Действующие лица

О том, что в тот день меня самого не было, я промолчал.

Ежедневно видел калек, копошащихся у Казанского. Безногий старик в бирюзовом берете воздушно-десантных войск то и дело проходил мимо нас на обмотанных тряпками и скотчем коленях. Таня наклонялась, обнимала его, приветливо улыбалась. Он поджимал губы, смущенно отводил глаза, пожимал плечами и полз дальше, оставляя за собой мокрые следы на асфальте.

– Обоссался, – задумчиво шептала вслед Таня. – Ненавижу этих цыган. Они инвалидов сюда привозят, береты им выдают, а вечером увозят.

Какая-то женщина догнала старика и сунула ему сторублевку. Дед спрятал ее в карман.

– Видишь, – говорила Таня, – эти деньги они у него отберут. Они в водку им что-то подмешивают, чтобы вырубить, ну и крышу над головой дают, вот и всё. Я ему всегда полчекушки оставляю. Это он заслужил. Однажды я с ним два часа разговаривала. С ним уже много лет никто не говорил.

Появившись в условленное время, Тани на месте я не нашел. Мне сказали, что она уехала на Богословское кладбище. Пятнадцатое, да, вспомнил я. Уважительная причина. В воздухе стояла морось, и я почувствовал, что сезон окончился.

Точное такое же чувство испытывал я годом раньше, двадцать девятого, когда мне сообщили о Пашкиной смерти и петь стало незачем. Я тогда нашел опустевший сквер около Баррикадной и почувствовал, что слишком легко оделся. Малая тоже говорила, что они могут в любой момент сорваться и уехать. «Только я обязательно позвоню!» – божилась она. Куда там. Дни стояли хмурые и холодные. Гитару брать больше не хотелось. Я был уверен, что они уже уехали.