Звезда заводской многотиражки – 2

– За червонец столик не дадут только, – подал голос молчавший до этого момента дядя Сережа. – За столик надо четвертной заплатить. Червонец – это в бар только.

– Так оно даже и лучше, если в бар! – Егор хлопнул Шурика по плечу. – Чинно посидите за стойкой, как в кино. И не надо позориться с вилками-ножами этими…

– А в ресторан обязательно? – жалобно проговорил Шурик.

– В кино еще можно, – сказал я. – Только там не поговоришь особо.

– А разговаривать о чем? – вид у Шурика становился все хуже и хуже.

– Слушайте, так это… Раз он на свидание идет, так может мы ему пустую комнату организуем, а? – Егор заговорщически всем подмигнул. – Дядя Миша, ты же сейчас один, может уступишь по-товарищески Шурику, а? Для устройства личной жизни?

– Так сами бы и уступили, раз заботитесь, – прищурился дядя Миша.

– Так у тебя уютнее будет, а у нас – какая романтика? Четыре койки и стол, тоже мне обстановка! – хмыкнул Егор.

– Вот пусть любую и выбирает, куда кралю свою заваливать, – дядя Миша захохотал.

Шурик покраснел и вскочил. Быстрым шагом двинулся в сторону выхода. Потом резко повернулся и подошел ко мне. Схватил за рукав и потащил за собой. Я чуть не навернулся с кровати от его резкого движения.

– Шурик, ты чего? – недоуменно спросил я, когда он выволок меня за дверь.

– Да ничего, – буркнул он. – Зачем я вообще сказал Егору про это свидание? Теперь мне под землю провалиться хочется от их советов.

– Ну пойдем тогда в комнату отдыха, телек посмотрим, – предложил я. – Пусть дальше без тебя тебе советы дают.

– Слушай, ты это… – Шурик покраснел еще сильнее, даже кончики ушей стали ярко-алыми. – Я у тебя видел эти штуки… В такой серебристой обертке…

– Какие еще штуки? – сначала не понял я. А потом как понял! – А, презервативы что ли?

– Ты где такие достал? – не глядя на меня спросил он.

– Где взял, там уже нет, – я вздохнул. Презервативы – это была прямо боль… Разумеется, чуть ли не первым делом я заскочил в аптеку и прикупил пару штук, изготовленных на баковском республиканском заводе резиновых изделий. Раскрутил щедро присыпанную тальком штуку… Нда, плодитесь и размножайтесь, как бы говорит этим предметом наша родная советская власть. Даже не представляю, как это использовать можно. Под краном перед надеванием что ли помыть?

Потом поговорил с Аней, чтобы та спросила у Аллы, есть ли что? На мое счастье у нее завалялся десяток цветных презервативов аж из Франции. Ну я честно их все и выкупил. Чуть ли не четверть получки истратил. Благо, первую из наших с Феликсом Борисовичем статью утвердили на публикацию, так что где-то завтра-послезавтра должны подкинуть еще деньжат. И теперь из этого запаса осталось только три.

– А можешь спросить, пожалуйста? – взмолился Шурик и бросил на меня короткий взгляд. Потом снова отвел глаза.

– Какие у тебя, однако, далеко идущие планы, – усмехнулся я. – У ЦУМа, под часами, погулять, первое свидание… Да ладно, ладно, не красней! Пойдем в комнату отдыха. Позвоню, спрошу.

Из комнаты раздался взрыв хохота. Шурик, только-только переставший быть пунцовым, снова залился краской. Я бодрым шагом направился к лестнице.

В комнате отдыха, к сожалению было совсем даже не пусто. Четыре дамочки сидели на диванах, две вязали, одна вышивала. А на экране показывали концерт в честь шестидесятилетия ленинского плана ГОЭЛРО. Даже не знаю, что это, наверняка что-то связанное с электричеством.

– Доброго вечера, дамы! – я широко улыбнулся. Самая старшая посмотрела на меня с неодобрением. Ну или может у нее просто лицо такое. – Нет-нет, на телевизор я не претендую. Я только позвонить!

Телефон Ани я уже помнил на память. Как и телефон Веника, собственно. И Феликса. Да уж, подалуй, стоило отказаться от мобильника, чтобы вспомнить, какой на самом деле обширный у нас объем памяти, если не забивать его все время всяким мусором.

– Анечка, привет! – бодро поздоровался я. – Не отвлекаю?

– Ваня, ты можешь приехать прямо сейчас? – вдруг сказала она. И голос у нее был… непонятный.

Глава четвертая. Вспомнить все

Промерзший автобус, дребезжа всеми своими запчастями, несся по пустому Закорскому тракту. Кроме меня пассажиров было всего трое – клюющий носом дедок с зажатым между коленями станковым рюкзаком и две женщины в одинаковых черных шубах и меховых шапках. Я устроился рядом с серо-синим ящиком кассы. На каждом ухабе эта коробка с ручкой для выкручивания билетиков подскакивала, монетки внутри немелодично брякали. А я заключал сам с собой пари, упадет мой пятачок, повисший на краю ленты, внутрь к остальным монетам, когда тряхнет следующий раз, или нет. Пока держался.

Масляно-желтый свет редких фонарей выхватывал из окружающей ночи то стенд с улыбчивым олимпийским мишкой, который поставили еще летом, и так до сих пор и не убрали. То кусок бетонного забора с темным нагромождением контейнеров за ним, то памятную стелу в честь какой-то годовщины Великого Октября. Автобус чуть сбавлял скорость рядом с пустыми остановками, но когда никто из имеющихся в наличии пассажиров не делал движения к выходу, снова жал газовал и мчался дальше.

Я выскочил на своей остановке. Водитель, зараза такая, тронулся, не успев даже остановиться. Меня обдало ледяной крошкой и облаком выхлопных газов. Я прошипел про водилу матерное и потащился по тропинке к тепло мерцающей окнами громадине дома.

Немного странно было. Я ехал в том же лифте, что и в прошлый раз. Только теперь к моим собственным воспоминаниям об этом добавились еще смутные образы, доставшиеся мне под гипнозом от предшественника. В какой-то момент даже как будто поджилки затряслись. Только не у меня, а у Ивана. Я тряхнул головой, прогоняя неприятное ощущение свободного падения и ледяного ветра в лицо.

В этот момент двери лифта разъехались и выпустили меня на сумеречную площадку. Напротив на стене – знакомая уже цифра 8. Двадцать ступенек. Пимпочка звонка.

Торопливые легкие шаги с той стороны, замок щелкнул, дверь открылась.

На пороге стояла Аня. Немного растрепанная, в коротеньком халатике, рыжеватые волосы схвачены красной ленточкой.

– Ваня, – она порывисто шагнула ко мне быстро обняла, отпрянула и затащила внутрь. – Спасибо, что приехал.

– Да нет проблем, Анюта, – я огляделся. – Что тут у вас произошло?

В квартире царил разгром. Верхняя одежда с сорвана с вешалки и валяется кучей на полу. Дверца шкафа оторвана и болтается на одной петле. Зеркало треснуло, будто в него стукнули чем-то, но не добили. Непонятно что ему мешает рассыпаться на тысячу осколков.

Через приоткрытую дверь спальни было видно, что там та же история – вещи в беспорядке валяются на полу, и выбрасывали их явно невежливо. Ящики комода вывернуты с корнем, дверцы всех шкафов и шкафчиков тоже безжалостно отоломаны. Дверь во вторую комнату была закрыта.

Аня за руку потащила меня на кухню.

Прямо на полу, привалившись к стене, сидела Алла. Та самая неприятная женщина, похожая на тумбочку. Она уткнулась лицом в колени, короткие волосы растрепаны. Разгром – тоже в наличии. Причем здесь все еще хуже – на полу валяются осколки тарелок и пустые жестяные банки с надписями «сахар», «мука», «рис». А содержимое этих банок возвышается грудой в раковине.

– Что тут произошло? – спросил я. Алла не пошевелилась, так и осталась сидеть, сжавшись в комок, на полу и слегка покачиваться.

– Я пришла час назад, а тут – вот это… – прошептала Аня.

– А Мишка? – я прикусил язык, не закончив вопрос.

– Я хотела позвонить, но не стала, – Аня вздохнула. – Он же не знает.

– Что-то искали? Деньги-драгоценности? – спросил я. Блин, какого черта? Я думал, вся эта фигня с рэкетом начнется еще нескоро, лет через десять, по крайней мере… – Милицию вызвали?

– Какая еще милиция, ты что, идиот? – раздался глухой голос снизу. Голову Алла так и не подняла, говорила себе в коленки. – Я в тюрьму не хочу!

– Так это же вас ограбили, – я пожал плечами.

– Чего ты вообще опять его притащила? – зло прошипела Алла. – Хахаля этого своего…

– Потому что кто-то другой может разболтать, чем ты тут занимаешься, – спокойно проговорила Аня.

– Так-то и я могу разболтать, – я скривился. – Напомнить вам, дамочка, как вы моей подруге подсунули всякое тряпье, забрав у нее всю зарплату?