Букет из двух нарциссов

– Не беспокойтесь, я уже пообедала.

Я собиралась помыть кухню и обычную, непарадную, столовую, чтобы на этом закончить уборку первого этажа, но вернувшаяся домой Сьюзен сказала, что будет готовить, и отправила меня наверх, благо дети выползли из своих комнат и спустились ей помогать.

Приведя в порядок все спальни, швейную комнату и большую прачечную на втором этаже, третий этаж с кинотеатром и все лестницы, я спустилась вниз. В простенькой столовой семья Джексонов уже вкушала ужин, и я, стараясь не шуметь, начала прибираться на кухне. Стены между кухней и столовой не было, поэтому я невольно стала свидетелем их разговора.

– О, я сегодня встретила Кена. Ему пятьдесят шесть лет, у него рак мозга, и представляете, он все еще жив! – воодушевленно сказала Сьюзен.

Я чуть тряпку от неожиданности не выронила, а вот все члены семьи явно разделяли ее энтузиазм. Они принялись задавать уточняющие вопросы о том, как же Кену удалось так долго удержаться на бренной земле.

Быстро закончив ужин, все разошлись по своим делам: Джек – в кабинет, а четверо младших детей – в церковь. За столом остались только Сьюзен и Бриджет. Мать, сидевшая напротив дочери, наклонилась к ней и взяла за руку.

– Знаешь, тебе нужно решить, какой опыт ты хочешь получить в оставшиеся годы. Если хочешь вернуться в колледж, когда тебе станет лучше, мы не будем возражать. Но не лучше ли провести это время здесь, с семьей и друзьями, с теми, кто тебя любит и всегда поддержит? – сказала Сьюзен теплым, немного дрожащим голосом.

– Я подумаю… – прошептала Бриджет.

– Если ты хочешь путешествовать или выйти замуж – скажи, мы с папой поможем тебе во всем, что от нас зависит.

– Я хочу, чтобы меня любили. Всю мою жизнь. До самой смерти.

– Мы тебя любим. Мы все тебя очень любим.

– Я не об этом… – Бриджет готова была заплакать. – Кому я такая нужна – некрасивая, слабая, да еще и жить мне осталось пять лет?

Матери ничего не оставалось, кроме как подойти к ней, прижать к себе и баюкать, как маленького ребенка. Мне было очень жаль Бриджет. Из всех детей в этой семье она была самой доброй и к тому же ничуть не надменной. Неужели и правда всегда уходят лучшие?

В этот момент я поняла две вещи: первое – я больше никогда не смогу никому завидовать и второе – мне нужен план, хотя бы на пять лет.

Глава 7. Женщина, которую я люблю

Мартин приехал за мной, как всегда, опоздав на полчаса, и потребовал поторапливаться. Мне было довольно сложно поторапливаться, имея при себе ведро, швабру и пылесос, поэтому я тоже ответила в приказном тоне:

– Хелп ми ту бринг зе вакуум ту ё ка![8 - Помоги мне донести пылесос до твоей машины! (англ.)]

Я отнесла швабру и ведро в багажник, демонстративно оставив пылесос на крыльце дома в тридцати метрах от машины, а потом села на заднее сиденье слева от мешка с землей, так как справа уже сидела Агнешка. Мартину ничего не оставалось, кроме как идти за пылесосом самому.

– Царица Наташа, – процедил Мартин, внезапно вспомнив уроки русского. Надеюсь, в далеком советском детстве учительница била его по рукам указкой.

– Пьекний шалик[9 - Красивый шарф (польск.)], – сказала мне Агашка, для лучшего понимания обведя рукой вокруг своей шеи, а затем показав сжатый кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.

– Колежанка дала[10 - Подруга подарила (польск.)], – ответила я, вспомнив, как Марина вручила мне этот подарок в честь моего карьерного взлета до главного редактора отдела в крупном издательском доме. С тех пор прошло пять лет, шарф был порядком побит жизнью, но все еще не потерял своего очарования. Как и мы с Мариной.

Вот кому я никогда не завидовала, так это Марине, хотя у нее была престижная работа – недавно ее повысили до начальника пиар-управления в крупной компании, большая квартира в центре и самый стильный гардероб, какой я только видела. Но еще я видела, что она все время пропадает на работе, отпуска у нее не было уже несколько лет, а мужчины еще дольше.

Во многих вопросах она была для меня авторитетом, и я часто обращалась к ней за помощью – и консультационной, и, чего уж скрывать, материальной.

Но первые годы нашего знакомства скорее было наоборот. Мы с ней вместе учились в универе и жили в одной комнате в общаге, обе были отличницами, но вот усилия для этого прилагали совсем не одинаковые.

У меня была отличная память, я быстро читала, и норматив студента-филолога в 300 страниц в день мне не казался чем-то невероятным. Мне легко давались все предметы, даже латынь и древнеславянский, и слово «сессия» не заставляло меня холодеть и потеть одновременно.

Я всегда была готова к экзаменам намного раньше, чем начиналась сессия, и курса с третьего сдавала их заранее или и вовсе получала свои пятерки автоматом, так что каникулы у меня начинались сразу же после окончания курса лекций.

Марина же сточила о гранит науки не один зуб. Она постоянно сидела за учебниками, пока я бегала то на свидания, то по заданиям от газет – писать отзывы о спектаклях, концертах и выставках. Тем не менее, зубрежка не особо помогала: на экзаменах преподаватели часто говорили ей, что ставят ей «отлично» за старания и дисциплину, а после сессии сокурсники троллили Марину за натянутые оценки.

Все знали, что я буду писателем. Это не поддавалось сомнению: я выигрывала литературные конкурсы, публиковала рассказы в областных газетах, а порой и в федеральных журналах. За это мне даже многое прощалось – преподаватели сквозь пальцы смотрели на мои опоздания (правда, нечастые), а порой и на более серьезные огрехи.

Так, однажды на третьем курсе я очень плохо написала тест по русской литературе, который неофициально считался экзаменом. Узнав результаты, я подошла после лекции к своему преподавателю – Солнечной дочери Победителя, как она нам представилась на первом занятии. Тогда же без ложной скромности она заявила, что является ученым с мировым именем, а уж после мы сами узнали, что Юлия Викторовна встречалась с Ахматовой и пила чай с Пастернаком.

– У меня тройка за тест. Можно я сдам обычный экзамен?

– Что же вы не подготовились?

– Честно говоря, у меня приступ творчества, и в такие моменты я могу только писать и пить кофе с бутербродами.

– Зачетка с собой?

Я дала ей зачетку, она написала «отлично» и протянула мне ее обратно.

– Пишите, только пишите. И завязывайте с бутербродами.

Кем станет Марина – никто даже не задумывался. Я даже сомневалась, что она сама тогда знала, кем хочет быть. Ее ярое стремление к красному диплому было проявлением не амбиций, а затюканности: мать вечно ей внушала, что без этого Марина станет дворником. И девушка искренне в это верила, игнорируя тот факт, что ее маман, сама отнюдь не академик, работала не дворником, а директором магазина одежды.

В этой связи, кстати, особенно странно, что Марина так плохо одевалась – вечные длинные юбки и водолазки коричнево-серых оттенков начисто отбивали у окружающих желание ее разглядывать. При этом, как я могу судить после совместного посещения общажного душа на десять персон, фигура у нее была просто отличная. Да и личико очень симпатичное, если не закрыто ужасными очками и нелепой челкой.

Первый месяц знакомства я никак не могла понять, почему же мать не выделит Марине денег, чтобы та могла приодеться и сменить очки на линзы, но потом до меня дошло, что денег у подруги достаточно, просто ей нравится прятаться от жизни.

Мои студенческие годы были яркими и беззаботными, хоть и довольно нищими. Зато поклонников у меня было много, иногда за месяц я успевала сходить больше, чем на тридцать свиданий, в некоторые вечера сходив с одним парнем в кино, а с другим в кафе. Тем не менее, влюблялась я редко, и мало с кем встречалась во второй раз, не говоря уж о том, чтобы заводить отношения. Чаще всего свидания после пятого, тщательно изучив характер кавалера с помощью различных испытаний и расспросив его о планах на жизнь, я приходила к выводу, что такую жизнь разделять с ним не хочу, и махала ему ручкой.

Если уж все же доходило до шестого свидания, ставки повышались: не кафе, а ресторан, не задний ряд в кино, а партер в театре, не посиделки с друзьями, а знакомство с родителями. Я не хотела, чтобы секс – свидании где-нибудь на десятом – казался моему избраннику легким достижением.

Марина, напротив, влюблялась часто, но на свидания ходила очень редко. Каждый раз, влюбившись в какого-нибудь лабуха из гаражной группы или глубоко женатого профессора, она мечтательно сообщала мне шепотом, что хочет родить ему сына – точную копию его самого. А я молча думала, что личная жизнь у женщины налаживается тогда, когда она хочет, чтобы ее ребенок был похож на нее.

Обо мне в выпускном альбоме кто-то из сокурсников написал, что я самая яркая звездочка курса, а о Марине – что она вещь в себе. На выпускном на вопросы сокурсников о дальнейших планах я заявляла: «Подробности узнаете из газет», а Марина лишь пожимала плечами. И кто тогда мог знать, что через год я буду провинциальной матерью-одиночкой, а Марина – восходящей, но уже вовсю сияющей звездой питерского пиара?

Глава 8. Тайный сын

Наступил четверг, полный сюрпризов. Правда, под сюрпризами я имею в виду не то, что на меня внезапно пролился денежный дождь или что прекрасный незнакомец ждал меня с букетом на углу Хвойной, напротив старой каланчи. Ждала меня на этом месте всего лишь Христина, а внезапно пролиться на меня мог разве что дождь из лейки душа, если хозяева дома после омовения не повернули рычажок, чтоб направить воду обратно в кран. К слову, такое случалось часто, и мне постоянно приходилось делать уборку с мокрой головой и плечами.

Сюрпризы в моей жизни давно уже перестали быть приятными. И сегодняшний день не стал исключением.

Первым в моей программе на четверг был дом аргентинца, который попросил называть его Ермо. Был он совсем, совсем не мачо, а типичный разведенный мужчина, не умеющий толком приготовить себе еду и уж тем более не смыслящий в других отраслях домашнего хозяйства.

Я ходила сюда уже месяц и успела выгрести всю застаревшую грязь, накопленную предыдущей уборщицей, так что теперь прибираться тут было несложно. Но были в этом доме, полном любопытных вещичек из Латинской Америки, и свои подводные камни.

Самым неприятным и муторным тут было то, что кроме уборки требовалось постирать белье, посушить его в сушилке, а потом погладить и разложить не только по виду – отдельно деловые брюки, пижамные брюки, рубашки, футболки с длинным рукавом, футболки с коротким рукавом, спортивная одежда и так далее, но еще и по цветам! И так для каждого из членов семьи! Судя по одежде, в доме жил сам Ермо, маленький ребенок лет четырех и подросток. Белье всегда было пересушено, а набиралось его каждую неделю две-три корзины, так что на сортировку и глажку уходило больше времени, чем на саму уборку двух этажей и подвала. Я почти никогда не справлялась с этой работой вовремя, и Христина ругалась, что ей приходится меня полчаса ждать. Так было и сегодня.

– Я разложила вещи вашего младшего сына в его шкафу, ваши у вас в комнате, а вещи вашего старшего сына я разместила в комоде наверху, – сказала я аргентинцу перед уходом.

– У меня всего один сын. Пабло, маленький, – Ермо показал рукой, какого роста его ребенок.