Хроника

Эпоха и среда

В «Хронике» Салимбене напрасно было бы искать новые и свежие мысли, тонкие и неожиданные наблюдения. Ее автор никоим образом и не претендовал на оригинальность. Он типичный, вполне заурядный представитель своего времени и интересен прежде всего тем, что сумел хорошо передать взгляды людей своего круга и чина, характерные для них установки сознания.

Салимбене был убежден, что всем творящимся в мире управляет Божественное провидение, которое обладает абсолютной властью и не оставляет места никакой случайности. Фортуна в его понимании – это не персонификация иррациональной переменчивости и непостижимой подвижности наличного бытия, но не более, чем обозначение силы, послушной Божьей воле. Он выражает свойственное мыслителям христианского Средневековья воззрение, утверждая: «О колесо фортуны, которая то низвергает, то возносит! Впрочем, не фортуна, но “Господь умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит; Господь делает нищим и обогащает, унижает и возвышает” (1 Цар. 2, 6–7)»[140 - Cronica. Р. 5 (С. 55–56). См. в этой связи: Кудрявцев О.?Ф., Уколова В.?И. Представления о фортуне в Средние века и в эпоху Возрождения // Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе. М., 1983. С. 174–202.]. Каждое событие имеет высший смысл и должно рассматриваться как производное трансцендентной каузальности, а не просто как звено доступной непосредственному восприятию внешней связи явлений. В 1258 г. папский легат и архиепископ Равеннский Филипп был захвачен веронским тираном Эццелино да Романо, как отметил Салимбене, «попущением Божьим» в воздаяние за жестокое обращение со своей челядью[141 - Cronica. Р. 576 (С. 573).]. Под 1287 г. хронист сообщает, что в Парме упал с высоты и разбился новый колокол, «никому не причинив вреда, только сломал ногу одному молодому человеку», и это было в отношении него не нелепой случайностью, но наказанием и судом Божьим, ибо незадолго до того молодой человек поколотил своего отца[142 - Ibid. Р. 923 (С. 876).]. Как видим, суд Божий не заставляет долго себя ждать, и не обязательно он откладывается до смерти человека, но очень часто происходит еще при его земной жизни, как бы вмешиваясь в нее и корректируя или даже прекращая ее течение[143 - О суде Божьем, явленном в смерти различных описанных в «Хронике» персонажей, см.: Ibid. Р. 929, 930, 944 (С. 61, 76, 298, 635, 876, 880, 881).]. Примеры этого можно было бы продолжить, однако и приведенных достаточно, чтобы увидеть, сколь тесно, по Салимбене, мир дольний связан с миром горним, что оба они – по сути одно целое, что в каждом явлении и событии этой действительности запечатлен промысл Божий, который следует увидеть, понять и правильно, то есть сообразно высшей целесообразности, истолковать. Именно этим то и дело занимается Салимбене по ходу своего повествования.

Поскольку этот мир лишен имманентной ему причинности, то как таковой в своей феноменальной данности он воспринимается как ложная, способная увести человека от истинной цели реальность, достойная поэтому осуждения и презрения. Тема презрения к миру постоянно разрабатывалась виднейшими мыслителями европейского Средневековья, и Салимбене, касаясь ее, прибегнул к цитированию предшественников – Августина, Григория Великого и «прекрасного и полезного трактата о презрении к миру», сложенного неким стихотворцем, дабы убедить в том, что, во?первых, «мира цветение есть обольщение, душам грозящее», а во?вторых, «смертному надобно мериться к подвигу/ Богоугодному и неподвластному смерти прожорливой,/ Чтобы когда уже мирские ценности сгинут, бесследные,/ Нам удостоиться славы и радости неистлевающей»[144 - Cronica. Р. 551–553 (С. 552).]. Вместе с наличным миром утрачивала подлинную ценность и самостоятельное значение земная жизнь человека. Вся «Хроника», в сущности, имела в виду прежде всего показать и подчеркнуть убогость и ничтожество этой жизни, однако Салимбене, кроме того, не удержался, чтобы особо не остановиться и не привести на сей счет мнение Августина («О, жизнь! Скольких ты обманула, скольких соблазнила, скольких ослепила!») и пространное сочинение поэта-ваганта Примаса Орлеанского («Горе мне, о жизнь земная!»)[145 - Ibid. Р. 872–878 (С. 833).].

Одним из аспектов неприятия и отвержения этого мира было настороженное, подозрительное отношение к женщине, в которой средневековое сознание усматривало один из наиболее сильных и опасных мирских соблазнов, греховную приманку, влекущую на путь порока и погибели. Такое отношение к женщине не было чуждо Салимбене, собравшему в рассуждениях, направленных против так называемых «апостольских братьев», свод библейских цитат с явно выраженным «антифеминистским» содержанием[146 - Ibid. Р. 390 (С. 144, 394, 410–412. 415, 419, 428–431, 434).]. Впрочем, может показаться, что Салимбене делал исключение по крайней мере для одной женщины – своей матери, о которой отзывался с большим почтением, характеризуя ее как женщину благочестивую, набожную, творившую дела милосердия[147 - Ibid. Р. 77 (С. 131).]. Однако в рассказе о страшном землетрясении, приключившемся в его раннем детстве (1222 г.), он счел нужным заметить, что мать в минуту опасности поступила недолжным образом: она схватила и вынесла на руках двух его старших сестренок, тогда как ей следовало бы прежде всего позаботиться о нем, лежавшем в колыбели младенце[148 - Ibid. Р. 48 (С. 103).]. И вызванное этим эпизодом чувство обиды сохранялось в нем вплоть до старости, когда он сел за сочинение «Хроники». Объяснение такой «литературной выходке» Салимбене против собственной матери можно было бы подыскать в будто бы свойственном ему эгоизме, о котором уже шла речь в историографии[149 - Gurevic A.?J. La nascita dell’individuo nel’Europa medievale. Roma-Bari, 1996. P. 232.]. Гораздо правильнее, однако, увидеть в подобном чувстве проявление характерного для человека Средневековья убеждения в том, что мальчик и девочка – существа неравноценные, что жизнь первого как продолжателя рода и кормильца гораздо важнее, и в силу этого именно его, мальчика, нужно беречь и лелеять в первую очередь. Руководствуясь именно такого рода убеждением, Салимбене в описанном эпизоде и осуждал свою мать[150 - «И от того-то я ее не так сильно любил, потому что она должна была заботиться более обо мне, мужчине [курсив мой. – O. К.], чем о дочерях (Cronica. Р. 48; С. 103).], о которой в других случаях говорил с симпатией.

Выходец из кругов городской знати, Салимбене, даже став монахом-францисканцем, держался привитых ему с детства рыцарско-куртуазных идеалов. Как подчеркивает П.?М. Бицилли, Салимбене аристократ особого рода, он – республиканец, дурно относившийся к тирании, всегда державший сторону городской знати[151 - Бицилли П.?М. Салимбене. С. 191, 192. Близкая характеристика социальных идеалов Салимбене дана в работе Виоланте: Violante С. Op. cit. Р. 122.]. Стоит сказать, что именно Салимбене, пожалуй, первому из историографов, принадлежит наблюдение о различиях между феодальным классом Франции и Италии. Будучи во Франции, он заметил, что там «рыцари и благородные дамы обитают в своих усадьбах и имениях», в городах же живут только горожане (burgenses), тогда как в Италии «рыцари и власть имущие, и знать обитают в городах»[152 - Cronica. Р. 318, 420 (С. 348, 436). По поводу изгнания нескольких знатных семей из Болоньи Салимбене записал: «…из-за ярости разгневанного народа болонские рыцари боятся жить в городе и по обычаю французов [курсив мой. – O. К.] живут в своих сельских имениях» (Ibid. Р. 938; С. 887).].

Салимбене придавал великое значение происхождению человека. Ему чужда мысль о том, что благородство определяется нравственными достоинствами, свойствами души. Разделяя «предрассудки» своего класса, он доверял породе, был убежден, что благороден лишь тот, кто происходит от благородных родителей, ибо вместе с их социальным статусом он должен наследовать и высокие сословные качества благовоспитанности и великодушия (curialitas, liberalitas), которые Салимбене часто противопоставлял грубости и алчности (rusticitas, avaritia)[153 - Эта тема более обстоятельно исследована в работе Виоланте (Violante С. Op. cit. Р. 110–132).]. Соответственно, к простонародью – будь то горожане или крестьяне – он относился с презрением. Его социальное кредо выражают слова: «Пополаны и мужланы суть те, которые приводят мир в беспорядок, а рыцари и нобили сохраняют его»[154 - «populaeres et rustici sunt per quos destruitur mundus et per milites et nobiles conservatur» (Cronica. P. 938; C. 888). «Rustici» – в качестве социальной категории обычно применялось к крестьянам, «populares» – к городскому населению незнатного происхождения.]. Каждый обязан соблюдать свое место в социальной иерархии, ибо предназначен служить определенной цели. Поэтому никто из низов не должен претендовать на изменение своего положения. «Хуже нет ничего, – любил повторять Салимбене “чьи-то” стихи, по-видимому, ставшие уже расхожим общим местом, – чем подлый, поднявшийся к власти»[155 - Cronica. Р. 93, 150, 942 (С. 145, 195, 891). На самом деле Салимбене приводит стихи Клавдиана (На Евтропия. I. 181), языческого поэта рубежа IV–V вв.]. Процитировав поэта-публициста Патеккьо, писавшего на народном языке и в своем сочинении «Досады» (Taedia) изобразившего нарушение установленного порядка различными посягательствами «подлого» люда на то, что ему не подобает («[Отвратительно] и когда из грязи выходят в князи»), Салимбене пояснил: «Поэт хочет сказать, что отвратительно, когда то, что должно быть внизу, лезет наверх»[156 - Ibid. Р. 938 (С. 888). См. подробнее о социальных взглядах Салимбене: Бицилли П.?М. Салимбене. С. 191–197.].

Это предвзятое, недоброжелательное отношение к неблагородным сословиям и их представителям постоянно дает о себе знать в «Хронике». Причастность к францисканскому ордену, известному демократичностью своего состава, не мешала Салимбене осуждать орденские порядки, не считавшиеся со знатностью рода. В связи с братом Илией, добившемся поста генерального министра францисканцев (1232–1239), которого Салимбене презирал за темное происхождение, в «Хронике» написано: «Заметь, что в ином монашеском ордене всегда будут люди, бывшие в миру знатными, богатыми, могущественными… Тем не менее во главе таких людей ставится прелат, рода недостаточно знатного…». И это, по Салимбене, не может не привести к бедственным последствиям[157 - Cronica. Р. 172 (С. 204, 215, 216). Подробнее об Илии см.: Бицилли П.?М. Салимбене. С. 211–226.]. Сходным образом, объясняя злонравие настоятельницы луккского монастыря Св. Клары, обвинившей монахов-миноритов в попытках любодействовать с ее клариссами, Салимбене ссылался на то, что «была она дочерью какой-то генуэзской булочницы и правление ее было отвратительным, жестоким и вместе с тем бесчестным»[158 - «erat enim fllia cuiusdam fornarie Ianuensis» (Cronica. P. 95, 96; C. 147).]. В собрате по ордену Бонавентуре из Изео Салимбене задевала «заносчивость, словно у какого-то барона», на которую тот, по убеждению хрониста, не имел права: ведь, «как поговаривали, матерью его была мелкая лавочница»[159 - «Verumtamen ultra modum baronicabat, cum filius fuerit cuiusdam tabernarie, ut dicebatur» (Ibid. P. 805; C. 774).].

Существенным моментом, во многом определявшим отношение Салимбене ко всему, что он описывал, являлась его принадлежность к францисканскому ордену, интересы которого он воспринимал почти как свои собственные. Довольно часто в зависимости от того, как складывалась жизнь францисканцев в том или ином владении, городе, диоцезе, как их принимали, какие привилегии и милости им оказывали, Салимбене изображал, выставляя в выгодном или невыгодном свете, конкретных феодальных синьоров, прелатов и церковные конгрегации, городские коммуны и корпорации, а также отдельных персонажей, привлекавших его внимание[160 - Cronica. P. 87 (C. 139–140).]. Благожелательная характеристика короля Иерусалимского Иоанна (ум. в 1237 г.), данная ему в «Хронике», во многом объясняется тем, что незадолго до своей смерти «он стал братом-миноритом». Недоумение читателя может вызвать отзыв о епископе Пармском Обиццо, который, по словам Салимбене, «был большим плутом, большим мотом, щедрым, милостивым и обходительным», «продал задешево много земель и владений епископских и передал каким-то проходимцам», «церковные приходы давал тем, кто ему угождал» – и при всем этом, оказывается, «совершил один [оказывается, всего один! – O. К.] непорядочный поступок: когда он был епископом в Триполи, он оставил свое епископство» и с помощью высоких покровителей «отнял епископство Пармское у магистра Иоанна да донна Рифида», своего учителя. Не продиктовано ли такое снисходительное отношение хрониста к Обиццо тем обстоятельством, что епископ Пармский «любил монахов и в особенности братьев-миноритов»? И наоборот, тех, кто чем-то ущемлял миноритов, Салимбене не щадил. Даже если это были папы. Гонорий IV назван «человеком никчемным, подагриком… жадным и негодным», он «замышлял и строил планы подвергнуть величайшему поношению и насилию такие славные ордена, как орден братьев-миноритов и орден братьев-проповедников»; но «Бог прибрал его [1287 г.], и смерть помешала ему осуществить» задуманное; Салимбене нисколько не сомневается, что одна из причин смерти понтифика (коей «явил Бог Свою волю») – его намерение «ополчиться на орден братьев-миноритов и орден братьев-проповедников и лишить их права проповедовать и исповедовать»[161 - Ibid. P. 901, 916 (C. 856, 870).]. Та же участь, по убеждению Салимбене, постигла Иннокентия IV (ум. в 1254 г.), который «был поражен Богом за то, что восстал против братьев-миноритов и проповедников»[162 - «…papa Innocentius quartus a Deo fuit percussus, pro eo quod contra fraters Minores et Predicatores insurrexit» (Ibid. P. 607, 608; С. 600, 601).]. С позиций монаха-францисканца, радеющего об интересах своего ордена, Салимбене судил и свой родной город Парму, попрекая его жителей недостаточным уважением к миноритам: «Я, брат Салимбене из Пармы, 48 лет пробыл в ордене братьев-миноритов, но никогда не хотел жить вместе с пармцами из-за их непочтительности к рабам Господним, и это на самом деле так. Они не стремятся им услужить, хотя отлично могли бы и сумели бы это делать, было бы только желание, ибо гистрионам, жонглерам и мимам они подают щедро, да и тем, кого называют “рыцарями двора”, когда-то много от них перепадало, как я видел своими глазами. Конечно, если бы такой большой город, каким Парма является в Ломбардии, был во Франции, то там подобающим и достойным образом жила бы и существовала сотня братьев-миноритов, имея в изобилии все необходимое»[163 - Ibid. P. 867 (С. 828).].

Привязанность к своему ордену была у Салимбене так велика, что подавила в нем чувство любви к родному городу, – столь характерный для большинства средневековых хронистов локальный патриотизм[164 - См. в этой связи работу: Зайцев А.А. Городской патриотизм Салимбене Пармского // Ученые записки Казанского университета. Серия гуманитарные науки. 2016. Т. 158. Кн. 3. С. 807–816.]. Вместе с тем, возможно, благодаря именно этому у Салимбене, как чуть позже у Данте, а затем и у Петрарки, появляются первые проблески национального сознания. По справедливому замечанию П.?М. Бицилли, «францисканскому монаху легче было отрешиться от узости городского кругозора, чем нотарию или судье, проведшему весь свой век на службе общины, ушедшему с головой в ее дела и интересы»[165 - Бицилли П.?М. Салимбене. С. 76.]. Более того, францисканство давало Салимбене удобную возможность для проявления патриотического чувства, поскольку воспринималось из-за преобладания в нем с самого начала итальянского элемента как дело сугубо национальное, к руководству которым нельзя допускать иноземцев: «Магистры у братьев-проповедников чаще были из заальпийских краев (ultramontani), чем из наших (cismontani). Есть для этого убедительная причина, ибо из заальпийских краев был первый из них, а именно блаженный Доминик, родом из Испании. У нас же [то есть миноритов. – O. К.] больше было из Италии, чем из других стран. И это по трем причинам: во?первых, сам блаженный Франциск был родом из Италии; во?вторых, [в ордене] преобладают голоса уроженцев Италии; в?третьих, они лучше умеют управлять [орденом]. Итальянцы боятся, что если французы придут к власти в ордене, то наступит послабление строгости устава»[166 - Cronica. Р. 841 (С. 806).].

Столкновение с иноземцами – и здесь опять сошлемся на П.?М. Бицилли – было одной из причин пробуждения национального чувства[167 - Бицилли П.?М. Салимбене. С. 83.]. С позиций итальянского патриота подавал Салимбене под 1287 г. известие о поражении французов от испанцев в морском сражении неподалеку от Неаполя[168 - Cronica. Р. 949, 950 (С. 896).]. С этих же позиций он сокрушался о судьбе «несчастной Италии», над которой после вторжений вандалов, гуннов, готов, лангобардов нависла угроза нового, татарского нашествия, о чем, по его мнению, свидетельствует послание повелителя татар к папе, доставленное францисканцем Иоанном да Плано Карпини[169 - Салимбене привел в «Хронике» текст послания по-латыни. См.: Ibid. Р. 298–301 (С. 328–330).].

В борьбе разных сил внутри страны Салимбене умел возвыситься до понимания общеитальянских интересов и, руководствуясь уже ими, осудить и оплакать междоусобную войну своих соотечественников[170 - На эту тему см. также: Голенищев-Кутузов И.?Н. Указ. соч. С. 226.]. «Ибо кто без печали и великого плача может рассказывать и даже думать, – сообщал он под 1284 г. о кровопролитном столкновении Генуи и Пизы, – о том, как эти два прославленных города, из которых к нам, итальянцам [курсив мой. – O. К.], приходило столько всяческих благ, разрушили друг друга единственно из честолюбия, тщеславия и суетного искания славы, в которой они хотели превзойти друг друга, как будто моря не хватает всем плавающим по нему»[171 - Cronica. Р. 779 (С. 750).]. В числе прочих преступлений он обвинял императора Фридриха II и в том, что Италия «разделилась на партии и страдает от несчастий, которые терзают ее и сегодня, и нет им конца, ни края из-за людской порочности и козней диавола»[172 - Ibid. Р. 859 (С. 821). См. в другом месте: «Он [Фридрих II. – O. К.] посеял в городах Италии семена раздора и разделения, которые произрастают по сей день» (Ibid. Р. 43; С. 98).]. Хотя в борьбе Империи и Церкви Салимбене в качестве убежденного поборника папского верховенства[173 - «Manifestum est quod res publica debet subesse Romano pontifici…» – заявлял он в «Хронике» (Ibid. P. 638; С. 628).] держал сторону Церкви, тем не менее им не осталась незамеченной политика пап, направленная на увеличение их светских владений в Италии. «Римская церковь получила ее [область Романью. – O. К.] в дар от господина Рудольфа, который еще во времена господина нашего папы Григория X был избран императором. Ибо римские понтифики всегда стараются что-нибудь выманить у государства, когда императоры венчаются на царство»[174 - Ibid. P. 745 (С. 721).]. Правда, Салимбене из этих наблюдений не сделал выводов, подобных тем, которые позже будут сделаны Макиавелли, усмотревшим в своекорыстной политике папства в Италии главную причину невозможности государственного объединения страны[175 - Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. I. XII // Избранные сочинения. М., 1982. С. 409, 410.].

И это понятно, ибо для подобных выводов национальное сознание должно было пройти долгий и сложный путь развития, у Салимбене же оно еще не вполне выработалось, о чем свидетельствует сбивчивость в употреблении даже таких слов, как «Италия» и «итальянцы», которые могли обозначать не только целое (то есть всю страну и всех ее жителей), но и его часть. Пример второго значения можно встретить в записи под 1283 г., когда «Хроника» отмечала «великий падеж коров по всей Ломбардии, Романье и Италии»[176 - Cronica. P. 754 (С. 728). В другом месте (Cronica. Р. 950; С. 897) Салимбене делит население полуострова на обитателей королевства, то есть население юга страны, тосканцев и ломбардцев («regnicolae, Tusci et Lombardi»), вовсе избегая названия «Италия».]. Об Италии как целом Салимбене говорил, противопоставляя свою страну другим странам[177 - Ibid. Р. 26 (С. 63). Соответственно осознание ее обитателей как просто итальянцев, то есть как одного народа, приходило за ее рубежами, на чужбине, обусловливая особое отношение к соотечественникам. Повествуя о своем сводном, незаконнорожденном брате Джованни, обосновавшемся в Тулузе, Салимбене замечал: «Он был таким обходительным и щедрым, что охотно помогал всем итальянцам [курсив наш. – O. К.]. В самом деле, он приводил их к себе домой и очень хорошо принимал, особенно бедных, знакомых и паломников» (Ibid. Р. 75; С. 129).]; когда же он вел речь о внутриитальянских делах, то местнические привычки сознания брали верх, и на первый план в его повествовании выходили Ломбардия, Романья, Эмилия, Тоскана и т. д., и само имя Италия приобретало сходное с этими названиями содержание[178 - Этот вопрос убедительно разобран в работе: Бицилли П.?М. Салимбене. С. 78–83.].

XIII в. – время широкого развития мелкого товарного производства и тесно связанного с этим роста рыночного хозяйства. Торговля, банковские операции начинали играть заметную роль в повседневной деятельности людей, однако отношение к этим становившимся все более необходимыми явлениям хозяйственной жизни было очень противоречивым. С одной стороны, предпринимались попытки найти в учении церкви смягчающие аргументы и оправдать ремесло купца и даже – на определенных условиях – ростовщика[179 - Кудрявцев О.?Ф. Жажда наживы и религиозное благочестие (о принципах хозяйственного мышления в Средние века) // Экономическая история. Проблемы. Исследования. Дискуссии. М., 1993 (С. 36–61). С. 51 и далее.], а с другой, напротив, в обществе усиливались настроения, одним из крайних выражений которых было францисканство, категорически осуждавшее стяжательство и в качестве проявления такового все виды денежно-кредитных сделок. И хотя общество уже не могло обойтись без них, указанное настроение превалировало в нем. Салимбене в ряде историй-«примеров» своей «Хроники» хорошо проиллюстрировал господствовавшее убеждение в греховности ростовщичества, разделяемое в конечном счете даже теми людьми, которые им занимались. В рассказах о Бертольде Регенсбургском он поведал о чуде с менялой, который под воздействием проповеди Бертольда решил отойти от порочного промысла, заявив о готовности «вернуть чужое и из любви к Богу раздать все, что нажил, бедным», дабы «стать добрым человеком»[180 - Cronica. Р. 815, 816 (С. 783).]. Так же поступили два брата, ставшие францисканцами, но прежде, в миру, бывшие ростовщиками: они «вернули то, что брали в рост и что было ими неправедно нажито, и, движимые любовью к Богу, наделили одеждой двести нищих, и дали двести имперских либр братьям-миноритам»; однако одному из них, брату Иллюминату, этого показалось мало, и он «велел прогнать себя бичами по городу, при этом у него к шее был привязан кошель с деньгами»[181 - Ibid. Р. 891, 892 (С. 848–849).]. Такое поведение раскаявшегося было в порядке вещей, ничего особенно экстравагантного брат Иллюминат не сделал – он, как сказано, лишь последовал примеру другого брата, Бернарда Бафуло, который приказал «двум своим людям, дабы один сел на коня, а другой привязал к хвосту этого коня самого Бернарда, и, бичуя его, пошли они по городу и вступили на большую дорогу, крича изо всех сил: “А ну, наддай разбойнику! А ну, наддай разбойнику!”»[182 - Cronica. Р. 890 (С. 847).]. Впрочем, Бернард тоже не был оригинален[183 - См.: Карсавин Л.?П. Культура средних веков. Пг., 1918. С. 101.]. Их публичные самоизобличение и наказание должны были свидетельствовать о готовности все претерпеть, дабы искупить грехи прошлой жизни, о глубоком раскаянии, без которого человек Средних веков не мог и помыслить о спасении своей души. Сходным по образу действий и настроениям было массовое движение флагеллантов (бичующихся), также нашедшее отражение в «Хронике» Салимбене[184 - Cronica. Р. 675, 676 (С. 661).].

Образ человека: типическое и особенное

Вопрос о том, «что есть человек», в общем, абстрактно-метафизическом плане не интересовал Салимбене. Но и конкретные черты человека, его особенные свойства или их неповторимое сочетание редко привлекали внимание хрониста. Описание многочисленных персонажей, которые встречаются на страницах труда Салимбене, как правило, не передает специфические, частные качества каждого конкретного лица. Оригинальность, самобытность характера воспринимались чуть ли не как нарушение установленного порядка вещей, как своеволие, в иных случаях приравниваемое или даже отождествляемое с ересью[185 - Показательно, что наиболее выпукло, рельефно, в некоторых случаях даже зримо изображены в «Хронике» те немногие персонажи, разрыв с нормами церковной жизни и учения которых у ее автора не вызывал сомнений. Так, например, Салимбене сообщал не только много подробностей о жизни, деятельности и отдельных выходках основателя секты «апостольских братьев» Герардина Сегарелли, но и о том, как он одевался, как выговаривал слова (Ibid. Р. 369–384; С. 392–404), так что портрет ересиарха, пусть даже несколько карикатуризированный пристрастным описанием, получился весьма конкретным и вполне наглядно представляемым.].

Индивидуальное в человеке Салимбене не ценил и не подчеркивал, в лучшем случае он его подавал, если воспользоваться словами русского историка, «как просто феноменальное обнаружение типического»[186 - Бицилли П.?М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995 (1?е изд. – 1919, Одесса). С. 53.], причем все то, что составляло неповторимое своеобразие единичного, им отбрасывалось. Как и другие средневековые писатели, Салимбене всякое частное пытался соотнести с общим, указать в нем черты, свойственные некому классу явлений; человек в его описании типизирован, выступает прежде всего как социально определяемый субъект[187 - См. в этой связи: Бицилли П.?М. Салимбене. С. 133, 146; Гуревич А.?Я. Средневековый мир: культура безмолствующего большинства. С. 204; Idem. La nascita dell’individuo nell’Europa medievale. P. 226.]. Ни о каком рождении индивидуальности, ни о каком ощущении личности в творчестве Салимбене или культуре его эпохи речь, конечно же, идти не может. Человек должен являть собой характерные признаки того целого, к которому он относится, того класса, сословия, корпорации, членом которой он состоит; поэтому человек сам по себе, в своей неповторимости и исключительности, остается неузнанным, скрыт за личиной, навязанной ему его социальной группой. О собственном отце – а с ним Салимбене расстался в таком возрасте, в котором был уже способен хорошо запомнить обстановку домашней жизни и особенности родных людей, – он сообщил только то, что свидетельствовало о нем как о представителе знати, рыцаре: «Упомянутый же отец мой Гвидо де Адам был мужем красивым и храбрым; некогда, во времена Балдуина, графа Фландрского, он участвовал в походе за море для защиты Святой Земли…»[188 - Cronica. P. 52 (C. 106).] В подобных характеристиках, по верному наблюдению П.?М. Бицилли, Салимбене «предан шаблонам и готовым формулам»[189 - Бицилли П.?М. Салимбене. С. 138.]. Слова «красивый», «сильный», «умелый воин», как показал в своем исследовании Жак Поль, в разнообразных, но близких по смыслу словосочетаниях очень часто употреблялись Салимбене при описании типичного представителя знати[190 - «pulcher homo et valens» (Cronica. P. 928); «pulcher homo et magnus bellator» (Ibid. P. 75); «homo pulcher et nobilis» (Ibid. P. 927); «pulcher miles et fortis bellator» (Ibid. P. 99) (C. 91, 114, 138, 488, 491, 536, 537). Подробнее об этом см.: Paul J. Elogio delle persone e ideale umano // Paul J., D’Alatri M. Salimbene da Parma. (P. 35–58). P. 38–42.]. Даже наиболее развернутая из характеристик, в которой Салимбене представил графа ди Сан-Бонифачо воплощением рыцарственности и христианской доблести, составлена из расхожих клише, общепринятых штампов, годных для изображения идеального типа, но мало что сообщающих о конкретном лице: «Человек добрый и святой, мудрый и добродетельный, и сильный, и хорошо владеющий оружием, и опытный в военном деле»[191 - «bonus homo et sanctus, sapiens et honestus et fortis et probus in armis et doctus ad bellum» (Cronica. P. 534; C. 536).].

Собственную мать, которую Салимбене должен был знать, конечно же, лучше других людей и в отношении которой имел возможность сообщить частные свойства натуры и быта, индивидуализирующие ее облик, он представил средоточием нравственных качеств, присущих доброй христианке, женщиной благочестивой, кроткой, творившей дела милосердия и помогавшей бедным, то есть такой, какой, с его точки зрения, – точки зрения францисканского монаха – обязана быть всякая мирская женщина: «Мать моя, госпожа Иммельда, была смиренной и набожной женщиной, много постившейся и охотно подававшей милостыню бедным. Никогда ее не видели разгневанной, никогда не поднимала она руку на служанку. Из любви к Богу в зимнее время она всегда давала приют какой-нибудь бедной горянке… наделяла ее одеждой и пропитанием…»[192 - Ibid. P. 77 (C. 131).] Вот почти все, что можно узнать из «Хроники» о госпоже Иммельде. Особенные, присущие только ей черты характера стерты общими словами, более обнаруживающими взгляд автора на то, что должна являть собой женщина, нежели передающими конкретный женский образ.

Сходным образом Салимбене держался и в отношении клириков, превознося их за те качества, которые полагал подобающими им, и, наоборот, порицая за отсутствие такого рода качеств[193 - См. об этом: Paul J. Op. cit. P. 47–54.]. Как всякий средневековый писатель, в оценках человека Салимбене руководствовался тем, что приличествует каждому «чину», прилагал к нему общепризнанную мерку сословия, класса или корпорации. В человеке поэтому он выделял не его частные свойства в качестве конкретного лица, но прежде всего социально значимую функцию, соответствие или несоответствие ей[194 - Ibid. P. 55, 56.].

Публикации «Хроники» на языке оригинала и в переводах

«Хроника» Салимбене получила известность заслуженную, хотя и весьма запоздалую, после ее первого издания на латыни в Парме в 1857 г.[195 - Chronica, fr. Salimbene Parmensis, Ordinis Minorum, ex codice Bibliothecae Vaticanae, nunc primum edita. В серии: Monumenta Historica ad provincias Parmensem et Placentinam pertinentia. III. Parmae, 1857.], изобиловавшего, впрочем, многими изъянами и неточностями, о которых вскоре было сказано в исследовательской литературе[196 - См.: Cledat L. Op. cit.]. Прошло более полувека, прежде чем вышло новое, теперь уже научное, критическое издание «Хроники», снабженное палеографическими, текстологическими и историческими комментариями, обширным индексом имен собственных и библейских цитат; подготовил его немецкий ученый Освальд Гольдер-Эггер для «Памятников германской истории», однако из-за смерти издателя работа вышла с предисловием Б. Шмейдлера[197 - Cronica fratris Salimbene de Adam Ordinis Minorum. Ed.?O. Holder-Egger (Monumenta Germaniae Historica, Scriptorum tomus XXXII). Hannoverae; Lipsiae, 1913. Эта публикация была переиздана в 1963 г. в Ганновере.]. В 1942 г. латинский текст «Хроники» в серии «Писатели Италии» выпустил Фердинандо Бернини[198 - Salimbene de Adam. Cronica. A cura di F. Bernini (Scrittori d’Italia. 187–188). Vol. 1–2. Bari, 1942.]. В 1966 г. для этого же серийного издания его подготовил Джузеппе Скалиа, продолживший и уточнивший в некоторых случаях критические изыскания Гольдер-Эггера[199 - Salimbene de Adam. Cronica. Ed.?G. Scalia (Scrittori d’Italia. 232–233). Vol. 1–2. Bari, 1966. В 1998–1999 гг. под редакцией Дж. Скалиа было осуществлено уточненное издание текста Салимбеновой «Хроники»: Salimbene de Adam. Cronica. Ed.?G. Scalia (Corpus Christianorum. Continuatio Mediaevalis 125, 125A). Brepols, 1998–1999. Vol. 1–2.]; Скалиа, в частности, пересмотрел прочтение целого ряда мест, дал развернутый индекс собственных имен и глоссарий редких или употреблявшихся в особенных значениях латинских терминов, а равно и слов на народном языке; он также сделал два свода цитат (один – библейских, второй – установленных и неустановленных авторов), которые, как и текстологические примечания, основывающиеся на рукописи «Хроники», и биобиблиографическую статью о Салимбене, о рукописи и изданиях его «Хроники», вывел в конец работы.

В 1882 г. вышел в свет полный перевод «Хроники» на итальянский язык, однако основывался он на ненадежном первом (пармском) ее издании[200 - Cronaca di Fra Salimbene Parmigiano… volgarizzata da C. Cantarelli sull’edizione unica del 1857. Vol. 1–2. Parma, 1882.]. Затем в течение длительного времени в Италии появлялись лишь фрагментарные переложения «Хроники»[201 - La bizzarra Cronaca di frate Salimbene. Traduzione di F. Bernini. Lanciano, 1926 (в серии: Scrittori Italiani e Stranieri); Fra’Salimbene. La Cronaca. A cura di G. Pochettino. Sancasciano Val di Pesa, 1926; Salimbene de Adam. La Cronaca. Versione di G. Tonna. Milano, 1964; Salimbene da Parma. La Cronaca. A cura di N. Scivoletto. Firenze, 1966.], и только в 1987 г. был, наконец, опубликован новый полный перевод по изданию Скалиа, снабженный хронологической таблицей важнейших дат жизни Салимбене и политических и религиозных событий эпохи[202 - Salimbene de Adam da Parma. Cronaca. Traduzione di B. Rossi. Bologna, 1987.]. Уже после него вышло в свет еще одно частичное итальянское переложение труда Салимбене[203 - Salimbene da Parma. Storia di santi, profeti e ciarlatani. Traduzione di V. Dornetti. Milano, 1989.].

На немецком языке до сих пор имеется единственное издание «Хроники», опубликованное Альфредом Дореном еще в 1914 г.[204 - Die Chronik des Salimbene von Parma. Uebersetzt von A. Doeren. Leipzig, 1914. Bd. 1–2 (в серии: Die Geschichtsschreiber der deutschen Vorzeit. 93–94). Книга переиздана в 1965 г. в Нью-Йорке.] Перевод этот выполнен по тексту Гольдер-Эггера, однако памятник он воспроизводит не полностью (опущены заимствования из хроники Сикарда, библейские цитаты и некоторые другие фрагменты).

Нет полного перевода «Хроники» и на французский язык, хотя известно, что он должен появиться в ближайшее время[205 - См. об этом: Guyotjeannin О. Op. cit. Р. 325.]. Все существующие французские переложения касаются отдельных и, как правило, небольших сюжетов[206 - D’Ancreville P.?M. Voyage de Fra Salimbene en France (1247–1249) // La France franciscaine. Т. 1 (1912). P. 25–75; Jourdain de Giano, Thomas d’Eccleston et Salimbene d’Adam. Sur les routes d’Europe au XIIIe siecle. Traduit par M.-Th. Laureilhe. Paris, 1959; Salimbene. Comment on entrait dans l’Ordre des Freres Mineurs en 1238. Traduit par M.-Th. Laureilhe // Amis de Saint Francois. Vol. 3 (1962). № 1. P. 13–20; наконец, подборка различных отрывков опубликована в приложении к книге Гийожаннена: Guyotjeannin О. Op. cit. Р. 115–319.].

Впервые на английском языке «Хроника» Салимбене была напечатана во фрагментах в 1907 г.[207 - From Saint Francis to Dante: translations from the Cronicle of the Franciscan Salimbene (1221–1288) with notes and illustrations from other medieval sources. By G.?C. Coulton. London, 1907 (переиздания – Нью-Йорк, 1968; Филадельфия, 1972).] Еще одно ее неполное издание, составленное по образцу французской публикации 1959 г., появилось в 1961 г.[208 - Jordan of Giano, Thomas Eccleston, Salimbene degli Adami. XIII

Century Chronicles. Translated by P. Hermann. Chicago, 1961.] Наконец, в 1986 г. вышел перевод почти всей «Хроники» на английском языке, авторы которого, правда, сочли возможным опустить начальную часть текста на том основании, что она взята из хроники Сикарда Кремонского[209 - The Chronicle of Salimbene de Adam. Translated by J.?L. Baird, G. Baglivi, J.?R. Kane. New York, 1986.].

Исследовательская литература о Салимбене исчисляется сотнями работ. Наиболее полные их перечни приведены в трудах Ф. Бернини, Д.?К. Уеста, М. Д’Алатри и О. Гийожаннена[210 - Bernini F. Bibliografia Salimbeniana // Studi francescani. Serie 3а, IV. Firenze, 1932. P. 80–85; West D.?C. The present state of Salimbene Studies with a bibliographic Appendix of the Major Works // Franciscan Studies. T. 32 (1972). P. 225–241; D’Alatri M. Bibliografia salimbeniana, 1930–1991 // Paul J., D’Alatri M. Salimbene da Parma. P. 245–257; Guyotjeannin O. Op. cit. P. 323–339.].

Хроника

От переводчиков

Перевод сделан по итальянскому изданию латинского текста «Хроники», осуществленному Джузеппе Скалиа: Salimbene de Adam. Cronica / Ed. G. Scalia. Vol. 1–2. Bari, 1966, – и сверен с изданием: Cronica fratris Salimbene de Adam Ordinis Minorum / Ed. O. Holder-Egger (Monumenta Germaniae historica. Scriptorum tomus XXXII). Hannoverae et Lipsiae, 1913; Editio nova. Hannoverae, 1963. При составлении примечаний переводчики, наряду с другими материалами, использовали комментарии к тексту в издании О. Гольдер-Эггера.

Листы рукописи «Хроники» пронумерованы самим Салимбене; на листе пергамена содержится четыре колонки текста – по две на каждой стороне. В настоящем переводе, как это принято и во всех других изданиях, сохранена авторская нумерация листов с буквенным указанием колонки (а, b, с, d); например, f. 253 d: f = folium («лист»), 253 – авторский номер листа, d – колонка 4.

Многочисленные цитаты из Библии приводятся Салимбене по Вульгате. Вульгата (букв.: «простонародная») – это общепринятое название Библии на латинском языке (полное название – Biblia Sacra iuxta Vulgatam versionem, или: Biblia Sacra Vulgata), перевод которой был сделан в IV в. бл. Иеронимом; он перевел с древнееврейского тексты Ветхого Завета и отредактировал уже существовавший латинский текст Нового Завета, сверив его с греческими источниками. В 1546 г. этот перевод с некоторыми изменениями был объявлен католической церковью каноническим. В настоящем издании библейские цитаты приводятся по русскому синодальному переводу: Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Международный издательский центр православной литературы. М., 1994. В тех случаях, когда между текстом Вульгаты и синодальным переводом имеются незначительные грамматические и лексические расхождения, но содержание и смысл цитаты совпадают, было сочтено возможным пренебречь этими расхождениями и дать канонический русский текст, например: Verbum dulce multiplicat amicos et mitigat inimicos (Сир. 6, 5) – буквальный перевод: «Сладкое (или: приятное) слово умножает друзей и смягчает недругов»; синодальный перевод: «Сладкие уста умножат друзей и смягчат недругов». В случаях серьезного смыслового расхождения или отсутствия стиха Вульгаты в синодальном переводе цитата переводится по латинскому тексту; это каждый раз отмечено в примечаниях. Библейские цитаты приводятся с сохранением орфографии, пунктуации и выделений, принятых в синодальном переводе: слова, напечатанные курсивом, приведены в нем для ясности и связи речи; слова, поставленные в квадратные скобки, заимствованы из греческого перевода 70?ти толковников («Септуагинты»). Салимбене, цитируя Библию, делает отсылку только на книгу и номер главы, нумерация стихов добавлена переводчиками; отсылки, поставленные в круглые скобки, в тексте «Хроники». отсутствуют.

Квадратные скобки в тексте перевода «Хроники» используются в трех случаях: а) для обозначения конъектур, сделанных издателями латинского текста; б) для указания даты того или иного события по современному (точнее, по юлианскому) календарю и дня памяти того или иного святого, например: «от январских до июльских календ [с 1 января до 1 июля]»; «начиная с дня блаженного Франциска и до дня святой Лючии [с 4 октября до 13 декабря]»; в) для уточнения персонажа, например: «они [минориты]».

Все собственные имена в «Хронике» латинизированы; в переводе латинизированная форма сохранена для лиц духовного звания и передана в современном звучании для светских персонажей, например, Iohannes: для клирика – Иоанн, для светского лица – Джованни. Унифицированы также все разночтения в написании собственных имен; например, в латинском тексте: Pellavicini, Pelavicini, Pellavisini, Pelavisini – в переводе: Паллавичини. Географические названия, за очень редкими исключениями, даны в их современном виде. При уточнении имен был использован перевод «Хроники» на итальянский язык: Salimbene de Adam da Parma. Cronaca. Traduzione di B. Rossi. Bologna, 1987.

В переводе сохранено множество терминов, связанных с социально-политической жизнью и бытом средневекового человека, а также относящихся к церковной и монастырской сфере: «анциан», «аренго», «асессор», «дистретто», «индикцион», «гвардиан», «кустод», «апокрисарий», «визитатор», «комплеторий» и др. Объяснение значения этих терминов содержится в «Глоссарии».

Хроника брата Салимбене де Адам

О том, что Мануил[211 - Мануил I Комнин (1123–1180) – византийский император с 1143 г., безуспешно пытавшийся восстановить власть Византии в Италии и Египте.], император Константинопольский, захватил великое множество венецианцев

[В том же году[212 - В описании этих событий Салимбене использует два источника: «Хронику» Сикарда, епископа Кремонского (1150 или 1155–1225) (Sicardi episcopi Cremonensis. Cronica // MGH SS. T. 31. P. 166 sqq.) и «Хронику императоров» реджийского нотария Альберто Милиоли (ок. 1220 – после 1273) (Alberti Milioli. Cronica imperatorum // MGH SS. T. 31. Cap. 154. P. 642). У Сикарда описываемые события относятся к 1167 г., но у него нет упоминания об императоре Мануиле I Комнине. У Альберто Милиоли, который пользовался «Хроникой» Сикарда, глава «Об императоре Мануиле» ошибочно помечена 1164 г., но по местоположению в тексте относится к 1163 г. (она, так же, как и у Сикарда, предшествует главе «Об основании г. Алессандрии»). На самом деле речь идет о событиях, происходивших в 1171–1172 гг.; о них рассказывается в «Кратких анналах Венеции» и в «Истории венецианских дожей» (Annales Venetiae breves et Historia ducum Venetiorum. Cap. 6, 7 // MGH SS. T. 14. P. 72, 78–80).] Мануил, император Кон][213 - Конъектура издателей латинского текста «Хроники», сделанная по книге А. Милиоли.]/f. 208a/стантинопольский, в течение одного дня захватил великое множество венецианцев, рассеянных по всей Греции, как птиц[214 - Ср. Еккл. 5, 12: «Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках».], запутавшихся в силках, расставленных охотниками; ибо они из ревности и зависти совершили нападение на других латинян[215 - Имеются в виду прежде всего генуэзцы. Именем «латиняне» или «франки» византийцы обычно называли жителей католической Европы.], пользовавшихся расположением императора, и избили их, оставив полуживыми. За это венецианцы с великим множеством мужей на ста галерах напали на острова Романии[216 - Романия – территория Восточной Римской империи, Византия.] и некоторые из них захватили. Однако, зимуя на Хиосе, почти все они погибли от чумы. А те, которые остались в живых, вернувшись, убили своего дожа[217 - Виталий II, дож Венеции (1171–1172).].

О том, что ломбардцы построили для защиты от императора новый город, названный ими Алессандрией

В лето Господне 1168 ломбардцы, помня о пословице «беда не ходит одна», построили новый город для переселенцев, чтобы защищаться от императора[218 - Фридрих I Барбаросса из династии Гогенштауфенов (годы правления: 1152–1190). Коронован в Риме в 1154/55 гг. папой Адрианом IV как император Римской империи (с 1165 г. стала называться Священной Римской империей).], и назвали его Алессандрией по имени папы Александра[219 - Александр III (Роландино Бондинелли), годы понтификата: 1159–1181.]. Другие называют его Новым городом, жители же Павии по сей день называют его Палией[220 - Об основании города-крепости Алессандрии (Александрии) жителями ломбардских городов в качестве оплота и бастиона против Павии, выступавшей на стороне императора, сообщает и Джованни Виллани в своей «Хронике», объясняя, что жители Павии из презрения назвали ее Палией – «Соломенной» (от лат. palea «солома»). См.: Виллани Джованни. Новая Хроника, или История Флоренции. М., 1997. Кн. V, гл. 2 и прим. 5. Перевод и примечания М.?А. Юсима.]. В том же самом году римляне, снова окрепнув, завоевали и сожгли Альбано и разграбили все имущество.

О том, что в 1171 году при Артальде[221 - Артальдом Салимбене называет короля Генриха II. См. ниже, с. 234, 343, где вновь встречается это имя английского короля. Эту главу о Фоме Бекете Салимбене позаимствовал у Иакова Варагинского из его сочинения «Золотая легенда», гл. 11 (Iacobi de Varagine. Legenda aurea, vulgo Historia Lombardica dicta. Edidit Th. Gr?sse. Vratislaviae, 1890), где слова «a rege artatus» означают: «притесненный королем»; по всей вероятности, как полагает Гольдер-Эггер, комментатор «Хроники» Салимбене, в списке, используемом Салимбене, слово «artatus» было испорчено, и потому его приняли за имя короля. См.: Salimbene de Adam. Cronica // MGH SS. Т. 32. Hannoverae et Lipsiae, 1913. P. 1. № 6.], короле Англии, претерпел мученическую смерть блаженный Фома Кентерберийский[222 - Фома Кентерберийский – Фома Бекет (111–1170), английский церковный и политический деятель, известный своим сопротивлением политике короля Генриха II Плантагенета, стремившегося к подчинению церкви в Англии светской власти. Вступив в конфликт с королем, Фома Бекет бежал из страны, пытаясь найти поддержку у папы римского. Вернулся в 1170 г. в Англию, но не мог примириться с королем, в результате чего был убит перед алтарем Кентерберийского собора. Канонизирован папой Александром III в 1173 г.]

В лето Господне 1171 в Англии при Артальде, короле Англии, в день памяти Невинноубиенных[223 - Имеется в виду библейское «избиение младенцев». День памяти – 28 декабря.] претерпел мученическую смерть перед алтарем от рыцарей короля блаженный Фома, архиепископ Кентерберийский.

Об осаде Анконы

В лето Господне 1172 Христиан, эрцканцлер[224 - Эрцканцлер (лат. archicancellarius) – руководитель королевской канцелярии, высшая государственная должность, впервые упоминаемая в документах начала IX в. С 854 г. функции эрцканцлера совмещались с должностью архикапеллана, который со времен Карла Великого руководил придворным духовенством. С X в. титул «эрцканцлер» вытесняет более древнее название «архикапеллан». Исполняли обязанности эрцканцлера архиепископы Майнцский, Кёльнский и Трирский, со второй половины X в. эта должность закрепилась за архиепископом Майнцским.], который был архиепископом Майнца, осадил с венецианцами Анкону и до того довел осажденных, что они ели тухлое мясо, вареную кожу и прочие непригодные и гнилые продукты и продавали ослиную голову за сто сорок денариев. Однако несломленные, они мужественно сопротивлялись, и их, получивших денежную поддержку Мануила Константи /f. 208b/ нопольского, Господь освободил из рук гонителя. В лето Господне 1174 император, вновь придя в Италию[225 - Фридрих I Барбаросса неоднократно предпринимал походы в Италию, стремясь подчинить своей власти богатые ломбардские города. См. прим. 7. С. 55–56.], разрушил Сузу, осадил Палию; и не допустил он, чтобы был снят урожай и чем-нибудь полезным наполнены житницы.

В лето Господне 1175 ломбардцы собрались около Костеджо против императора, который вынудил их к сдаче и, вернув им мечи, почетным образом принял их капитуляцию.

О том, что маркиз Монферратский взял в жены дочь короля Иерусалимского

Приблизительно в это самое время Балдуин[226 - Балдуин IV Прокаженный (1160–1185) – король Иерусалимский в 1174–1184/85 гг., сын Амальриха, короля Иерусалимского (1162–1173). После смерти Амальрих оставил сына Балдуина и двух дочерей – Сивиллу и Изабеллу. Сивилла была выдана замуж за Вильгельма III Монферратского (умер в 1177 г.). Балдуину IV, принявшему корону по смерти своего отца, было всего 13 лет, и потому с 1173 г. его опекуном стал граф Раймунд Триполитанский (1152–1187), родственник королевского дома. В 1183 г. Балдуин IV, уже будучи недужным, велел короновать с согласия матери своего пятилетнего племянника, Балдуина V, сына Сивиллы и ее покойного мужа Вильгельма III Монферратского. Опекуном и больного короля Балдуина IV, и малолетнего короля Балдуина V был Раймунд Триполитанский.], король Иерусалимский, знаменитый своими славными победами, хотя и прокаженный, отдал свою сестру Сивиллу в жены Вильгельму, первенцу маркиза Вильгельма Монферратского[227 - Сведения о сыновьях Вильгельма II, маркиза Монферратского (1135–1188), и о Балдуине IV, короле Иерусалимском, Салимбене позаимствовал из «Хроники императоров» Альберто Милиоли. Ed. cit. Сар. 139, 143. Р. 639 sqq. См. прим. 1. С. 57.]. А тот был видом пригож, храбрец, отважный рыцарь, наделенный добродетелью и силой. Когда недужный и страдающий слоновой болезнью король пожелал возложить на Вильгельма корону, тот отказался, так как по праву наследования владел Яффским графством[228 - Яффа (Иоппия, ит. Джаффа) – город-порт в Палестине. Вильгельм III Монферратский, отец Балдуина V, был графом Яффы.]. На самом деле он держал под своим присмотром все королевство и породил красивого сына именем Балдуин[229 - Балдуин V стал королем Иерусалимским в 1183 г. Умер в 1186 г. См. выше.]. Его-то и короновали по смерти деда-короля и отца[230 - Имеются в виду Балдуин IV и Вильгельм III Монферратский. См. выше.], хотя он был еще малолетним. И пока он находился под опекой тамплиеров, бароны для защиты королевства пригласили Раймунда, графа Триполитанского[231 - Раймунд – граф Триполитанский. Графство Триполи (к северу от Иерусалима) было создано крестоносцами в начале XII в.].

О том, что императорское войско было побеждено ломбардцами

В лето Господне 1176 императорское войско в сражении при Леньяно[232 - Итальянские города, враждовавшие друг с другом, сначала не сумели выступить согласованно против Фридриха I. Милан восстал первым. За неподчинение императору город был разрушен, а жители выселены (1162 г.). На том месте, где стоял город, была проведена плугом борозда в знак того, что он не должен больше восстанавливаться. Вскоре после этого города Северной Италии создали военный союз – Ломбардскую лигу – для борьбы с императором. К ней примкнул и папа Александр III. В 1176 г. в битве при Леньяно Фридрих Барбаросса потерпел тяжелое поражение от миланцев и их союзников. По соглашению, заключенному между папой Александром III и императором в 1177 г., города Ломбардской лиги сохраняли все свои свободы. См.: Колесницкий И.?Ф. «Священная Римская империя»: притязания и действительность. М., 1977. С. 129 и сл.] было побеждено ломбардцами. О колесо фортуны, которая то низвергает, то возносит! Впрочем, не фортуна[233 - О том, как воспринимали фортуну в Средние века, см.: Кудрявцев О.?Ф., Уколова В.?И. Представления о фортуне в Средние века и в эпоху Возрождения // Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе. М., 1983. С. 174–202.], но «Господь умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит; Господь делает нищим и обогащает, унижает и возвышает» (1 Цар. 2, 6–7).

О том, что император примирился с Церковью и заключил мир с папой Александром