Тюдоры. Любовь и Власть. Как любовь создала и привела к закату самую знаменитую династию Средневековья

В 1312 году, когда Гавестон был убит разъяренными баронами ее мужа, казалось, больше нет никаких препятствий тому, чтобы Изабелла заняла свое законное место. Она подарила Эдуарду сына, была живым залогом его отношений с Францией и дипломатом между страной, где родилась, и страной, в которой вступила в династический брак. Но когда Эдуард попал под влияние могущественных и жестоких отца и сына Диспенсеров, Изабелла вновь оказалась не у дел: у нее конфисковали земли и забрали детей из-под опеки.

Затем Эдуард совершил стратегическую ошибку, отправив несовершеннолетнего сына, наследника Англии, с посольством во Францию в сопровождении Изабеллы. Из Франции Изабелла написала Эдуарду необыкновенное письмо: «Я считаю, что брак – это союз мужчины и женщины, твердо намеренных жить вместе. [Но] кое-кто встал между мужем и мной и пытается разрушить нашу связь»[40 - Цит. по: Джонс Д. Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию. М.: Альпина нон-фикшн, 2021. С. 458.]. Изабелла начала носить роскошный вдовий траур и заявила, что из-за действий мужа их браку пришел конец так же бесповоротно, как если бы он умер. Призвав на помощь французскую семью, Изабелла – от имени сына – предложила стать представителем всех, кто был возмущен правлением Диспенсеров. В этом деле ее поддержал лишь недовольный лорд Роджер Мортимер, который, как вскоре выяснилось, стал ее любовником.

От имени юного принца Изабелла и Мортимер пронеслись по всей Англии, сметая все на своем пути. Как отмечается в прозаической хронике Брута, «народ сей страны был вынужден подчиниться ее воле». Увы, вскоре после заключения Эдуарда II в тюрьму (сообщалось, что его приговорили к казни раскаленной кочергой) стало ясно, что правление Изабеллы и Мортимера будет не менее разбойническим, чем правление Диспенсеров. В конце концов спокойствие в стране было восстановлено, лишь когда 17-летний Эдуард III устроил собственный переворот против любовника матери. Мортимер отправился на виселицу в Тайберн, а Эдуард заявил, что его мать просто стала жертвой коварства Мортимера. А Изабелла продолжала вести экстравагантный образ жизни еще более 30 лет, до самой смерти в 1358 году.

Хронист Джеффри Ле-Бейкер увековечил Изабеллу как ferrea virago – «женщину, которая подражает мужчине», отказавшись от женских добродетелей, чтобы стать твердой, как железо. Однако вполне вероятно, что этот образ совершенно не совпадает с тем, как она сама воспринимала себя в реальности и в фантазиях. Изабеллу очаровывали артуровские сюжеты: в парижской библиотеке ее матери было несколько романов и целый том легенд о короле Артуре, переплетенный в изысканную белую кожу. Много лет спустя она даже пожалует два романа – о святом Граале и о сэре Ланселоте – французскому королю. Не менее очарован Артуром был и любовник Изабеллы Мортимер: за год до своей гибели он сыграл короля Артура в паре с Изабеллой, исполнявшей роль Гвиневры, на зрелищном рыцарском турнире, после которого устроили пир за круглым столом. Однако поклянется основать новое братство Круглого стола не Мортимер, а сын Изабеллы, Эдуард III, который в 1348 году учредит рыцарский орден Подвязки.

В действительности романтические увлечения членов семьи Изабеллы имели ужасные последствия. Поговаривали, что сама Изабелла во время своего визита в Париж в 1313 году сообщила королю-отцу, что обнаружила признаки адюльтера у жен двух ее братьев. Жену третьего брата действительно уличили в тайных свиданиях с любовниками, которые она устраивала в Нельской башне. Двум королевским дамам обрили головы и заточили их в подземных темницах. Любовников кастрировали, потом заживо содрали с них кожу, колесовали и обезглавили. Следует признать, что после дела Нельской башни доверие французского общества к женщинам резко упало – и, как следствие, популярность куртуазной литературы тоже.

К этому моменту куртуазную любовь уже начинали высмеивать в комических и часто непристойных песенках фаблио, которые исполняли не трубадуры в замках, а жонглеры на рыночных площадях. Женщины в этих песенках изображались подчас развратными, ленивыми, похотливыми… Эти обвинения, может, и не столь серьезные, как церковные, но не менее стойкие.

Однако в XIII веке на поле появился еще один игрок – не просто важный, а поистине великий, если судить по популярности среди современников. «Роман о Розе», превосходивший по распространению даже «Историю британских королей» Гальфрида Монмутского, дошел до нас примерно в 300 экземплярах на разных языках (часть из них была издана уже с появлением книгопечатания, в эпоху Тюдоров). Это внушительная по размеру поэма объемом около 20 000 строк. Первые 4000 или около того написал некий Гийом де Лоррис в 1230 году, а остальные 16 000 – Жан де Мён в 1270-е, более 40 лет спустя. По крайней мере, так сообщает в тексте Жан де Мён. Другой информации о де Лоррисе нет – даже никаких свидетельств того, существовал ли он на самом деле.

Повествование ведется от первого лица и представляет собой пересказ сна, который рассказчик видел в мае месяце несколько лет назад. Прогуливаясь по прекрасному саду, он набредает на источник любви и видит в нем отражение идеального бутона розы. Пока он разглядывает бутон, в него вонзается стрела Амура, «что, в глаз войдя, попала в сердце». Отдавшись власти любви, он становится одержим идеей сорвать розу. Аллегория, очевидно, олицетворяет одержимость куртуазного любовника своей дамой.

Однако после того как нить повествования подхватывает де Мён, на столь легковесный каркас навешивается толстый слой рассуждений по целому ряду тем, от науки до философии. Объем информации настолько велик, что читатели могли использовать «Роман» чуть ли не как энциклопедию. Среди прочего, он охватывает и тему женской природы, к которой де Мён относится более спокойно, чем его куртуазные предшественники. Сновидец обращается за советом к Природе и к Гению; ему помогает Прекрасный Прием; препятствия на его пути учиняют Отпор, Страх и Стыд. Последняя часть поэмы даже включает в себя частичный перевод труда «Об утешении философии» христианского теолога VI века Боэция (позднее переведенного также Елизаветой I). Как напишет три столетия спустя Томас Миддлтон в пьесе «Оборотень», «Любовь умна по-своему. Она / Из всех наук дотошных выбирает / По капле знанья… / И сносит все в заветный свой тайник…»[41 - Цит. по: Младшие современники Шекспира / ред. А. А. Аникст. М.: Изд-во Московского университета, 1986. С. 149.].

Кроме того, можно утверждать, хоть и с меньшей уверенностью, что в Средние века само сексуальное желание рассматривалось как шестое чувство. Так, в цикле шпалер «Дама с единорогом», созданных около 1500 года, наряду с пятью сценами, изображающими аллегории чувств, есть шестая, которая многие годы вызывает немало споров. Сцена изображает даму у входа в шатер, увенчанный девизной лентой с надписью Mon Seul Desir[42 - Мое единственное желание (фр.).]. На самом деле вся традиция куртуазной любви – и ее ценность – обретает больше смысла, если рассматривать ее как один из способов взглянуть на мир под другим углом.

Ученые не могут прийти к единому мнению об истинном значении «Романа о Розе». Был ли Гийом де Лоррис автором однозначно куртуазного текста? Можно ли считать, что, создавая вторую часть поэмы, Жан де Мён просто продолжил путешествие влюбленного в более мирском духе последующих десятилетий? Или он на самом деле хотел выразить своим текстом протест против самой концепции куртуазной любви, подрывая основы более ранней части произведения, несмотря на все свои заявления о том, что продолжает дело де Лорриса?

Более того, быть может, и сам де Лоррис решил немного поразвлечься, сочинив экстравагантно-наглядные рекомендации для влюбленного – не менее наглядные, чем рекомендации Андрея Капеллана, и, как и у Капеллана, восходящие к Овидию:

Кто ткань умело раскроит,
Костюм чудесный смастерит.
Чтоб рукава сидели ладно
И ты в нем выглядел нарядно.
И туфли ты приобрети,
За чистотою их следи.
Перчатками обзаведись
И поясом ты подвяжись.
Пусть туфли будут со шнуровкой,
И затяни её ты ловко;
Кошель шелковый раздобудь.
Всегда старайся как-нибудь
Поэлегантней сшить наряд[43 - Цит. по: Де Лоррис Г., Де Мён Ж. Роман о Розе. Ростов-на-Дону: ЗАО «Югпродторг», 2001. С. 76–77.].

Де Лоррис повествует, как его герою, поэту-мечтателю, бросает вызов дама Разум, спустившаяся из своей башни, чтобы защитить идею целомудрия и попытаться убедить мечтателя вообще не срывать розу. В XIII веке тема целомудрия вызывала оживленную дискуссию. Церковные ученые постоянно спорили о том, нужно ли непременно считать блуд грехом, – ведь без него человечество бы попросту вымерло. Можно ли считать блуд допустимым только в целях продолжения рода – или все-таки позволительно, как выразился теолог XIII века Ричард Мидлтон, «умеренное удовольствие»? В «Романе о Розе» Природа жалуется на то, что человек не смог использовать данные ему «инструменты» для поставленной ею цели: рожать детей для продолжения человеческого рода. Все противоречия дискуссии церковников здесь налицо. «Любовь есть мир, вражду таящий, / Враждебность с нежностью горячей… Греховное в любви прощенье, / Прощеное в ней прегрешенье»[44 - Цит. по: Де Лоррис Г., Де Мён Ж. Роман о Розе. С. 138–139.].

Если де Лоррис пишет о том, как завоевать любовь дамы, то де Мён переходит к тому, как получить от дамы то, что нужно (то есть секс), не попав при этом в любовную ловушку. Вероятно, значение имеет и то, что Амур с самого начала изображается не пухлым младенцем, а юношей-охотником, чьи стрелы таят в себе большую опасность. Возможно, разница между двумя частями «Романа» на самом деле отражала недоверие к женщинам и сексу, нараставшее в обществе в течение всего XIII века.

Любовь Гвиневры сделала Ланселота тем, кем он стал, – рыцарем. Но она же помешала ему достичь высшей рыцарской цели. В одной из книг цикла «Вульгата», посвященной поиску Грааля, женщины, искушавшие целомудренных рыцарей Персиваля и Борса, в итоге оказываются дьяволицами. Будучи отвергнутыми, они исчезают в клубе дыма. Галахад, самый чистый рыцарь из всех, встречает на своем пути только девственниц – тех, кого он спасет, и ту, которая указывает ему правильный путь. Есть версия, что они олицетворяют добродетель души и даже фигуру самого Христа. (Что ж, авторами «Вульгаты», вероятнее всего, были монахи: это последний раз, когда легенды о короле Артуре попали в руки религиозных деятелей.) Единственной добродетельной женщиной, в противоположность морали более ранних времен, теперь оказывалась девственница. В последние десятилетия XIII века папа римский предписал провести расследование опасных взглядов, а парижский епископ Этьен Тампье выпустил ряд «Осуждений» с официальным выступлением против сочинений Андрея Капеллана.

Расширение свобод, характерное для XII века, сменилось все более суровым климатом века XIII с его мрачным представлением о самой природе человека. Историк Йохан Хёйзинга в каноническом труде 1919 года «Осень Средневековья» характеризует «Роман о Розе» как «бревиарий [то есть молитвенник] аристократии»[45 - Цит. по: Хёйзинга Й. Осень Средневековья. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2011. С. 564.], добавляя: остается лишь удивляться, что церковь, столь нетерпимая к инакомыслию, в течение стольких лет позволяла разрастаться его влиянию на умы. Не потому ли пресыщенный взгляд де Мёна на женщину – непостоянную, недостойную, одновременно лживую и легко поддающуюся обману – все больше совпадал со взглядами церкви? Вероятно, тема куртуазной любви могла иссякнуть уже тогда, растворившись в скуке схоластических споров (посвященных, в частности, тому, могут ли несколько ангелов находиться в одном и том же месте одновременно, а то и сколько ангелов может танцевать на булавочной головке).

Однако совсем скоро из Италии начнет пробивать себе дорогу совершенно другой импульс для переосмысления старого идеала. Ошеломляющий эффект гуманистических наук, появившихся в эпоху, которую мы называем Ренессансом, вдохнет новую жизнь в литературу о куртуазной любви – и придаст ей новое нравственное измерение.

3

Комедия, Чосер и Кристина: XIV в.

Новый поворот в истории куртуазной любви относится к последним годам XIII века: в 1284 году во Флоренции один 18-летний поэт стоял на перекрестке и смотрел, как мимо проходит девушка его мечты. Его звали Данте Алигьери, и он был отпрыском мелкой флорентийской знати. Впервые он увидел ее на майском празднике девятью годами ранее, когда ей было восемь (юный ангел, облаченный «в благороднейший алый цвет, скромный и пристойный»[46 - Цит. по: Алигьери Д. Новая жизнь. Божественная комедия. М.: Художественная литература, 1967. С. 19.]), а ему – всего на год больше. Ее личность позднее установил первый биограф Данте, Джованни Боккаччо: это была Биче Портинари, и происходила она из гораздо более знатной семьи, чем он. Данте назвал ее Беатриче. «Ее образ, постоянно пребывавший со мной, давал Любви силу, чтобы властвовать надо мной»[47 - Там же. С. 20.].

И вот, облаченная в белое, Беатриче в сопровождении двух дам постарше идет по одной из улиц Флоренции, примыкающей к мутным водам Арно. Взгляд ее падает на оробевшего поэта, она любезно приветствует его – «столь благостно, что мне показалось тогда, будто вижу я предел блаженства»[48 - Цит. по: Алигьери Д. Новая жизнь… С. 20–21.]. Уединившись в своей комнате, он уснул, и ему приснился дивный сон.

К нему приближалась гигантская фигура Повелителя Любви, который нес на руках обнаженную женщину, прикрытую алой тканью. Это была Беатриче. В одной руке Повелитель держал какой-то предмет, полностью охваченный огнем. Он обратился к Данте: «Взгляни на сердце свое». Затем он разбудил Беатриче и понудил ее съесть пылающий предмет, который держал в руке. Современные литературные критики до сих пор пытаются разобраться в значении этого сна – как при жизни Данте его пыталась разгадать группа друзей-поэтов, которых он называл Fedeli d’Amore – «Верные Любви». Несомненно одно: с этого момента Данте и Беатриче отправились в путешествие, в котором им предстояло вознестись в Дантов «Рай» – и навсегда попасть в историю литературы.