Книга о бесценной субстанции

Синглтон улыбнулся и пожал мне руку.

– Слышал, вы не фанатка рукопожатий. Но я ваш преданный поклонник и счастлив наконец познакомиться лично.

В подобных ситуациях я всегда испытывала неловкость, и решила, как обычно, сменить тему.

– А я всегда восхищалась вами! Ни у кого нет такой потрясающей коллекции.

– Надеюсь, – сказал Синглтон. – Иначе меня это расстроило бы… Хочу вам кое-что показать.

Он подвел нас к стеклянному шкафу на другой стороне стенда и взял с полки книгу в кожаном переплете, чуть крупнее современного книжного формата и с виду очень старую. По моим прикидкам, она была издана в начале девятнадцатого века в Америке. Почему я так решила? У любого человека, который посвящает столько времени книгам – как и любому другому предмету, – развивается интуиция. Иными словами – нюх, чутье. Начинаешь моментально замечать интересный экземпляр и угадывать его происхождение.

Синглтон раскрыл томик, который оказался рукописным дневником 1845 года. Почерк был неразборчивый, так что больше я ничего не поняла.

– Очень подробный дневник одной либертинки[13 - Либертинизм – нигилистическое философское течение, возникшее в первые десятилетия XVI в. в ученой среде как вызов проповедникам религиозной, этичной, моральной и нравственной догматики.] из Бостона, – пояснил Синглтон. – Она придерживалась крайне нестандартных взглядов, поскольку выросла в коммуне у подножия Беркширских гор, проповедующей свободную любовь и вольнодумие. Единственный экземпляр! Правда, я сделал себе копию.

Меня всегда интересовали утопические общины: «Онейда», «Лили Дейл», «Брукфарм». Мы с Эйбелом даже хотели написать о них книгу. У нас было много идей для соавторства: «Тайная история утопических сообществ Америки», «Эстетика Лас-Вегаса», «Полная и всеобъемлющая история американской поп-музыки»…

– Что-то среднее между Фанни Хилл[14 - Фанни Хилл – героиня скандального романа Дж. Клеланда «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех».] и Молль Флэндерс[15 - Молль Флэндерс – героиня романа Д. Дефо «Радости и горести знаменитой Молль Флэндерс».], – продолжал Синглтон. – Потрясающая женщина. Чем-то напоминает вас.

Я сдержанно улыбнулась. Прежнюю меня.

– Давайте уже пойдем, – вмешался Лукас. – Нас ждут прекрасный ужин и увлекательная история от Лео.

Ресторан находился в четырех кварталах. Мы отправились туда пешком по слякотным улицам. Лукас и Синглтон обменивались последними новостями из мира сверхдорогих книг, их продавцов и покупателей. Свернув с Пятой авеню на тихую улочку, мы оказались перед коричневым каменным зданием. Внутри царил полумрак, в отделке помещения преобладало темное дерево, на белых скатертях горели свечи. Девушка-администратор улыбнулась моим спутникам – когда-то меня тоже всюду встречали такой улыбкой – и проводила нас к столику.

Я взглянула на меню с астрономическими ценами, судорожно подсчитывая, в какую сумму может вылиться ужин в подобном заведении. Филе цыпленка, выращенного по особой технологии на экоферме, – шестьдесят долларов. Сибас – сорок пять. Словно прочитав мои мысли, Синглтон заказал двухсотдолларовую бутылку шампанского.

– Не беспокойтесь, я угощаю, – великодушно заявил он. – Вино – моя слабость.

– По-моему, сейчас моя очередь, – возразил Лукас.

Можно было расслабиться: пусть хоть до утра спорят из-за счета. Я заказала салат за двадцать четыре доллара из консервированных персиков с сыром рикотта и мятой, а на горячее – сибаса. Интересно, как там Эйбел? Аве, наверное, давно накормил его питательной смесью или пюре из курицы и брокколи. Сейчас они, скорее всего, сидят перед телевизором, накрывшись пледом, и смотрят какой-нибудь спортивный матч или детективный сериал. По крайней мере, Аве смотрит, а Эйбел следит взглядом за мелькающими на экране картинками.

– Итак, «Книга о бесценной субстанции»: что вам удалось о ней узнать? – спросил Синглтон, возвращая меня в реальность. Беседа его определенно забавляла. Вскоре мы поняли почему.

– Практически ничего, – ответила я. – Видите ли, у меня есть клиент, который хочет потратить кучу денег, а я как раз не прочь их получить, так что меня очень интересует эта книга.

Моя откровенность развеселила Синглтона.

– Полагаю, ваш клиент либо чернокнижник, либо извращенец, – он усмехнулся. – Не в обиду будь сказано.

Мы засмеялись. Выяснить бы еще, кто этот загадочный тип…

– Он предпочитает не называть свое имя, – не моргнув глазом, соврала я. – Но, по-моему, оба определения – в точку.

– В таком случае, расскажу все, что знаю, – пообещал Синглтон.

Принесли закуски. Мой салат выглядел, как художественное произведение: на простой белой тарелке были красиво выложены очищенные от кожуры половинки сладких персиков с нежнейшей рикоттой и свежесорванными листочками мяты, сбрызнутые медом и оливковым маслом. Лукас заказал карпаччо из говядины, а Лео – салат из тончайших ломтиков сырой свеклы с зеленью, заправленный оливковым маслом, лимонным соком и морской солью.

– Насколько я знаю, существует три абсолютно идентичные рукописи, изготовленные в Голландии в тысяча шестьсот двадцатом году, – начал Синглтон свой рассказ. – Мне довелось держать в руках экземпляр, известный как «Франкфуртская копия». Именно во Франкфурте я его и увидел. Изначально существовало пять копий, но две из них не дожили до наших дней: одна сгорела при пожаре в Лондоне в девятнадцатом веке, другую уничтожили монахи в Мехико в восемнадцатом. Так что остались только «Франкфуртская копия», которая теперь хранится в Амстердаме; «Рокфеллерова копия» – по слухам, она когда-то принадлежала родоначальнику династии, однако сейчас ее местонахождение неизвестно; я бы ставил на Париж, но это не точно. И та, что в Лос-Анджелесе – ее иногда называют «Хантингтонским изданием», поскольку в тридцатых годах она довольно долго числилась в фондах Хантингтонской библиотеки в Пасадене. Все три копии находятся в частных коллекциях. Очень частных.

– Вы знаете имена владельцев?

– Да, – отрезал Синглтон, давая понять, что не собирается делиться этой информацией.

Вылив остатки шампанского в мой бокал, он заказал еще одну бутылку и продолжил рассказ:

– Вернемся в тысяча шестьсот двадцатый год. Жил тогда в Амстердаме человек по имени Иероним Зилл. Небольшое отступление: вы же в курсе, кто такой Алистер Кроули[16 - Алистер Кроули (1875–1947) – английский оккультист, поэт, художник, писатель и альпинист, был известен как черный маг и сатанист.]?

Мы с Лукасом кивнули с умным видом. Каждый букинист знал, что за первое издание любого из творений Кроули можно получить сумму, равную среднемесячному доходу. Вот и все, что мне было известно об авторе, помимо того, что его считали колдуном, чернокнижником, магом – или как там еще называют тех, кто накладывает заклятья и говорит с призраками.

– Кроули был признанным авторитетом в области секс-магии. По слухам, все свои знания он почерпнул как раз из «Книги о бесценной субстанции».

– Интересно, – сказала я.

– Что еще за секс-магия? – спросил Лукас.

– По сути, это искусство использования секса для творения магии, а именно, по определению Кроули, – «для изменения реальности в соответствии с волей мастера». Что-то вроде того. Выделяют различные магические течения. Например, согласно Тантре, мужчина укрепляет свою власть, задерживая семяизвержение. Теория западного оккультизма предполагает визуализацию желаний в момент оргазма. Также есть целый ряд магических обрядов с привлечением демонов или неких божественных сущностей. Я в этом мало разбираюсь. Сатанисты практикуют совокупление на алтаре. Виккане[17 - Викка – неоязыческая религия, основанная на почитании природы. Существует несколько викканских течений. Одно из них, упомянутая в тексте Гардерианская викка, – единственное направление, которое строится на сексуальных практиках.] используют секс, чтобы соединить мужское и женское начало. Перечислять можно бесконечно.

– С ума сойти… – Лукас присвистнул. – Я, конечно, слышал о чем-то подобном…

Мне тоже было кое-что известно, но Синглтон переплюнул нас обоих. Я читала пару оккультных книг и пробовала гадать на картах Таро в подростковом возрасте, хотя и не углублялась в тему. Эйбел в свое время очень интересовался темными искусствами – с целью разоблачить мнимых «магов» и вывести мошенников на чистую воду. Он считал это полной ерундой. А вот я не была так категорична – редкий случай, когда мы расходились во мнениях. В моей жизни порой происходили мистические совпадения, не поддающиеся логике. Я никогда ни во что не верила. Однако допускала, что существует нечто за гранью человеческого понимания.

– На чем мы остановились?.. Итак, «Книга о бесценной субстанции», – продолжил Синглтон. – Предполагается, что написал ее житель Амстердама по имени Иероним Зилл. Он был химиком и алхимиком. Его имя получило известность благодаря философу и искусному граверу Роберту Фладду, увлекавшемуся алхимией. Фладд считал Зилла другом и оставил о нем подробные воспоминания. Существует версия, что именно утерянная книга голландца вдохновила Фладда на создание знаменитой розы, ставшей эмблемой ордена розенкрейцеров[18 - Орден розенкрейцеров – тайное теологическое и мистическое общество, основанное в позднем Средневековье.].

Я вспомнила известную гравюру с изображением розы: семь рядов лепестков символизируют семь тел человека – от духовного до физического. Или семь планов бытия – от рая до ада.

Пришел черед основных блюд. Сибас был приправлен травами и фундуком. Лукас заказал утку с лесными грибами. Синглтону принесли три крошечные бараньи отбивные с кровью, на «подушке» из картофельного пюре.

– Некоторые современники упоминали Зилла в письмах и дневниках. Например, Ханс Хансон, алхимик из Амстердама, найденный мертвым в собственном доме в возрасте тридцати трех лет. У него на столе обнаружили недописанное письмо Зиллу, где тот именовался не иначе как «насквозь прогнивший мерзавец с сердцем свиньи». Один священник – не помню его имени – писал о нем так: «Иероним Зилл – самый умный и самый отвратительный из жителей Амстердама». Чем объясняется подобная репутация? Во-первых, достоверно известно, что он практиковал черную магию. Во-вторых, не гнушался дурить обывателей, продавая поддельные минералы и сомнительные снадобья. В те времена и то, и другое было в порядке вещей. Впрочем, как и сейчас. Так или иначе, основываясь на многочисленных, пусть и не бесспорных, источниках можно предполагать, что именно Зилл написал «Бесценную субстанцию».

– Почему же о ней почти нет информации? – удивился Лукас.

– А вот это интересный вопрос! Все пять копий практически никогда не переходили из рук в руки: по каким-то неведомым причинам владельцы не желали их обнародовать. Насколько я знаю, книгу даже не пытались издавать; созданные Зиллом пять экземпляров – единственные в своем роде. Чтобы прочесть книгу, придется раздобыть одну из оригинальных копий, при этом неплохо бы еще владеть латынью. Что касается «Франкфуртской копии»… Давайте-ка я лучше расскажу все по порядку.

– С удовольствием послушаем! – вставил Лукас.

– Меня всегда интересовала магия. Начал я, как водится, с трудов Кроули. Затем отправился в Оксфорд, где вступил в одно сообщество – нечто вроде магического ордена. Как и большинство подобных организаций, они заявляли, что существуют испокон веков. Думаю, это вранье: всего лишь кучка богатеньких юнцов, которые пытаются «вызывать» демонов и «общаться» с ангелами.

– И как, успешно? – спросила я.

– Я всего лишь букинист. Однако могу сказать, что мне довелось лицезреть поразительные вещи. Никогда бы не поверил, если б сам не был их свидетелем. Какое-то время я работал с этой оксфордской группой. Они практиковали весьма сомнительные ритуалы. Теперь некоторые из членов сообщества мелькают на страницах газет, управляют компаниями и заседают в парламенте. Забавно… У меня тоже имеется небольшой опыт, поэтому я всегда специализировался на оккультных книгах. Моя самая интересная сделка – хотя и не самая прибыльная – связана с колодой карт Таро ручной работы, изготовленных в семнадцатом веке. Я нашел их случайно на старом чердаке в Лионе и продал одной состоятельной даме почти за миллион долларов. Это позволило мне купить домик в Хэмптонсе. Конечно, перед тем как продать, я внимательно их изучил. Прекрасное изделие с весьма необычными иллюстрациями.

К этому моменту все мы слегка захмелели.

– Вы умеете гадать? – спросила я.

– Плохо. Очевидно, не из ложной скромности, а из равнодушия к конкуренции.