Рождение Венеры

– В городе беспорядки.

– Что за беспорядки?

Он помолчал.

– Плохая новость… Ночная стража Санто Спирито обнаружила два тела.

– Два тела?

– Мужчину и женщину. Их убили.

– Где?

Он перевел дух.

– Прямо в церкви.

– В церкви! Что произошло?

– Никто не знает. Их нашли сегодня утром. Под скамьями. У обоих перерезано горло.

– Ах!

Но это было еще не все. Я по глазам его видела. Господи, не знаю сама почему, но я вдруг вспомнила о той молодой женщине, чей труп объели собаки.

– А что еще слышно?

– Оба были раздеты догола. А ей кое-что запихнули в рот. – Он сказал это мрачным тоном, потом замолчал, как будто сказал этим достаточно. Я нахмурилась, показывая ему, что не понимаю. – Его член.

Он понаблюдал за моим замешательством, потом недобро улыбнулся и положил руку себе на гульфик.

– Теперь понимаешь? Тот, кто их убил, отрезал ему член и засунул его в рот женщине.

– Ой! – Наверное, я закричала, как маленькая. – Боже, кто мог такое сотворить? Да еще в Санто Спирито!

Но оба мы знали ответ. Это был тот же безумец, который искромсал тело той девушки в болоте за церковью Санта Кроче.

– Вот о чем говорили на заседании, где был отец. Синьория и Совет Десяти постановили перенести тела.

– Перенести? То есть…

– Чтобы их нашли за чертой города.

– И об этом отец говорил с тобой сегодня ночью? Томмазо кивнул.

Но зачем отец это сделал? Если нужно сохранить в тайне столь ужасное дело, о нем не станешь никому рассказывать. Особенно юнцам вроде Томмазо, которые полжизни проводят на улице. Юнцам, которые, выходит, и сами серьезно рискуют, если не захотят переменить свое поведение… Все же боль в животе явно притупила мой ум.

– Но… зачем их куда-то переносить? Ну, раз их там нашли, то почему…

– Что с тобой, Алессандра? Ты по ночам глупеешь? – Он вздохнул. – Сама подумай. Осквернение святыни повлечет бунт.

Он прав. В самом деле, начнется бунт. Всего несколько недель назад одного молодого человека застигли с поличным, когда тот откалывал кусочки от статуй в нишах снаружи старой церкви Орсанмикеле, и ему едва удалось спасти свою жизнь, когда толпа окружила его. Эрила говорила, что малый просто не в своем уме, но Савонарола, рассказав о святотатстве, взбудоражил весь город, и три дня спустя после короткого суда палач казнил того юношу – без пыток, но и без особых церемоний. Очередное кощунство даст Монаху в руки новое оружие. Как он говорил о Флоренции? «Когда городом правит диавол, похоть состоит при нем некоронованной соложницей, и вот зло умножается, доколе не водворятся всюду лишь мерзость и отчаяние».

Мне сделалось так тошно и так страшно, что пришлось притворяться, будто я ничуточки не испугалась.

– А знаешь, Томмазо, – сказала я со смешком, – есть на свете такие братья, которые на твоем месте оберегали бы своих младших сестренок от подобных рассказов.

– А еще на свете есть такие сестренки, которые только и делают, что почитают своих старших братьев.

– Да на что тебе такие, скажи-ка? – возразила я мягко. – Ты бы с ними от скуки помер.

Мы глядим друг на друга, и мне впервые приходит в голову: а ведь мы могли бы дружить, если бы не оказались врагами. Он слегка повел плечами, потом двинулся вперед, намереваясь пройти мимо меня.

– Но ты же не пойдешь сейчас на улицу? Зная о том, что случилось. Ведь там же опасно.

Брат ничего не ответил.

– Из-за этого вы с отцом и ссорились, да? Он запрещал тебе уходить?

Он покачал головой:

– У меня назначена встреча, Алессандра. Я должен идти. Я помолчала.

– Кто бы она ни была, ты можешь подождать.

Он посмотрел на меня сквозь полутьму, потом улыбнулся:

– Ты ничего не понимаешь, сестричка. Даже если бы я мог подождать, она не может. Всё. Спокойной ночи, – тихо проговорил он и двинулся дальше.

Я положила руку ему на рукав.

– Береги себя.

Он чуть-чуть помедлил, а потом осторожно снял мою руку. Похоже, он собрался сказать мне что-то еще, а может, мне только померещилось. И вдруг он сделал шаг назад.

– Господи, Алессандра, что с тобой? Ты поранилась?

– Что?

– Да погляди на себя – ты вся в крови.

Я посмотрела вниз. Действительно, на сорочке спереди расплывалось свежее темное пятно.

И вдруг я все поняла. Значит, это не боль Плаутиллы я ощущала, а свою собственную! Началось! Этого мига я боялась больше всего. Я почувствовала, что краснею от жгучего стыда. С горящим лицом, я обеими руками схватилась за свою ночную сорочку, смяв ткань с пятном, чтобы его не было видно. И одновременно ощутила, как горячая струя потекла по моей ляжке.

Томмазо, разумеется, тоже обо всем догадался. Мне сделалось совсем дурно, когда я представила себе, что он скажет в отместку. Но он вместо этого сделал другое – чего я никогда не забуду. Он склонился ко мне и погладил по щеке.

– Ну вот, – произнес он почти с нежностью. – Похоже, у нас теперь у обоих свои секреты. Спокойной ночи, сестренка.