В поисках греха: когда влюбляются ангелы

– Интересный ход мыслей, – подметил преподаватель, потирая подбородок. – А что вы скажете про влияние экономики на государство?

Вопрос повис в воздухе. Я сделал паузу, собирая мысли. Вспомнил о последних событиях на небесах, о том, как изменения в экономической политике сказываются на уровне жизни людей, о недовольстве, которое с каждым годом накапливается в обществе. Словно когти в груди, они пробуждали во мне чувство ответственности.

– Государство – это отражение экономических реалий, – произнес я, чувствуя, как моя уверенность растёт. – Если в экономике преобладают неравенство и коррупция, то и действия государства будут направлены на поддержку этой системы. Мы видим это на примерах многих стран, где богатые становятся еще богаче, а бедные – неимоверно уязвимыми.

Я быстро взглянул на Ясмин. Она все так же не обернулась. В ней не было ни порицания, ни поддержки – просто пустота. Это немного задело, но я решил не отвлекаться. У меня была своя миссия.

– Но если мы сможем создать экономику, основанную на справедливости, – продолжал я, будто не замечая, что весь мир вокруг остановился, – на поддержке тех, кто в этом нуждается, то и государство изменится к лучшему. Оно станет не просто аппаратом силы, а механизмом для реализации общественных интересов.

На этот раз преподаватель хмыкнул, и я заметил, как его губы растянулись в легкой улыбке. Это было обнадеживающе.

– Отлично, – сказал он, поправляя очки. – Ваш ход мыслей очень необычен. Напомните, с какого вы факультета?

– Социология, – ответил я, ощущая, как сердце колотится от волнения. Возможно, мои слова задели его за живое.

– Похвально, – кивнул он, а затем вновь вернулся к своей лекции.

Я впитывал каждое его слово, но в голове уже витали образы. Образы изменений, преобразования системы, вызванного, в том числе, моими идеями.

Откуда я мог знать об экономике? Честно говоря, всегда считал себя больше гуманитарием, но этот земной мир что-то во мне пробуждал. Может не только тягу к знаниям, но и к чему-то более важному – ответственности за тех, кто не может за себя постоять. Я видел черты людей, у которых забрали надежду. Я чувствовал их голод, их страх.

Когда занятия закончились, я остался в аудитории наедине со своей горящей идей изменить этот мир. Я решил подойти к Ясмин. Она сидела, склонившись к столу. Я, ничего не говоря, присел рядом, стараясь разделить с ней этот момент тишины.

– Чего тебе? – буркнула она, так и не оторвавшись от своего рюкзака. Я заметил, как её пальцы нервозно перебирали пространственные вещи, пока она продолжала настойчиво копошиться в своей сумке.

– Просто хотел помочь, – произнес я, чувствуя, как в груди разгорается какое-то странное волнение.

Ясмин стала для меня каким-то идеалом. Я не хотел, чтобы это звучало пошло, но это действительно было так – я искал свою перспективу в её гениальности. Она, наконец, подняла на меня глаза, и их холодный, пронизывающий взгляд заставил меня замереть на мгновение.

– Помочь? Слушай, мне не нужны твои идеи о том, как заставить мир крутиться по-новому, – ответила она, скрещивая руки на груди.

Я обомлел. Я не ожидал такого враждебного начала. Я, конечно, не собирался предлагать ей глобальных решений.

– Я не про это, – попытался я объясниться, но слова застряли у меня в горле. Её радиус общения не приставал ко мне ни на одно мгновение. Жар ощущался даже на расстоянии, как будто я стоял перед открытым огнём.

– А про что? – фыркнула она, наклонив голову и бросив на меня недовольный взгляд, как будто я – очередной неудачник, который осмелился вторгнуться в её идеальный мир.

Мои мысли путались. Как можно было продолжать эту беседу? Я похоже переоценил свои шансы.

– Почему к тебе лезет этот Трэвис? Он твой бывший? – спросил я, преодолевая собственную застенчивость.

Она засмеялась. На первый взгляд, этот смех мог бы показаться веселым, но я знал, что это всего лишь поджигающее топливо к её внутреннему огню.

– Тебе какое дело, кретин? – крикнула она, сверкнув глазами и подскакивая, как будто кто-то льстил ей, дразня скакуна.

Ясмин схватила свой рюкзак и с таким же артистическим движением направилась к двери, что заставило меня тут же ощутить себя полнейшим идиотом.

Я рефлекторно поднялся и шагнул к ней, прося себя быть хладнокровным.

– Подожди, Ясмин! Я… я просто хотел помочь! – произнёс я, и в голосе своей охоты за истиной я строил последние мосты.

– Да перестань, – вдруг обернулась она и, кажется, искренне смутилась от того, что дала мне возможность продвинуться на шаг ближе. – Не пытайся мне втереть свои сопли. Мы не в сериале.

Тон её голоса стал тише, но в нём все равно оставалась искра сарказма.

– Мне не нужны сапоги для драмы, а ты, похоже, решил разыграть комедию ситуации, – произнесла она, сжав рюкзак как некий якорь к тому, что ей было привычно.

– Я не комик, – попытался возразить я, но слова, обретая форму, теряли смысл под леденящим взглядом. – Мне просто интересно.

– «Интересно»? – она облокотилась о стену, как будто хранила тайну, доступную лишь ей. – И это что, твой способ заигрывания?

Внезапно пошёл дождь за окном, и капли будто провожали меня на пути к тому, чтобы выследить её истинные чувства. Я уже знал ответ, но бессмысленно пытался растянуть разговор, как прыжок в пропасть.

– Ясмин, я… просто подумал, что мы могли бы…

– Так уймись уже, – перебила она, сворачивая на выход. – Ты не в соцсетях, где можно оставлять комментарии.

И с этими словами, она вышла, а дверь захлопнулась с лёгким звоном, оставив меня одного с моими сомнениями и тревогами. Я остался стоять, словно гвоздь, вбитый в незнакомую доску, и только дождь за окном открывал передо мной весь ужас моих ожиданий.

Глава 4

Ясмин

Как же меня все достали. В ушах всё гудело от шуток и фальшивых улыбок, которые, казалось, в универе раздавались направо и налево. Я просто не хочу жить в этом мерзком, гнилом мире. Зачем я вообще здесь? Не имею ни друзей, ни шуток, ни желания. И вот этот кретин, который подошел ко мне на перемене – Адам. Боже, какое имя! Как будто из самой библии вышел, да еще и с натянутой улыбкой, как будто я должна была быть рада его посещению. Мой тон был таким ядовитым, что он отступил, как будто я метнула в него молнию.

Выбежав из универа, я не хотела больше терпеть этот идиотский разговор. Уж лучше промокнуть под дождем, чем продолжать общение с этим недоразумением. Это предательское небо словно чувствовало мой настрой и, решив подыграть, открыло свои хляби. Дождь полил как из ведра, и мне пришлось ускорить шаг навстречу дому, стараясь избежать луж, в которых, как мне казалось, отражалось всё мое уныние.

Можно ли было назвать это «домом»? Скорее, это была тюрьма, в которой я отбывала свой срок. Я ненавижу свой дом, свою мать и свою жизнь. Пару шагов, и я снова вспомнила, как та женщина сидела на кухне с утренним кофе, её рука всегда тянулась к сигарете, будто она искала в ней спасение от своего одиночества, а теперь решилась поделиться этой тягостью со мной.

Я медленно замедлила шаги, позволяя небесной воде промочить меня до нитки. Да, пусть. Чем сильнее я промокну, тем быстрее заболею и окажусь в больнице. Это было бы хоть какое-то облегчение. В больнице хотя бы не нужно было бы общаться ни с кем. Как медленно я бы ни старалась идти, ноги всё равно уверенно вели меня к дому, как будто они знали, что лучше не медлить.

Развалюха трехэтажка, из которой давно пора было бы отправить всех жильцов восвояси на улицу, уныло стояла перед моими глазами. Около входа валялись несколько бутылок – свидетели одной из многих пьянок, что проходили на лестничной клетке. Я тяжело вздохнула, наполняя легкие холодным воздухом, и сделала шаг вперед. Поднявшись на первый этаж, я остановилась перед дверью своей квартиры. Ключ цеплялся за кольцо, как будто тоже не горел желанием открывать эту бездну.

Перед тем как вставить ключ в замок, я немного помедлила. Все это было так знакомо и так ненавистно. Темнота окутывала меня, художник-подсознание разгуливал с кистью в руках, рисуя картины, которые я бы предпочла не видеть. Старомодная мебель, обитая пылью и, возможно, меланхолией, никоим образом не радовала глаз, а напротив – обрывала любые иллюзии о нашем «счастливом» доме. Запах мухоморов приобнял меня, заставив на мгновение задуматься, не запуталась ли я в своей жизни, как в паутине из старых обид и разочарований.

Я прикусила губу, терзаясь внутренними конфликтами. На одной чаше весов оставалась мечта о нормальной жизни, на другой – здравый смысл, мягко шептал «Убирайся, пока не поздно». И всё же, как всегда, у меня не было шансов: если моя мать снова начнет свои песни под гитару на тему «я люблю лишь алкоголь», я, как дура, в очередной раз покину это место в поисках тепла у Хлои.

Дверь скрипнула, словно старая бабушка, желающая рассказать мне очередную ужасную сказку. Я шагнула внутрь, и меня встретил отворот, точно такой же, как место, откуда я сбежала: запах перегара и сигарет сливались в единый, обжигающий коктейль. Если бы можно было обойтись без этих ароматов, я бы, наверное, оставила свои ботинки у двери, но в этом доме к чистоте не принадлежала вера.

Я услышала приглушенные стоны из кухни, но, честно говоря, ничего не могла с собой поделать. Как могла в этом доме позволить своим инстинктам заставить меня сбежать? Не снимая обуви, я прокралась к двери, потянувшись за ручку, словно это был щит, который откроет мне волшебный мир. Я слегка приоткрыла ее, и зрелище, которое предстало передо мной, перехватило дыхание.

На кухне моя мать, решительно игнорируя все нормы приличия, скачет на жирном мужике, как будто это единственное, что имеет смысл в жизни. Да, боже, блять, что со мной не так? Меня не покидало это чувство, что много лет назад перед своим рождением я выбрала неправильную жизнь, и теперь расплачивалась за все накопившиеся ошибки.

– Привет, мам. Снова вечер задротства, да? – не удержалась от язвительного комментария, радуясь, что у меня хоть что-то осталось в запасе – черный сарказм.

Она обернулась, не совсем понимая, кто стоит у двери. Увидев меня, вымученный стон тут же оборвался, а жирный мужик, похоже, не понимал, что у него впереди финал аморального спектакля. Подумать только, у нее, наверное, был выбор, куда потратить свою жизнь, а она выбрала это… Это, что-то в примитивной степени свободы.

Я взглянула на неё, и в её глазах мелькали больше не призраки, но тьма, абсолютная заброшенность. Она не замечала, что её единственная дочь растёт среди разрухи старого дома и дел на уровне «снег растаял, и твоя жизнь с ним».