Звезда заводской многотиражки

– А зачем грим? – спросил я.

– Что значит, зачем? – мой собеседник выпучил глаза. – Чтобы вид был приличный. Похожий на себя при жизни. Или даже лучше. Они, знаешь ли, всякими к нам приезжают. И с перекошенными рожами, рот раззявлен, глаза открыты. Трупные пятна, опять же. А им скоро на выход. Думаешь, им было бы приятно лежать перед всеми таким некрасивым? Вот я и занимаюсь… Коробку вот из-за тебя разбил. Может, заклеить как-нибудь можно? Знаешь, как удобно с этим гримом? Где новую-то взять?

– Да заказать на озоне, делов-то, – сказал я. Парень похлопал глазами, на лице его отразилось полное и абсолютное непонимание. Но он тут же овладел собой, рассмеялся, махнул рукой жестом: «Ну да, точно, как я сразу не догадался!»

– Кстати, а как тебя зовут? – спросил он. – Тебя без документов привезли, так что ты пока только под номером проходишь. Но не назвать же тебя семьсот тридцать четвертым.

– Жан, – ответил я.

– Серьезно? Жан? Прямо так в паспорте и записано? – и такой неподдельный восторг в голосе.

– Ну да, Жан Михайлович Колокольников, – я утвердительно кивнул.

– Шутник был твой папаня, – криво усмехнулся он. – Мне бы такого… А я Веник. Ну, в смысле, Вениамин.

– Очень приятно, – я вежливо кивнул, но руку протягивать не стал. Во-первых, его пальцы до сих пор были в гриме. А во вторых – он трогал труп без перчаток! Чтобы не обдумывать эту мысль долго, я спросил. – Вторая городская – это же рядом с Площадью Труда.

– Не, – он помотал не очень чистыми патлами. Разве им не полагается носить головные уборы? С другой стороны, курить им тоже должно быть запрещено… Нда. Привозят, значит, бабушку в гробу хоронить, а от нее табачищем и алкоголем разит. Будто она перед похоронами решила оторваться по полной. – Это на Куйбышева, за Дунькиной рощей. Рядом с площадью Труда – третья.

– Понятно, – кивнул я. Кажется, с тем же выражением лица, что и этот парень минуту назад. Когда ничего не понял, но не хочется это показывать. Куйбышева? Дунькина роща? Это где вообще? В пригороде? Или вообще не в Новокиневске?

– Слушай, а как ты вообще выжил? – вдруг спохватился Веник. – Ты же с восьмого этажа упал!

– С какого еще этажа? – я потер лоб. – Я же на шинном заводе разбился!

– Да нет! Воха и Юрилой тебя с Новых Черемушек привезли, завод вообще в другой стороне! – Веник схватил грязноватое вафельное полотенце и принялся оттирать пальцы от грима. – Я тебя зарегистрировал, но мне сказали поставить как есть в холодильник, утром милиция с экспертом придет… Расследование, и все такое. А я почему не довез? – на его лице отразилась мучительная работа мысли. Потом глаза засветились пониманием. – А! Я понял! Потом телефон в регистратуре зазвонил, я побежал брать трубку, а потом забыл. Уф… Но на самом деле хорошо, что так получилось! Ты вообще… это… как себя чувствуешь? Ты же закоченевший был уже!

– Нормально, – я снова помахал руками, покрутил головой. Потоптался на месте. Подпрыгнул. – Даже, можно сказать, хорошо.

Я прошелся из стороны в сторону, стараясь не смотреть на бабульку на гранитной плите стола. Было как-то… неуютно что ли. На похоронах мне случалось бывать, а вот чтобы трупы так просто рядом лежали, а мы весело болтали о своих делах – как-то не было. Новый опыт.

– Я вроде недавно читал новость про ожившего покойника где-то в Нижнем Новгороде что ли, – задумчиво сказал я. И снова Веник странно захлопал глазами, словно хотел о чем-то спросить, но не стал. – А ты давно уже работаешь здесь?

– Восемь лет, – с гордостью заявил он, выпрямив спину. – Но пока ни разу не оживали. Ты первый. Поэтому я и говорю, что никто мне не поверит…

– Ты же не собираешься меня по этому поводу… того? – я многозначительно чиркнул по горлу большим пальцем.

– Да ты чего? – дернулся Веник. – Ой, слушай, ты же, наверное, сам офигел… Закуришь?

Он схватил квадратную пачку «Беломора», которая лежала на столе рядом с трупом бабульки, и протянул мне.

– Да я бы лучше домой поехал, – сказал я немного смущенно. – Я нормально себя чувствую. Видишь, даже прыгать могу!

– Ты это брось! – строго сказал он. – Какое еще домой? А вдруг ты окочуришься по дороге? Мало ли, какие у тебя внутренние повреждения! Да и автобусы не ходят. Ты далеко живешь?

– В «Новокиневской Чайке», – сказал я. – Не ближний свет, конечно, но можно такси вызвать. Ой, меня же без вещей привезли. Вызовешь мне тачку?

– У меня рубль с копейками до зарплаты остался, – замялся он. – Слушай, а давай ты тут переночуешь? А утром Надежда Павловна придет, пусть она и решает, можно тебе домой или нет.

– А туалет у вас тут имеется? – спросил я.

– Дверь напротив, – махнул рукой Веник.

Я вышел, преодолев некоторую брезгливость взялся за металлическую ручку. Да уж, похоже, сантехнику тут со времен царя Гороха не меняли. Сливной бачок под потолком, чтобы смыть, надо дернуть за свисающую с него цепочку. Труба покрашена коричневой краской, как и плитка на полу. В явно самодельном фанерном ящичке, прибитом к двери двумя гвоздями, порванная на аккуратные квадраты газета. Газета, Карл! Кто вообще в наше время подтирается газетой?! В какую больницу меня привезли? Туалетная бумага сейчас даже в бесплатных сортирах на улице есть!

Хорошо, что я только отлить… Не хотелось бы совать в нежные места газетную бумагу с типографской краской…

Несколько секунд я помедлил, прежде чем дернуть за цепочку. Потом все же справился с собой, мысленно добавив к списку гигиенических процедур, которые я сделаю сразу же, как вернусь домой, помыть руки с доместосом. Кожа слезет, да и хрен с ней. Подошел к раковине, открутил барашек. Кран чихнул, выплюнул порцию холодной воды, потом полилась нормальная струя. Я сунул под нее пальцы. Бррр. Холодно-то как! Тут и так-то не жарко, еще и вода ледяная!

И мыло хозяйственное.

Хотя я где-то читал, что оно, вроде как, с обеззараживанием справляется чуть ли не лучше, чем всякие там бактерицидные. Я принялся намыливать руки.

А потом поднял голову и встретился взглядом со своим отражением.

И заорал.

Глава третья. Доброе утро, товарищи…

Это кто вообще?! Первым делом я подумал, что это не зеркало, а стеклянное окно, за каким-то хреном установленное над раковиной в туалете морга. Из которого на меня ошалевшим взглядом смотрит незнакомый парень годов, может, двадцати или чуть больше. С внешностью типичного героя советских плакатов. Ну, если не считать некоторой растрепанности светлокудрой шевелюры и комка запекшейся крови на правом виске.

– У тебя там все хорошо? – Веник тревожно побарабанил в дверь. – Помощь не нужна?

– Нормально все, – автоматически ответил я. Помахал отражению рукой. Парень за зеркалом повторил маневр. Я осторожно приблизил руку к зеркалу. Провел полосу, перечеркивая мутные разводы. Похлопал глазами.

Хотел бы я о чем-нибудь подумать, но голова стала похожа на воздушный шар. Пустая и гулкая.

– Ты кто? – прошептал я одними губами. Чтобы Веник меня не услышал и не решил, что я кукушечкой поехал. Что в моей ситуации, в общем-то, вполне логично. Я крепко зажмурился. Сосчитал мысленно до десяти, потом снова открыл глаза. Герой социалистического строительства все еще был за зеркалом. А меня не было.

Хозяйственное мыло выскользнуло из ослабевшей одним махом ладони, брызги холодной воды попали на рубашку и расплылись на голубой ткани темными пятнами.

Я все еще сплю?

Надо же, реалистичный сон какой…

Я посмотрел на свои ладони. Если это и сон, то какой-то очень реалистичный. Обычно, когда во сне пытаешься что-то рассмотреть в деталях, картинка расплывается, появляются какие-то артефакты на боковом зрении. Я быстро поднял глаза обратно к зеркалу.

Ничего не изменилось.

Там все еще был кто-то молодой и красивый. А меня, старого и, как сказал Сережа, фактурного, там не было.

Я тряхнул головой. Положил на место мыло. Оттер руки от его скользких следов под все еще ледяной водой. Почувствовал, как моя кожа покрылась мурашками, а волоски на предплечьях встали дыбом. Посмотрел на висящее на крючке рядом с зеркалом ветхое сероватое вафельное полотенце с влажными пятнами. Стряхнул воду с рук и протер их об штаны.

Открыл шпингалет и вышел в коридор. На деревянных ногах. И голова деревянная. Ни тени мысли. Шоковая пустота.

– Слушай, ты… это… Надо было тебя предупредить про разбитую голову, – затараторил Веник, как только я вышел. – Вообще они сказали, что ты был уже мертв, когда они приехали. Я думал, что череп проломлен, но трогать мне тебя запретили, сказали, чтобы поставил, как есть. Расследование будет, эксперт должен заключение делать, утром приедет. Может, закуришь, все-таки?

– П…Пожалуй, – я медленно кивнул, взял протянутую Веником пачку. Тряхнул легонько, вытянул бумажный цилиндр. Покрутил в руках. На пол посыпалсиь табачные крошки. Как вообще курят папиросы? Вроде как-то сминают сначала. Ну да, логично. Если так оставить, то вместе с дымом получишь полный рот табака.