Звезда заводской многотиражки

– Веник, да что ж это такое? – напустилась на патлатого санитара Надежда Павловна. – Согласно журналу, ты принял ночью труп номер семьсот тридцать четыре, но в холодильнике тела нет. Куда ты его дел? Опять решил, что ему надо проветриться и выкатил на улицу?

– Я же вам говорил, Надежда Павловна, – со вздохом проговорил Веник.

– Ну вот опять, снова-здорово! Я тебя спрашиваю, где тело?!

– Да живой он, я же говорю! Я старушке грим накладывал, а он сам пришел, я чуть в штаны не наложил…

– Кто живой? Что ты мне голову морочишь?!

– Да труп этот, семьсот тридцать четвертый…

– Что значит, труп пришел?!

– Гражданочка, не могли бы вы…

– Да подождите вы, Веник, объясни толком, куда ты дел труп?!

– Никуда я его не девал, чаем напоил и уложил спать в комнате отдыха.

– Так это тот что ли… Так и что теперь делать? Секционная-то готова?

– Надежда Павловна, какая секционная? Вы живого человека собрались там вскрывать?

Тут я понял, что не могу больше по-тупому слушать этот разговор. Все-таки, про меня речь идет, это же я на своем запястье обнаружил клеенку с означенным номером. Я решительно вышел из комнаты отдыха и направился в сторону голосов.

Прошел мимо того зала, где Веник гримировал старушку, потом коридор повернул, и я чуть не уронил три прислоненных к стене крышки гроба, обитых красным ситчиком с черными оборочками.

В конце концов я оказался в тесной каморке, одна стена которой была стеклянной с окошечком, а другая с пола до потолка занята стеллажом. Над стеклянным окошечком с той стороны было написано «РЕГИСТРАТУРА», а с этой за столом сидела та самая девушка с блеклым лицом снулой рыбы. Подперев оное лицо кулаком. За стеклом маячили два человека – лысенький упитанный товарищ в сером пальто с каракулевым воротником. Вид он имел как будто извиняющийся, в руках крутил каракулевую же шапку, а гладкую лысину обрамляли седые венчики волос. Второй был моложе, лет, наверное, тридцати. Тоже в пальто, но в черном. Без шапки, на шею намотан длинный серый шарф.

Стол покрыт стеклом, под стеклом – какие-то бумажки с записями, черно-белое фото мужика с героическим профилем, смутно знакомого, актер что ли какой-то? На столе – дремуче-древний дисковый телефонный аппарат. Траурно-черного цвета. Впрочем, я же в морге, логично…

Сбоку от стола, между стеклом и стеллажом, висела картонка с отрывным календарем. Надо же, кто-то ведь еще ими пользуется. Вот только…

– А вы что здесь делаете?! – Надежда Павловна повернулась ко мне и уперла руки в бока.

– Так это же я труп номер семьсот тридцать четыре, – ответил я. – Ну, в смысле, был трупом.

– Что вы имеете в виду? – грозно спросил мужчина помоложе.

Только я открыл рот, как траурный телефон издал пронзительную трель. На рыбьем лице девушки за столом на секунду появился немой вопрос: «Кто здесь?!», потом она вспомнила, что это ее работа, и сняла трубку.

– Морг, – сказала она таким же бесцветным, как и ее лицо, голосом.

– Девушка, милая! – женский голос из трубки было слышно даже мне. – У меня муж пропал, Куцый Михаил Григорьевич. Вы бы не могли проверить, к вам его не привозили?

– Так, гражданин, что вы там говорили про труп?

– Меня привезли ночью, но, видимо, поторопились.

– А он с паспортом вместе пропал? Если с паспортом, то у нас такого не значится.

– Не знаю, девушка, может посмотрите глазами? Он у меня такой щупленький, в синем свитере…

Я снова зацепился взглядом за календарь. На верхнем листочке было 23 ноября 1980 года, воскресенье. Удивительная последовательность, конечно. Прямо, детальная реконструкция эпохи. Что за бзик у местного руководства? Корпоративнвя культура такая? Или это такой своеобразный протест? Мол, смотрите, у нас ремонт не делали с прошлого века, и пока не сделают, мы календарь не поменяем.

– Так, давайте пройдем в мой кабинет, – Надежда Павловна притопнула каблуком. – Я так чувствую, что спокойно поговорить у нас здесь не получится.

– Сейчас проверю… Он точно сегодня ночью пропал? У нас вчера два неопознанных мужских трупа привезли.

– Вчера он еще дома был…

Надежда Павловна открыла дверь и впустила двоих мужчин внутрь, а сама зашагала по коридору, показывая дорогу. Еще за одной боковой дверью обнаружился небольшой отнорок, на три двери. На одной было написано «ЛАБОРАТОРИЯ», на второй «ЗАВЕДУЮЩИЙ МОРГОМ», а на третьей висел значок с черепом и костями. И грозная надпись «НЕ ВХОДИТЬ!»

Кабинет заведующей был не то, чтобы большой, но все-таки просторнее, чем клетушка регистратуры. Стены здесь, как и везде, до середины были покрашены в бледно-зеленый, а выше – побелены. На подоконнике стояли горшки с цветами, рядом с дверью – тоже цветы. В такой гнутой металлической штуке с раскраской под березку. В детстве помню много у кого такие стояли. Письменный стол, на столе – тоже стекло. И такой же допотопный дисковый телефон, как и в регистратуре, и перекидной календарь. Дермантиновая кушетка, пара стульев, шкаф-стеллаж, настенные часы. Бормочущий радиоприемник, воткнутый прямо в розетку. Вездесущая раковина. Шкаф для одежды, полированный такой гроб на ножках двухстворчатый.

Ну такой себе интерьер, в общем. Соответствующий остальной корпоративной культуре.

Надежда Павловна села за стол и широким жестом предложила нам всем последовать ее примеру. Я и Веник заняли кушетку, а неизвестные пока граждане в штатском – стулья.

– Так… – сказала Надежда Павловна и оглядела всех собравшихся. – Кто-нибудь мне объяснит уже, что здесь происходит?

– Надежда Павловна, мы всего лишь хотели провести вскрытие тела… —

– Да говорю же вам, труп привезли, сдали, а он ожил! Вот он тут сидит!

– Но у нас написано, что от многочисленных травм он скончался еще до приезда скорой… Вы точно ничего не перепутали?

– На скорой, значит, не перепутали, а мы перепутали!

– Ну мало ли, всякое бывает…

– Я вообще-то здесь, осмотрите меня, если хотите, – сказал я. – Только можно как-нибудь без вскрытия?

После моих слов все как-то расслабились. Молодой мужик откинулся на спинку стула, старик положил шапку себе на колено, Надежда Павловна подперла подбородок кулаком. Веник похлопал по карману, видимо задумав достать папиросы, но вовремя остановился.

– Бывает же такое, – хохотнул молодой.

– Вы позволите, молодой человек? – сказал старый и подошел ко мне. Осторожно потрогал пальцами то место на голове, где у меня был ком запекшейся крови. Заглянул в глаза. – На первый взгляд, с вами все в порядке.

– Я нормально себя чувствую, – кивнул я. Но в этот момент бросил взгляд на полированную поверхность дверцы шкафа. Отражение было, конечно, не зеркальным, но было четко видно, что отражаюсь там не я. А все тот же молодой парень с незнакомым лицом героя советских плакатов. Мне как-то опять резко поплохело, но виду я подавать не стал.

– И что мне теперь писать в протоколе? – молодой задумчиво запустил в волосы пятерню. – Нас утром отправили с напутствием, что тут, возможно, убийство, парня с многоэтажки сбросили, а вы говорите, что он здоров. Сумку с вещами, кстати, еще ночью нашли, в помойку кто-то выбросил. Кстати, секундочку…

Он полез во внутренний карман пальто и извлек оттуда красную книжечку с золотым гербом СССР. Открыл ее, приблизил к моему лицу.

– Похож, – задумчиво проговорил он. – Значит вы – Иван Александрович Мельников?

Я открыл рот, чтобы возразить, но вовремя одернул себя.