Пленница босса

– Веди меня, Соня. Будем смотреть, где моя сумка.

Удивительно, но несмотря на позднее время – Димы не было дома. Гостиная пустовала. Она представляла из себя старый не раскладной диван и стул, со стоящим на нем советским телевизором. Демонстративно обведя рукой десять квадратных метров, уставилась на босса:

– Проверять будете? По углам там лазить, диван разбирать на шурупы…

Сжав зубы, Астафьев промаршировал в соседнюю комнату. Ею оказалась спальня. Мужчина лишь слегка мазнул взглядом по постели: железной кровати с прутьями. Мне показалось, словно видеть ее мужчина не хотел. Внимание босса привлек маленький шкафчик, купленный мною на распродаже. Не спрашивая разрешения, босс распахнул его и замер.

– Эй! – только и успела воскликнуть я, а вот спрятать аккуратно лежащее внизу нижнее белье – нет. Более того, Астафьев с умным видом поднял мои красные кружевные трусы и намотал их на палец. Затем повернулся ко мне, потемневшим взглядом осматривая с головы до пят. Он словно примерял это белье на меня, совершенно не стесняясь при этом хитро усмехаться. Достал новые трусики – черные в горох – и снова в свои грязные мыслишки нырнул. Тут-то я и не выдержала, выдернув из его рук свое богатство. – Вам не стыдно? Положите на место!

– Сонечка, чужое брать стыдно, а я – свое ищу, – вытянув палец вверх, изрек этот у… Уникум! И продолжил рыться в моих трусиках и лифчиках. – По статистике, каждый второй прячет деньги в нижнем белье. Я должен убедиться, что там нет миллиона.

«А лям баксов так просто в стринги запрятать, ага!», – прыснула я, аккуратно поинтересовавшись:

– А чего это вы тогда так тщательно полочку с боксерами Димы избегаете, а? Или по вашей статистике деньги прячут только в женских трусах?

Скривившись, Павел перестал так увлеченно рассматривать мои трусики. Поднялся на ноги, остервенело расправил брюки и потащил меня дальше. Чуть головой о косяк не ударил!

– Та-а-ак, – присвистнул мужчина, открывая «портал» в последнюю комнату, – а это уже интересно!

– Это Диме для работы нужно, – твердо заявила я. – Он – айтишник.

Внимательно осмотрев компьютерный стол со множеством экранов и огромным процессором, Астафьев посмотрел на меня насмешливо:

– Давай подведем итоги: твоя Димочка айтишник с зарплатой в двадцать тысяч, у которого даже мышка дороже? А этого гиганта, – босс похлопал ладонью по процессору, – даже я себе позволить не могу. Жаба душит… Что-то в районе миллиона.

Вот тут-то я и захлебнулась воздухом, резко поплохело:

– Вы что-то путаете. Это все копейки, Дима мне чеки сам показывал и…

– Твой Дима – очень хорошо устроился, Сонечка, – встав на ноги, босс сочувственно похлопал меня по плечу. – У него в шкафу куча дорогой одежды, а у тебя две блузы и парочка юбок. А еще, пока вы спите в коморке, твой «Димочка» занял для игр себе двадцать квадратов. Я вот одного не могу понять, – удивленно оценив мое лицо, босс явно искал признаки умственной отсталости. Так и захотелось ему промеж глаз чем-то тяжелым приложить! – ты такая занятая, что этого не видишь, или просто тупая?

– Если вы не заметили, – сквозь зубы процедила, скидывая его наглую руку с плеча, которая там уже вовсю массаж организовала, – то я постоянно на работе! А когда не на работе – на учебе! А когда не на учебе – у мамы. То, что у меня уже есть парень – нонсенс, – теперь взгляд босса явно выражал фразу, от которой хотелось недовольно рычать и топать ногами: «Получается, накинулась на первого встречного!». Но я решила отстаивать своего молодого человека до конца. – Дима хороший парень, не надо на него наговаривать. Он мне часто помогал с учебой и вообще… Полностью ему доверяю!

– Все ясно, – наконец, определился с диагнозом мужчина, недовольно качая головой, – ты просто наивная до дурости. Но не дура, нет. Просто видишь мир через розовые очки. Только, Сонечка, малышка, – нагнувшись к моему лицу, Павел до ужаса обольстительно улыбнулся. Я испуганно вжалась в стену, а тот отвесил шлепок кончику моего носа, – единороги по столице не бегают. Ты че? Их же машины посбивают.

С прищуром присмотревшись к боссу, я принюхалась к запаху из его рта:

– Вы сегодня ничего не употребляли, господин Астафьев? Может и сумочки с миллионом никакой не было, а?

Павел Григорьевич выровнялся по струнке и снова, как верную собачку, потащил меня за собой по коридору. На очереди была кухня. Представляла она из себя конфорку, стол с уголком и холодильник. Раковина и столик для приготовления еды бы попросту туда не влезли.

– Так-с, начнем обыск, – торжественно объявил босс и… Открыл холодильник, буквально по пояс в него залезая. – Опа! Борщ, картошка с грибами, «оливье», тортик! – вытянув голову с двумя глазами по пять копеек, положа руку на сердце, Астафьев объявил: – Ты же понимаешь, что дело серьезное и мне придется все досконально изучить? Так сказать, на зубок?

Понимая, что никто отказ принимать не собирается, я потопала к тарелкам и наложила всего боссу, да побольше. Была во мне скупая надежда, что добрый мужчина не станет нападать. Только вот Астафьев слопал все за считанные минуты. Вместо «спасибо» в конце трапезы я услышала диктаторский тон и тыканье пальчика в кастрюли:

– Так, Симонова! Я пока не понял, представляют ли они опасность для нашей компании, надо подумать. Ты наложи мне все с собой. Я домой заберу для более детальной проверки.

Пришлось собирать боссу «сухпаек», а тот радостно топал ножкой в нетерпении.

– Картошечки можно побольше, Сонечка, – до блевоты елейно шептал тот на ухо. Именно тем тоном, каким он девочек из компании в туалет «по важным делам и деловому вопросу» заманивает. Только я слышала его так часто, что на меня подобное не работает. Так что я наоборот – ложечку отложила. Поджавший губы Павел последовал за мной к входной двери, где лежали пакетики.

Распахнув обувницу, я потянулась рукой вниз и нащупала не что-то пластиковое, а нечто мягкое и явно кожаное. Глаза стали по пять копеек, тело окаменело.

– Сонь, ты че? – шепнул на ухо босс, ухмыляясь. – Решила в Манекен-челлендж поиграть? Так ты на шесть лет опоздала…

Кто-то словно сжал мне горло, и сказать ничего не вышло. Просто промычала невнятную фразу. С тяжелым вдохом Астафьев оттолкнул меня в бок и сам достал то, что я не решилась из-за недопонимания происходящего.

– Хм… – загадочно проиграл бровями тот, – это же моя сумка. А я-то, дурак, почти поверил, что ее тут нет… Идиот!

На меня уставилась пара разоренных глаз. Они обвиняли во всех грехах мира! А я растерялась… Ведь уже успела тайком пару раз набрать Диму. Трубку парень не брал. Была надежда, что он все же до сих пор в процессе доставления сумки. И вот теперь она, все еще увесистая, была в руках босса.

– Я… – слезы полились градом из глаз, стало не по себе. – Я не знаю, как это…

– Все ясно, Симонова, – теперь я была для Астафьева ничем, кроме грязной воришки. Изменение в обращении чувствовалось сразу. – Ты вместо отца моего поехала к себе домой, а про парня соврала для отвода глаз. Думала, что я не замечу ничего? Или что для меня – это не деньги?

Кандалы на руке внезапно стали такими тяжелыми. Я буквально ощущала их вес стокилограммовым. Ноги подкашивались, тянули к земле. И я упала… Только не на пол, а на пуфик при входе, тут же взвизгнув. Острый камушек больно впился в ягодицу.

Приподнявшись, я прошлась рукой по поверхности пуфика и достала листик бумаги, который придавливал обычный уличный камень. Знакомый почерк тут же поднял настроение. Радостная я вскочила на ноги, едва ли не прыгая от радости.

– Тут записка от Димы! Он все сейчас объяснит, вот увидите! – прочистив горло, проморгав слезы, я поспешно начала тараторить, глотая слоги: – «Соня, я долго думал над этим решением и пришел к выводу, что мы не подходим друг другу. В качестве извинений за потраченное время – оставляю тебе свои вещи. Меня не ищи, всего тебе хорошего. Номер я уже поменял, чтобы не было соблазна вернуться.».

В ужасе я подняла взгляд на Астафьева, но в этот момент он был занят другим делом: распаковкой сумочки. Только вот внутри нее лежали не деньги, а старая побитая железная шкатулка с шурупами.

Часть 4

Два серых глаза прожигали насквозь такой лютой злобой, что до костей страх пробирал. Его рычащий голос заставлял дрожать от ужаса:

– Это шутка такая?

Резко слезы высохли, потому что я вдруг осознала масштабы катастрофы: деньги реально пропали, а Димочка смылся.

– Я… – попыталась оправдаться, но тут же осеклась. «Что тут скажешь?», – горестно вздохнул внутренний голос.

– Шкатулка с шурупами!.. – саркастично расхохотался босс, а потом вдруг с рыком разорвал кожаную сумку. Страшно было предстать масштабы его злости, если надежное изделие так просто разделилось по шву. Оценив два куска ткани на полу, Астафьев дернулся ко мне: – Ты за кого меня держишь?? Я, по-твоему, совсем идиот?

Странная щекотка обосновалась в животе. Конечности принялись неметь. Павел Григорьевич выглядел так, словно собрался придушить меня сейчас и закопать в огороде под балконом.

– Поверьте, – голос осел до фальцета, позорно дрожал. Глаза бегали из стороны в сторону в поисках ответов на миллионы вопросов в голове: «Как? Кто? Зачем? За что?!», – я не имею к этому никакого отношения!..

Никогда ранее я не видела босса таким. От него буквально искры в разные стороны летели. Мышцы лица пугающе сокращались, вены на висках напухли, кадык дергался, а ноздри раздувались. В совокупности с почерневшим лицом и сведенными бровями это оказывало на меня непередаваемое воздействие.

– Я бы никогда… – в груди что-то резко защемило, стало нечем дышать. Накрыв ладонью сердце, я почувствовала не только безумное сердцебиение. Конечности стали подозрительно тяжелыми, а комната вокруг – все дальше и дальше. – Я бы ни за что…

Вытянув руку вперед, Астафьев с омерзением поморщился. Свободной рукой мужчина достал телефон из внутреннего кармана пиджака. Его пальцы так давили на экран, что мобильный трещал.

– Хватит ныть! – закатив глаза, босс злобно улыбнулся. А потом повернул ко мне экран, давая увидеть краткий и всем известный номер «102». На мгновение на лице его появилось сочувствие и разочарование, что окончательно разбило. – Я верил тебе, Сонь. Как себе. Даже сейчас, идиот, поверил! Но теперь пусть полиция разбирается.

Дышать стало тяжело. Отчаянно пытаясь глотнуть кислорода, я боялась лишь одного: как отреагирует мама на происходящее. В ее жизни и так все было плохо: в рассвете сил оказалась прикована к постели, потеряла престижную работу управляющей крупной сети магазинов, потом еще и папа ее бросил, сказав лишь, что не хочет потратить остаток жизни на подношение уток. Я была единственным светлым пятном мамы. Ее лучом надежды.