдаты отказывались производить их, и работа расстрела поручалась коммунистическим девушкам-добровольцам, которые находили особое удовольствие в истязании своих жертв до окончательного их расстрела.

Во всяком случае, настроение большевиков в это время было таково, что о серьезной обороне Риги они не только думать не могли, но и не хотели, войска же добровольческих частей рвались в бой, так как у каждого были близкие родственники или друзья в Риге.

Несмотря на такое настроение, мы провели целых два месяца на позициях по левому берегу Курляндской Аа от Бауска до Шлока с небольшими тэт-де-понами впереди Митавы и Кальнецема на правом, восточном, берегу реки. Митава с упомянутым тэт-де-поном занята была Железной дивизией майора Бишофа, со штабом в Митаве. Южный участок от Митавы до Бауска занимала германская гвардейская резервная дивизия со штабом в имении Гросс-Платон. Северный же участок от Митавы до Шлока оборонялся добровольческими частями, причем латыши занимали Кальнецемский тэт-де-пон. Ландесвер стоял севернее до моря. Штаб майора Флетчера находился в Туккуме. Русский же отряд имел сторожевое охранение по реке Курляндской Аа от Кальнецема до Митавы. Штаб отряда расположился в имении Ливенберзен, в 15 верстах севернее Митавы. За время нашего пребывания тут с местными жителями установились самые лучшие отношения, главным образом потому, что я не допускал никаких реквизиций и защищал жителей от налетов, производимых самочинно солдатами германской Железной дивизии. Одновременно я приказывал производить подробные дознания о преступных действиях лиц, замешанных в большевизме и терроре. Арестованных мы никогда не расстреливали, а препровождали с дознанием в митавскую губернскую тюрьму. В занятом мною районе все время царили полное спокойствие и порядок, что, по дошедшим до меня еще недавно сведениям, местным населением до сих пор не забывается.

За время этой стоянки в отряде особенно отличились разведкой и налетами в тыл красных два беззаветно храбрых офицера – поручик Зелерт

и подпоручик Тимофеев. Первый однажды с 8 разведчиками навел на большевиков такой страх, что целый батальон отскочил в панике от фронта верст на десять, о чем мне подробно доложил перешедший к нам от красных батальонный командир. Подпоручик же Тимофеев, раненный в ногу и с простреленными легкими, пролежав сутки в околотке, не выдержал и при наступлении пошел в строй, опираясь на палку, и вновь отличился. Зелерт погиб в октябре в бою под Лиговом, когда он командовал уже батальоном и обходил во весь рост стрелковую цепь. Тимофеев же был еще раз ранен под Петроградом и, поправившись, умер в Нарве от сыпного тифа. Мир праху этих беззаветно храбрых и преданных своему делу офицеров. Память о них жива среди их бывших товарищей.

В течение апреля нам удалось определить те большевистские силы, которые защищали фронт Рижского плацдарма от моря до Западной Двины у Фридрихштадта. Севернее Митаво-Рижского шоссе стояли почти исключительно латышские полки, силою в среднем в 800 человек, а именно: против Шлока на взморье – роты береговой охраны и один батальон 1-го латышского стрелкового полка; южнее от озера Вабит до полотна Риго-Митавской железной дороги с севера – 1-й, 2-й и 3-й латышские стрелковые полки с тремя легкими и одной тяжелой батареей.

На Риго-Митавском шоссе 1-й Устьдвинский полк с одной батареей латышской тяжелой артиллерии и одной гаубичной.

Против Митавы, между Риго-Митавской и Московско-Виндавской железной дорогой находился 10-й латышский стрелковый полк, батарея тяжелой латышской артиллерии и два эскадрона латышской кавалерии.

Южнее Московско-Виндавской железной дороги, по восточному берегу реки Курляндской Аа от Митавы до города Вау ска, стояли 16-й латышский стрелковый полк, 8-й латышский стрелковый полк, 1-й Витебский полк, 99-й стрелковый полк, входивший в состав Новгородской дивизии, 38-й стрелковый полк и три батареи полевой артиллерии.

Южнее города Бауска, в Литве, 32-й и 33-й стрелковые полки и части 22-го Московского полка с двумя полевыми батареями.

Резервы красных были сосредоточены впереди Риги, сюда входили: несколько эскадронов латышской кавалерии, саперы, автоброневые взводы и части особого назначения, как то: коммунистические роты, матросский отряд под командою германского матроса, интернациональный батальон и роты рижских рабочих.

Коммунисты были хорошо одеты и снабжены. Мобилизованные красными латыши были в лохмотьях.

Можно полагать, что Рижский плацдарм защищался армией силою приблизительно в 10–11 тысяч человек на фронте. Сила же наступавших «белых», включая ландесвер, Железную дивизию и германскую гвардейскую дивизию, едва ли достигала 10 000 на фронте, в тылу же находилось несоответственно большое число людей на довольствии; так, например, ландесвер, имея на фронте в лучшем случае 3500 людей, довольствовал из котла в тылу около 20 000, включая сюда всякие хозяйственные и санитарные учреждения.

Причин для задержки добровольческих частей на линии Митавы было несколько.

Нельзя забывать, что Митава была взята налетом.

Требовалось известное время для исправления путей сообщения, для налаживания снабжения и присылки пополнений.

Вопрос о снабжении изголодавшейся Риги продовольствием, в случае взятия города, не нашел еще удовлетворительного разрешения. В особенности ввиду невозможности пользоваться морским путем, так как благодаря холодной весне в море еще было много льда.

Германское правительство не желало, при создавшихся политических обстоятельствах, разрешить германским частям идти далее реки Курляндской Аа, так как оно смотрело на всю операцию лишь как на средство обеспечить свои восточные границы от нападения со стороны большевиков, а эта цель была уже достигнута взятием Митавы в достаточной мере.

Наконец, правительства Антанты не могли согласовать вопрос, кому и когда освободить Ригу. Инструкции, которые ими давались германскому командованию на местах, были крайне противоречивого характера.

Пока река была покрыта льдом, позиционная война являлась для добровольческих, растянувшихся в одну длинную линию частей очень утомительной задачей.

Поздно наступивший разлив облегчил задачу, но одновременно вспыхнули случаи сыпного тифа, грозившего принять характер эпидемии. Умер от тифа помощник начальника русского отряда – полковник В.Н.