Дураки женятся

Тётя Голда выбегала на улицу, приподнималась на цыпочки и пронзительно кричала, зажмурив глаза:

– Л-ю-юди! Л-ю-юди! Гев-о-о-олт! Гев-о-о-олт!

Боря выбегал за тётей на улицу и ласково обнимал её за плечи.

– Тётя, – говорил он, – пойдём в дом, я съем куриные шейки, вынесу мусор и даже вымою ноги на ночь. Не кричи. Ты разбудишь соседей.

Никаких вопросов

Давно, в молодости, к моему другу подошла девушка по имени Роза. Она была очень некрасивая.

– Игорь, – сказала она, – давай поженимся! У нас будет всё! Ты же знаешь, кто мой папа… Подожди… послушай: два раза в неделю ты сможешь спать где хочешь и с кем хочешь. И – клянусь! – никаких вопросов!

Самое главное

– Саша, ты каждый день слышишь, как мы с бабушкой, и мать с отцом говорим на идиш – и не можешь его выучить? Английский в школе учишь? А что ты на нём можешь сказать? Смеёшься? Идиот… а спроси нас, что хочешь, задай любой вопрос, мы тебе на трёх языках ответим, на русском, молдавском и на идиш! Зельцер восыр – это зельцерская вода, а фисташки – такие орешки, не знаю, почему их сейчас нет. При румынах в городском парке было кафе, твоя бабка, когда была девушка, любила туда ходить, там подавали зельтерскую и мороженое с фисташками… да, она любит об этом вспоминать. Когда было лучше при румынах, или сейчас? При советской власти лучше. Конечно, при румынах можно было своё дело иметь. У нас было своё дело. Ты видел котлован, который вырыли для нового дома быта? Там отрыли фундамент, так это фундамент нашей маслобойки. Я не ошибаюсь. Откуда знаю? Как мне не знать! Я на этой маслобойке с братьями три года отработал! А что потом? Случился неурожай семечек, и мы разорились. Обанкротились! При румынах было трудно. Я месяцами без работы ходил! Белый хлеб видели только по праздникам… а молдаване в деревне хлеба не знали, одну мамалыгу ели. Нет, при советской власти лучше. Смотри, Саша, я тебе объясню: самое главное всегда – это накормить семью. И вот сейчас ты идёшь в магазин, покупаешь за двадцать шесть копеек белый хлеб, литр молока за копейки, сахар и рис, и варишь большой казан сладкой рисовой каши – и всё – обед готов, вся семья сытая! Это главное, а не мороженое с фисташками… Почта была? Дай мне, пожалуйста, «Известия».

Некошерная мерзость

– Во время войны, в эвакуации, выжила вся семья моего деда – все восемь человек, включая детей, – рассказал недавно мой друг Миша. – От голода умер только дедушка, он один голодал – и умер…

– Как же так? – удивился я.

– А вот так, – объяснил Миша, – все ели кошек и собак, а дед не мог.

– Но почему?

– Ты что, не понимаешь? Это же мерзость не-кошерная!

Некорректное поведение

– Саша, наш дом стоял в центре города возле Николаевской церкви. Его разбомбили во время войны. Отец умер, и мы стали сдавать комнаты заезжим еврейским коммерсантам. Название у заведения было, а как же? Гостиница «Бристоль»… не три комнаты, Нусим, а четыре. Ну, что ты споришь, четыре! Прислугу мы не держали, моя мама сама убирала, а я ей помогала. Нет, Саша, комсомолкой не была. Меня один раз пригласили на заседание подпольной ячейки, но мать мне запретила, и я не пошла. Вот слушай, что было, однажды я зашла в комнату, чтобы убрать, но жилец, оказывается, ещё не ушёл, и стал ко мне приставать. Как ты не понимаешь… приставать! А я же была барышня, взяла, и ударила его по лицу… попала прямо в нос! У него пошла кровь. И тут открывается дверь, и входит моя мама. «Мадам, – говорит он, – какая ваша дочь жестокая. Посмотрите, что она сделала». Мама сказала: «Вы, наверное, с моей дочерью себя некорректно вели». Она дала ему платок, и мы ушли. Нусим, ты что, ещё не топил? Холодно. Принеси мне стакан чаю!

Что это за вера?

Когда я учился в пятом классе, был пионером, и несколько раз спрашивал свою бабушку, верит ли она в Бога?

– Нет, – решительно отвечала она, – в Бога я не верю. Я верю в человечество!

Что это за вера? Я не понимал.

Что-то другое

Однажды сестра рассказала мне, что когда ей было шесть лет, она, наша мама и бабушка убирали квартиру накануне какого-то праздника.

– Смотри, Анечка, – строго сказала ей бабушка, – главное – это всегда тщательно вытирать пыль. А если ты будешь плохо вытирать пыль – ты будешь плохой хозяйкой – и никогда не сможешь выйти замуж!

И примерно через месяц, подруге нашей матери – Зое, сделал предложение главный инженер одного из предприятий города. Свадьбу тогда, в пятидесятых, праздновали не в ресторане – стол накрыли в доме невесты. Гости уже расселись по местам, когда сестра забралась на стул, провела ладошками по верху шкафа и показала их маме.

– Смотри, мама, – сказала она изумлённо, – сколько пыли у тети Зои на шкафу… А она замуж вышла!

Мать покраснела, стащила дочь со стула, отвела в другую комнату и строго отчитала.

После этого случая, сестра уже не стремилась так тщательно вытирать пыль. Она поняла: чтобы выйти замуж, надо, наверное, уметь ещё и что-то другое!

Политическое дело

На осенних каникулах в шестьдесят шестом году вся наша семья гостила у родственников в городе Черновцы. Я учился тогда в третьем классе, а мой брат Павлик в пятом. Квартира, в которой жила родня, была большая, четырёхкомнатная, с длинными, прихотливо изогнутыми коридорами, и мы, с троюродным братом Лёней, весело носились по ней, видимо очень мешая взрослым отмечать ноябрьские праздники. Наконец, одна из наших тётушек сказала:

– Лёня, а что вы с утра до вечера сидите в квартире? Возьми братьев, и покажи им город. Поброди с ними по улицам, отведи их на Ратушную площадь, кстати, там, в кинотеатре, идёт новый фильм про войну. Сходите в кино, поешьте мороженого!

И вот мы не спеша прогуливаемся по очень красивой улице имени Ольги Кобылянской.

Холодно и сыро, льёт противный мелкий дождь, в лужах отражаются строгие фасады домов.

Но мы холода не чувствуем, нам втроём хорошо, мы рассказываем друг другу разные весёлые истории и анекдоты. В то время не было смешнее анекдотов, чем про Никиту Сергеевича Хрущёва.

– А этот, ребята, знаете? Никита Сергеевич приезжает на свиноферму, а ему поросята приветливо: «Хрю, хрю, хрю!» «Кормить лучше. В следующий раз, чтобы выговаривали!».

– Лёнчик, а вот этот, приезжает Хрущёв в колхоз. «Ну, как живёте»? – шутит Никита Сергеевич. «Да ничего живём», – шутят в ответ колхозники.

– А как Хрущёв был в сумасшедшем доме?

– Ну, их много!

– Слушай, Павлик, а песенку про Хрущёва ты слышал?

– Нет, не слышал.

– Помнишь, Кобзон на «Огоньке» пел «Куба любовь моя»? Так вот сейчас есть такая же песенка про Хрущёва!

Лёня остановился, подмигнул нам, выпрямился, сделал вид, будто у него в руках автомат и тихонько, вполголоса, запел:

Куба, отдай наш хлеб,
Мы отдадим твой сахар
Куба, Хрущёва давно уже нет,
Куба, иди ты на хуй!

– Лёнь, когда вернёмся, ты мне запишешь этот стишок?

– И мне, пожалуйста, – попросил я.

– Конечно, ребята, мне не жалко! – великодушно согласился Лёня. – В нашем дворе все её уже знают!

– Слушайте, робя! – возбуждённо закричал Павлик, когда мы вышли на Ратушную площадь, – вот что я придумал! А что, если этот стишок написать на бумаге и подсунуть незаметно в сумку какой-нибудь училке, хоть твоей классной, Саня, Варваре Александровне!

– А для чего?