Одна сверкающая нить

– Говори, а то брошу.

Меня так и подмывает сказать: хочешь от них избавиться – брось в огонь, а не в воду.

– Я записываю наблюдения о картине синьора Альбертинелли, – сообщаю я, что не совсем ложь. – Его картина «Посещение» в церкви Сан-Микеле. Пусть не думает, что у меня вместо головы кочан капусты.

Это любимое ругательство отца, и я уверена, он на него клюнет. Отец озадачен. Он тщательно копается в пропитанных вином воспоминаниях в поисках имени и картины, которые я упомянула.

– Allora! La Visitazione. Как же, помню, – отвечает он.

Врет, картины он не видел, но предпочитает, чтобы его считали лжецом, а не тупицей.

– Я хочу, чтобы ты мной гордился, папа.

Он сияет от этой мысли, сразу смягчившись от лести. У флорентийских мужчин ярость сменяется гордостью в мгновение ока.

– Mia Antonia. Mia pulcina. Умна, как отец. Если бы у тебя вместо головы был кочан капусты, ты пошла бы в мать.

Он отдает мне бумаги, и я с облегчением вздыхаю.

– Картина художника великолепна, s??

– Splendido! – отвечаю я, радуясь, что нашла тему, по которой у нас нет разногласий.

– Его светотень лучше, чем у Леонардо, – изрекает отец. – Я слышал это от самого кардинала Содерини.

Он поднимает палец к небесам, словно мнение епископа все равно что слово Божье. На самом деле отец разговаривал с Гаспаро Альберти, а тот слышал это от Андреа Пизано, который мыл полы в Дуомо и уверяет, что слышал разговор Рафаэля с кардиналом.

– Вытяни руку, – говорит отец, протягивая свою, сжатую в кулак.

Я колеблюсь, потом вытягиваю. Он высыпает мне в ладонь горсть серебра.

– Тебя ждет портной, Амадео, – говорит он мне, не обращая внимания на испуг. – Его внучка поможет нарядить тебя в новое платье. А сюда пришли мать. Allora! Иди сразу туда, потом прямо домой. К нам придут твои дяди обстряпать кое-какие дела.

Зио Лило и Зио Ренальдо не были дядюшками, но помогали Babbo с таверной, и мне приходилось прислуживать и развлекать гостей.

У меня на ладони блестят монеты. На эти деньги можно купить маме уйму чулок на целый год, по паре на каждый день.

– Одевайся и к заходу солнца будь готова, – говорит отец.

Значит, дает мне выходной.

– Fretta, fretta! – торопит он. – Или ты неблагодарная дочь?

– Конечно нет, папочка.

Я целую его в обе щеки.

– И проследи, чтобы жмот-портной прошил лиф золотой нитью, а не серебряной, ясно?

– S?, Babbo, – отвечаю я, недоумевая, как на такое количество серебра можно позволить себе больше одной золотой нити.

– Дай мне их, – говорит он, протягивая руку.

Я сразу протягиваю монеты, а он отталкивает мою руку.

– Бумаги!

Он шевелит пальцами в воздухе, требуя мою работу.

– А то испортишь новое платье.

И показывает черные следы от угля на подушечках пальцев. Я снова в замешательстве.

– Что такое? Не доверяешь отцу?

– Ну что ты, Babbo, – отвечаю я и передаю бумаги.

– Пусть почитают посетители «Драго», может, узнают хоть что-то об искусстве.

Я бледнею, и он хохочет.

– Mia pulcina!

Он хлопает меня по плечу, и я чувствую его силу.

– Забываешь, что папочка умеет шутить.

До того как мы переехали в город, шутки отца веселили, а не пугали. Работая на маленьком семейном винограднике, находившемся в шести часах ходьбы к югу от Флоренции, он пел забавные песенки о батраках и молочницах и смешил окружающих остроумными наблюдениями. Я переворачивала ведро и устраивалась на нем, пока отец жевал смолу мастикового дерева, осматривал виноградные листья – нет ли плесени и скручивания листьев – и мечтал о винодельне во Флоренции.

Белый известняковый камень, прикрывавший корни виноградной лозы, днем впитывал солнечное тепло, а прохладными ночами грел корни. Когда смеркалось, отраженный белый свет падал на гроздья с неземным сиянием. И мы восхищались плодами, которых будто коснулся Господь.

– Иди, иди! – подгоняет он меня к портному. – Опаздывает только старичье. Поэтому твоя мать никогда не появляется до полудня.

Небось считает, что пошутил. Но я не смеюсь как прежде, в винограднике. Когда я возвращаюсь, мама ждет.

– Не пришли? – спрашиваю я.

Мы обе считаем, сколько сегодня дней с тех пор, как должны были прийти месячные.

– Мужчины уже здесь, – отвечает она, не обращая внимания на вопрос.

– Новое платье еще не готово, принесут позже, – сообщаю я, когда она толкает меня в дом, убирая волосы с моего лица.

– Какая разница, во что ты одета? Они уже пьяные в стельку.

– Зио Лило и Зио Ренальдо? – уточняю я.

– И Зио Герардо.