После развода. Всё ещё л…

– Меня такой ответ не устраивает. У меня тут как бы дети и жизнь, которую я не могу поставить на паузу по твоей указке.

– Я этого не прошу. Я сам всё улажу.

Хлопает дверь. Слышу, как шлёпают по полу две пары босых лапок.

Саша заметно напрягается, вытягивается по струнке и расправляет плечи.

– Аристов, это дети, а не медведи. Не нужно казаться больше, они тебя не съедят. Хотя…

Тёма заходит первый. Трёт глазки.

– Исики попали. – Жалуется.

– Реснички попали? Давай вытащу.

– Мама, а это то? – Тянет Сёма, играя выразительно бровками. – Это папа?

Переглядываемся с Аристовым.

Зависаю на пару секунд. Сглатываю ком в горле.

Мне очень хочется, чтобы у них был папа. Они этого заслуживают. Но я не могу дать им надежду, чтобы тут же её отобрать. И хотя они имеют право знать правду, это не гуманно.

– Это просто… Это…

Голос ломается.

Делаю судорожный, рваный вдох.

Я не плачу. Я никогда не плачу, и сейчас не позволю себе этого.

– Дядя Саша. Я друг вашей мамы, мы вместе работали над одним проектом. – Подмигивает мне. – Любите оладьи?

– Да! – Кричат хором пацаны и облепляют Аристова. – Дядя Саса!

Сёмыч залазит к нему на колени и всматривается подозрительно в лицо. Тёмка треплет за рубашку. Рассказывают наперебой важные новости.

Они очень социальные, мои обезьянки. И много интереса проявляют к мужчинам: на улице, в магазинах. Видимо, сказывается недостаток отца рядом.

Саша усаживает Тёму на второе колено. Слушает с интересом, хотя наверняка не всё понимает из их картаво-шепелявой речи.

Они поразительно похожи. Моего в мальчиках как будто вообще ничего нет, они взяли всё от Аристова: форму лица, разрез глаз, прямые носики и чуть подпухлые губы. И даже глаза не мои светло-карие, а Сашины, цвета чёрного дерева.

Увожу пацанов чистить зубы.

– Саш, налей детям чай. Нам через час нужно быть в садике.

– Да, мэм, сделаю.

В ванной выдаю двойняшкам зубные щётки. Прислоняюсь к стене и дышу, пропуская горячий воздух через плотно сжатые зубы. Сердце глухо стучит, отбивая ритмом что-то драматичное и угнетающее.

Я не могу просто отмахнуться от прошлого. Оно было, и оно всё ещё больно щиплет, когда до него дотрагиваешься. А Аристов не просто дотронулся, он воткнул в рану нож и провернул лезвие. Показал, как могло бы у нас быть, чтобы снова отобрать это и раствориться в утреннем тумане.

Под мерное и непрекращающееся жужжание двойняшек мы завтракаем. Все вместе.

– У тебя кофе? – Спрашивает Сёма, заглядывает в Сашину кружку.

– Кофе. А у тебя чай?

– Я юблю только тяй. А мама юбит только кофе.

Получаю тычок по коленке под столом. Аристов смотрит на меня, вопросительно приподняв бровь.

Вот же… Партизаны.

– Мальчики, заканчиваем завтрак и собираемся. Сейчас все пробки соберём.

– Да ладно, мои ребята подкинут без проблем, куда нужно.

– Никаких твоих ребят. И тебя. Это была разовая акция. Мы разойдёмся, чтобы больше никогда не встретиться. Никогда – это значит вообще никогда. Или мне нужно предоставить тебе письменный договор, чтобы ты не искал лазеек?

– Нет, я всё понял. – Примирительно поднимает руки.

Собираемся. На улице веду мальчиков к своей машине. Берсерки Аристова припаркованы за воротами.

– Ну что, львица, не обнимешь даже на прощание?

– Не терплю сантиментов.

– А ты стала ещё жёстче, чем была.

– А я никогда не была принцессой. – Снимаю машину с сигнализации, закидываю на переднее сумочку. – Мальчики, по местам.

– Ну, с львятами хоть можно попрощаться?

Киваю.

Аристов садится на корточки, подзывает пацанов. Ничего не говорит, просто молча обнимает, лохматит пальцами густые гривы.

Отворачиваюсь. Поджимаю губы и чувствую, как дрожит подбородок.

Не принцесса же…

Но меня перемалывает от этой картины.

Мальчишки доверчиво жмутся к Саше и обещают, что тоже придут к нему в гости. Я знаю, что этого никогда не случится.

– Так, всё. Опаздываем. Сёма, Тёма, бегом.