Пчела в цвете граната

– Всем передавай привет. Скажи, мы с матерью следующим летом приедем в гости.

Отец ещё что-то говорил, но тут в полную силу взревел двигатель и заглушил слова отца резким звуком и сизым дымом.

Ася спустилась в салон, долго разбиралась с местом. Оказалось, что её место в носовой части заняла женщина с ребёнком. Грустная мама, грустный ребёнок с грустными мышиными косичками на голове, с грустным мишкой в руках. У мишки проплешины на лапах, перевёрнутое левое ухо, пришитое суровыми нитками, вязаная безрукавка с двумя разными пуговицами и такими же пуговичными глазами.

Пришлось с огорчением уступить. Панорамные виды, открывающиеся с её места, были подарком судьбы и искренне вызывали зависть. И вновь мытарства по салону с билетом от женщины с ребёнком. Вышла на открытую палубу кормовой части. Здесь хлестал ветер, поминутно обдавало пеной с острым запахом дизеля и едкого дыма. Матрос, добрая душа, вызвался помочь Асе. Пока провожал её до места, непонятно почему похвалил её за предусмотрительный плащ, заодно провёл небольшой экскурс по теплоходу. Сыпал цифрами, техническими терминами: дизель, автономность плавания, мощность, скорость хода. Так и дошли до другого края теплохода, пока матрос вдруг не сообразил, что заболтался и надо возвращаться на корму.

Место оказалось аккурат под прилавком буфета. В начале дороги, при торможении на Асю сыпались пирожки с яблоками и капустой. Постепенно все пирожки распродались, и теперь на голову падали кексы и коржики. Сонная Ася ловила выпечку, возвращала буфетчице, та мило улыбалась и под конец угостила коржиком, который, минуя Асины колени, сразу упал на пол и скатился под пассажирское кресло. Ася с благодарностью приняла, на глазах других пассажиров демонстративно отряхнула – «смотрите, все элементы гигиены соблюдены» – и съела. А что? Десятку сохранила в целости, а на чай хватило мелочи со сдачи в аптеке.

Вдали, в бело-голубом просторе яркого дня теснились деревянные дома. Курчавые леса и кустарники сбегали с пологих берегов и нависали над водой. Высоко на горе серели полуразрушенные церкви, возвышались водонапорные башни из красного кирпича. У отвесных берегов купались ребятишки, на отмели неподвижно стояли коровы, а вода неслась дальше и тащила за собой случайные листья, ветки и бледно-серую речную пену.

Рядом с Асей от качки томилась женщина. Несчастная, измученная рвотой, она грезила глотком свежего воздуха и бесконечно жаловалась на тесноту и духоту салона. «Неужели вы не чувствуете, как здесь воняет нефтью!» – восклицала она, с презрением наблюдая, как Ася с аппетитом поглощает коржик с чаем. Честно говоря, Ася о нефти что-то слышала, но конкретно не понимала, действительно ли их окружает этот запах. Хотя, наверное, должна была – ведь изучала же химию.

Плыть на теплоходе оказалось куда приятнее, чем ехать в общем вагоне поезда. Необозримая, захватывающая ширь за окном – Кама открывалась своей красотой и величием.

В Челны прибыли на закате. Ася увидела двухэтажное зелёное здание речного вокзала на дебаркадере, с палубными балконами по всему периметру, стойки перекрытий, перила с сетчатыми рамами, коричневую крышу из рифлёного железа… По берегу шла широкая улица, пыльная и унылая. Пока Ася сходила с трапа, заря потускнела, высветив неровные полоски суши, как у линялых половиков.

Асе было душно, жарко, пыльно, ещё смутно на душе. Сорвалась в Челны, а у самой даже нет адреса ни одного родственника. Она с родителями уже была в Челнах, но это было зимой, три года назад. Вот куда теперь? Надо найти почту, позвонить родителям.

Прибывшие, гружённые чемоданами, баулами, авоськами, струйкой утекали по улице к каменным домам. Облокотившись на бампер оранжевой легковушки, стоял парень с сигаретой в зубах. Пытался увидеть в пассажирах выгодных клиентов. Взгляд, скользнув по Асе, не задержался, устремился вбок, остановился на сорокалетней паре с тремя чемоданами. Короткий разговор с тратой ласковых убеждающих слов, быстрое согласие – и вот он уже пытается впихнуть чужие чемоданы в свой багажник. Машина приседает на задние колёса и нервно дёргается с места.

Кто-то с воплем ринулся к Асе, обхватил, рванул к себе. Ася упёрлась в мягкую женскую грудь, попыталась отпрянуть, вырваться. Горло дрожало и выдавало:

– Что… вы? Кто вы?

– Ах ты мракобесинка! Не узнала? – женщина ткнулась губами в её щеку, шею, шумно протяжно вздохнула. – Я тебя всю помадой запачкала.

Пока пыталась стереть, расцарапала щеку ногтями с заусенцами. Ася отнекивалась, собирала в кучу поток суетных мыслей, проносящихся в голове, а тётка продолжала обнимать странно-толкающими объятиями и бесконечно тараторить, сбивая слова в жёсткий комок.

– Отец телеграмму отбил, просил встретить. Еле успела. – Увидев побледневшее лицо племянницы, тётка встряхнула её за плечи. – Ну чего ты? Как будто увидела мумию Клеопатры.

«Мумия Клеопатры» – это излюбленная шутка младшей сестры матери тёти Маи из Узбекистана.

– Тётя Мая? – неуверенно уточнила Ася.

– Ну конечно! – всплеснула руками тётка. – Не узнала?

Магдания – для взрослых, для малышни – тётя Мая. Больше похожая на узбечку, со своим национальным макияжем, сомкнутыми на переносице чёрными бровями, яркой помадой, высокой горой пышных волос на голове, золотыми зубами и перстнями.

– Есть, наверное, хочешь? – ласково улыбнулась она золотой улыбкой. – Я там в столовой котлет купила. Если Иринка не съела, вот тебе будут. У нас знаешь какая классная столовка в соседнем доме открылась, если берёшь навынос – на двадцать процентов дешевле…

Совсем, совсем давно Асе помнилось, как она барахталась в течении быстрого арыка под тенью огромного дерева. Вода была прохладной, тёмной, и по ней плыли яблоки, помидоры, груши. Поплавками кружили косточки от вишни, шелуха от семечек, застревали в огромных листьях береговой травы. Следом бежала молодая женщина с ведром, тянулась, поскальзывалась на илистых откосах арыка, хваталась за ветки, пыталась словить хоть что-нибудь.

– Балакаем, деточка, солнышко, – убирала мокрую прядь волос с глаз и призывно кричала женщина, – ну же! Это мои яблоки. Вот… из ведра… груши мои… помидоры мои… дай их сюда.

Ася шла по дну навстречу и не верила, что такие спелые и красивые фрукты существуют на самом деле. У них дома, откуда они только приехали, такие спелые груши и помидоры можно было увидеть разве что на картинках или во сне. Маме иногда удавалось купить помидоры. Хватали все, не глядя, подставляли сумки, авоськи, помидоры сыпались из тазика и бесконечно счастливили покупателя. Расплачивались, бежали домой. Сам факт, что не зря выстояла, купила, приводил в восторг. Потом начинался долгий процесс по удалению плесени, мятости, гнилости, затем к останкам помидоров добавлялся лук, подсолнечное масло – и вуаля! Салат готов! Налетайте, гости дорогие!

Тогда удалось собрать всё. Взамен Ася получила огромную грушу. Надкусила. На лицо, живот фонтаном брызнул сок. Как это? Столько аромата и вкуса в одном кусочке! Чуть позже познакомилась и с той молодой женщиной, которая оказалась её родной тётей Маей.

– Ты молодец, что решилась переехать в Челны, – расплывалась в блаженной улыбке тётка.

– Переехать? Я только в гости на выходные.

– Ах, оставь! – с милой откровенностью отмахнулась она. – Сейчас все хотят переехать в Челны. Вон дополнительные рейсы организовывают.

Они прошли по набережной, завернули за угол дома и в потоке пыльного, душного, утомительного воздуха пошли прочь от пристани.

– Вот там будет дамба, – махала рукой тётка, – вот там завод… птицефабрика… Нижнекамск, Елабуга… аэропорт… а ты чего не на самолёте? На самолёте быстрее. Автомеханический техникум. Вот осенью поступишь в автомеханический. На кого хочешь учиться?

– Я в Пермь. В фармацевтический институт.

– Ах, брось! Зачем тебе? Поступишь в автомеханический, на бухгалтера. У тебя как с математикой? Не. На бухгалтера не надо, посадят ещё, нелёгкое это ремесло, там на всякие хитрости надо пускаться, где ревизора напоить, где ОБХСС пустить по ложному следу. Ты лучше давай на плановика. Никакой материальной ответственности и всегда при харчах. Плановик – это гораздо лучше. Вот я зря выучилась на товароведа. Товароведам квартиру не дают. Не положено. Сами, мол, себя обеспечивайте. Только заводчанам квартиры положены. Вот на завод устроишься, квартиру получишь, не сразу, конечно. Сперва в общежитии поживёшь, замуж выйдешь, там и жильё дадут. А в Перми что? В Перми тебе ничего не светит, люди по тридцать лет в очереди стоят. А тут уже через два-три года получают. Я, когда приехала в Челны, неделю спала на скамейке на пристани. Нас там много было. Каждый день состав менялся, кто-то находил работу, кто-то, разочаровавшись, отчаливал. Их места занимали вновь прибывшие. Пришлось устроиться дворником. Комнату сразу дали.

Бесконечная разговорчивость тётки немного утомляла и особенно раздражало, что она не слушала ответы и не принимала доводы. Она говорила и говорила, обозначая и раскладывая дальнейшую судьбу Аси по полочкам.

Они шли по широкой улице, на светофорах переходили дорогу. Улицы Челнов кишели новенькими автомобилями, мчащимися, кажется, сразу во все стороны. Ася восторженно смотрела на высокие панельные, кирпичные дома с бесчисленными ячейками окон, на широкие проспекты. Её поразило, как быстро на остановках собирались и вновь рассеивались толпы, будто текла свежая кровь по жилам молодого города.

Ася по возможности пыталась не отстать от тётки, идти точно по её следу, поворот за поворотом. Шли мимо шумных подъездов, танцующих и поющих компаний молодых людей, собравшихся вокруг стоявших на земле магнитол. Жизнь здесь плескалась, словно весёлые синие волны. Прошли всего сутки, как Ася выехала из Губахи, а создавалось ощущение, что прошло пятнадцать столетий. Всё переменилось. На месте старых домов выросли новые, барачное гнилое дерево сменилось на бетонную серость современного города с пылающими островками мозаичной мелкоплиточной облицовки. Всё переменилось. То, что было вчера важным, стало казаться неважным, то, что волновало, рассеялось туманом. Само море подростковой рассеянности как-то ушло, и появилось ощущение почвы. Вот же город, в котором, наверное, прекрасно жить. Вот же тётка, которая точно знает, что Асе требуется и как надо действовать.

Зашли в подъезд, поднялись на четвёртый этаж, тётка принялась перебирать один за другим всевозможные виды ключей – от амбарно-трубчатых до плоско-серебристых с неправдоподобными загогулинами и рифлениями. Поймав Асин удивлённый взгляд, пояснила:

– Тут от дома только два, остальные ключи от магазина и склада.

Ключ найден. Тётка толкнула дверь и, широко разведя руки, пригласила:

– Заходи.

Ася боязливо взглянула налево, направо. В узком извилистом коридоре насчитала пять дверей, в щели третьей пробивается свет. Одна дверь открылась, в просвете появилась рука с горшком. Хозяин руки что-то продолжал говорить в комнату, а рисунок трёх васильков на боку горшка дрожал и пах мочой.

– Наша комната там, – тётя Мая показала на дверь напротив. – Шагай быстрее.

Первое, что она увидела в комнате, – три огромных ящика апельсинов.

Тётя Мая открыла холодильник.

– Прекрасно! Котлет нет. Ирин, – куда-то в темноту комнаты крикнула тетка, – котлеты ты съела?

На диване зашевелилось одеяло.

– Я сплю…

Тётка обернулась к Асе.

– Смотри, мне тебя угощать нечем. Только чай. – И она стала выставлять на стол хлеб в пакете, сливочное масло в упаковке, тарелки с колбасой, сыром, яйцами, помидорами и огурцами, зелёным луком. – Ешь.

Ася грустно глянула на апельсины. Почему ко всей роскоши чаепития их не предложили, не поставили на стол?

Тётка разглядывала банку со сгущёнкой: