Фаталь оргазм

ночи проходят в тесноте
перепавших накоротке со —
единений – не оправдательного распада,
подчиняя все извинять тобою – постой;
пусть дождь раскаяния все смоет
и шелуха сойдет
во вешние воды,
в головокружении цветения:
мы еще, по-прежнему, живы?.

«Малиновый рот для аленьких губ с рук…»

Малиновый рот для аленьких губ с рук:
просыпайся, нам пора
по грибы,
да ягоды.
Под еловые развалы и белесые березы,
а супротив ветра гонят живописные верха,
мимо свирепых дворов с оскалом и плевком.
Увидев могилы и среди них прореху:
– Думаю, что и нам найдется там место.
Не нравится подуманное,
но:
Не оставаться же
безгробными и жданными…
– А кому вообще может нравиться,
что ты думаешь?!
Что ж: tutto va bene,
как ты говоришь.
Но давай же спросим себя:
полон, или пуст я,
suit qua,
природа стерпит пустот?

«Хождение в прилесок…»

Хождение в прилесок,
где озеро:
черный дрозд
пролетает напротив.
Среди травы и кустов
нет
ни намека
на грибные всходы,
выжженных
до пшеничного хлеба:
сыроежки, мухоморы, моховики…
еt cetera.
Лишь россыпь черники
в цвет
оперенья дрозда позади.

«Утро…»

Утро:
ранний подъем,
виталоги,
засолнценеют в колыхании
поля подсолнухом,
в руках раскаленный мак
в негу склонит.
И вот уже вечер:
уходит в иссиня-черную складку
подбитая люмьеровская луна
в медном соке;
Блюзом танцует
воображая
память:
вместе будут те,
кого здесь рядом нет.
И напоет под саксофоны соло:
все прекрасно,
милая Маркиза,
позади хлопками расцветают
пиротехнические огни;
Унеси в ночи,
себя разоблачая,
и не вздумав,
что не напишешь ни строчки,
письмом откапывай
кладезей гроши.

«Шагай…»

Шагай
за судорогами и распадом ума,
в величавый горизонт
суматохи проспекта,
где кто-то сызнова теряет
себя,
ни себе,
ни им
взаправду не нужный.

И в небе взирает Глас, пред-речистый, тому:
скверная утварь застоя,
да покройся кишащей заразой,
жалкий ты скот!
Разве ты не слышишь, что я
в тебе