Букет из двух нарциссов

И зачем ему врать, что у него один сын? Очевидно же, что в доме живет подросток. Или, по крайней мере, жил и успел поносить целую корзину джинсов, футболок, трусов, толстовок и носков. Я решила не настаивать. Мне ли не знать, что у людей бывают самые разные мотивы, чтобы скрывать наличие ребенка. Может, тут замешана какая-то личная драма.

Десять лет назад, сняв свое первое питерское жилье, я хотела забрать Сережку к себе, хоть и понимала, что комната в коммуналке – не лучшее место, чтобы растить сына. Но мама встала на дыбы, заявив, что нечего таскать ребенка по чужим углам. К тому же, без регистрации я не смогла бы пристроить его в садик.

Я стала экономить и копить на квартиру, но много с зарплаты редактора женского журнала откладывать не получалось – разве что на десять-двадцать квадратных сантиметров жилплощади в месяц. Да и эти деньги, как правило, приходилось отсылать родителям, когда Сереже пора было покупать новую одежду.

Наличие ребенка я не афишировала. Во-первых, неизвестно, как отнеслось бы начальство к тому, что у претендентки на должность с ненормированным рабочим днем есть ребенок, а во-вторых, редакционные кумушки наверняка бы постоянно действовали мне на нервы, сочувствуя, что я редко вижу сына. Так что мне было приятнее иметь имидж не обремененной семьей амбициозной девушки, а не увядающей в тоске по своему малышу мамашки, которую поматросил и бросил его отец.

Да и, что греха таить, клеймо матери-одиночки, скинувшей чадо на бабку с дедом, отпугивало бы от меня мужчин, а уж этого мне хотелось меньше всего. Романы у меня случались регулярно, но все они заканчивались с завершением букетно-конфетного периода – как только отношения переставали приносить мне радость и становились обузой.

Пару раз доходило до предложения руки и сердца. В этих случаях я участливо спрашивала потенциального супруга, что он хочет получить от этого брака и каковы будут мои и его обязанности. Все как один начинали рассказывать, что я должна их холить и лелеять, ублажать в спальне, вкусно кормить, поддерживать в доме чистоту и уют, а они меня за это будут любить. Сама я хотела ровно наоборот, поэтому ничье предложение не приняла, и предъявлять сына мне ни одному из поклонников так и не пришлось.

Глава 9. Именем Господа

После аргентинца мы поехали на разовый заказ – венгерская старушка лет девяноста пяти хотела, чтобы специально обученный человек осторожно помыл ее десять антикварных ваз из богемского стекла, три хрустальные люстры, сто двадцать старинных шкатулочек, серебряные подсвечники, да и всю квартиру заодно.

– Там у нее сиделка живет, так что квартиру часто убирают, особо возиться не придется, – убеждала меня Христина.

Однако я уже была научена горьким опытом и понимала, что наверняка по углам в квартире полно пыли и паутины, а сантехника вся в налете и мыльном камне. И знание жизни меня не подвело.

Когда Христина ушла, сиделка, африканка с дредами, то ли на сносях, то ли просто любительница фаст-фуда, лениво спросила меня:

– Ты откуда?

– Из России.

– А… не знаю, где это. Я из Либерии. Знаешь такую страну?

– Знаю. Я училась в школе, – съязвила я, но либерийка не восприняла эту издевку на свой счет и спокойно отправилась в спальню смотреть телевизор. Старушка, отдыхавшая в другой комнате, попросила ее убавить звук, но та лишь ругнулась в ответ.

Обрадовавшись, что никто не путается под ногами, я решила в первую очередь вымыть антиквариат. Но вот незадача – на кухне вся раковина и столешница были заставлены грязной посудой: ковш с пригоревшей кашей, кастрюля с отбитым дном, тарелки с трещинами и бесконечные чашки с серым налетом. Сиделка явно относилась к своим хозяйственным обязанностям спустя рукава.

Перемыв посуду, я принялась за живых свидетелей былых эпох. На некоторых вещи даже дышать было страшно, не то что мыть, настолько они были хрупкими. Высокие вазы из стекла толщиной, наверное, с десятую часть миллиметра, я мыла изнутри и снаружи, нервно сглатывая. Еще тревожнее мне было только нести их обратно на место на каминной полке: на ковровое покрытие был положен большой ковер, а на него – еще с десяток маленьких толстых половичков то там, то тут, так что пол был мягким, как матрас, и походка на нем становилась нетвердой.

Закончив с этими реликвиями, я приступила к обычной уборке – вымыла кухню, а в гостиной вытерла пыль и помыла люстру. Пока я там же пылесосила ковер, либерийка на кухне кормила старушку какими-то жутко вонючими коричневыми консервами, подозрительно похожими на собачьи.

Старой венгерке угощение явно не пришлось по вкусу, и она тихо бурчала на свою недобросовестную сиделку. Но та знала, как заткнуть этот фонтан стенаний.

– Это грех – так говорить о ближнем, как вы обо мне. Если вы меня уволите, то причините мне вред, и простит ли вас за это Господь? У вас скоро операция на сердце, вот умрете, и будете перед ним отвечать за то, что меня обижали! – увещевала африканка.

После этого старушка сидела несколько часов молча в своей комнате, глядя в стену грустными глазами.

Когда я добралась до ее спальни, где все было в пыли и кружевах, она стала расспрашивать меня, как я оказалась в Америке, а потом рассказала, как девяносто лет назад сама сошла в Нью-Йорке с парохода из Европы, держась за руку отца. Она все рассказывала и рассказывала, пока я стирала пыль с мебели и собирала по углам паутину, отбивала ножом толстенный слой засохших шампуней и гелей для душа со дна душевой кабинки, отмывала полочки ее косметического шкафа в ванной, чистила бесчисленные тюбики с кремами, тональниками, помадами…

Рассказав обо всех перипетиях своей долгой, захватывающей, но одинокой жизни, она попросила принести ей картину, висящую над унитазом. Я принесла, и она с минуту смотрела на рисунок, в котором смутно угадывались женские черты.

– Пикассо, – сказала она наконец, передавая картину мне в руки. – Настоящий. Сам подарил.

Я прониклась и особенно бережно стерла со стекла мелкие коричневатые брызги. Первый раз в жизни я держала в руках подлинник великого художника, и то затем, чтобы почистить его от следов воды из унитаза. Пикассо бы в гробу перевернулся, если б знал, что подарил собственноручный рисунок женщине, которая повесила его в отхожем месте.

Глава 10. Заклинатель зеленого змия

Я страшно устала и надеялась, что после дома несчастной старушки мы поедем домой, но вместо этого мы свернули на незнакомую дорогу и через полчаса оказались у длинного одноэтажного здания. Как выяснилось позже, это был офис виноторговой компании, в задних помещениях которого помещался огромный склад.

– Наташа, тебе – кабинеты справа от входа. Маша, Агнешка, вам кабинеты и большой зал слева, Ира убирает со стороны склада, – распорядилась Христина.

Кабинеты справа принадлежали правящей элите этой конторы. Я решила бросить максимум оставшихся сил на нору гендиректора и смело шагнула в кабинет. Стиль этой комнаты – большое кожаное кресло под старину, дорогой массивный стол, оригинальные картины и статуэтки – показался мне до боли знакомым, как и витавший в воздухе аромат мужского одеколона.

Вытирая стол, я заметила на нем подписанные контракты, и мне бросилась в глаза подпись: владелец и генеральный директор Гавел Салонский. Ничего себе совпадение! Хотя, может, это как раз не случайность, а закономерность: вполне логично поручить уборку и дома, и офиса одной клининговой компании. Так вот, значит, на чем пан Американ заработал свои миллионы.

Протирая пыль с картинных рам, я заметила, что на стене также висит какой-то патент. Прочитав текст, я поняла только, что патент был выдан Гавелу четыре года назад за какое-то изобретение. Мне почему-то было приятно узнать, что он умный.

Быстро прибрав его кабинет, я двинулась дальше, к заму по финансам. Сразу было ясно, что этот Джон добродушный человек, отличный друг и семьянин. На стеллаже стояло много открыток разных лет, в которых коллеги признавались ему в любви и желали всего-всего, на пробковой доске висели смешные мотивирующие картинки и записка от бухгалтера, на столе расположились рамочки с фотографиями: главный по деньгам с женой, их сыновья – копии отца, и вся семья вместе, с собакой на первом плане. Это разительно отличалось от кабинета Гавела, где не было ни фотографий, ни следов активных контактов с подчиненными. Да, он в своей компании явно не является духовным лидером.

Это предположение еще больше укрепилось, когда я дошла до рабочего места пиарщицы. У нее на доске висело множество снимков с деловых и командообразующих мероприятий, и Гавел, если и был на фотографиях, то почти всегда в стороне от основной массы народа.

Тут же я обнаружила вырезки из газет с заметками о том, что компания – или Гавел лично – спонсирует спортивные соревнования, программу по искусству в университете, строительство школ в Африке. Ага. Добрый, щедрый, скромный. Или наоборот, людей терпеть не может, но из тщеславия очень хочет им нравиться. Человек-загадка этот Гавел.

В размышлениях о том, какой же пан Американ на самом деле, я незаметно для себя закончила уборку всего правого крыла. У меня оставалось еще полчаса, идти помогать другим я, конечно, не хотела, поэтому решила еще раз заглянуть в кабинет Гавела, проверить, все ли там идеально. Когда все недочеты: пятно на настольной лампе, пыль на деревянных фигурках и отпечатки пальцев на выключателях, – были устранены, я услышала шаги и обернулась. На пороге стоял смущенный Гавел.

– Ты тут? – лаконично спросила я.

– Люблю приходить на работу, когда здесь никого нет, – ответил пан.

– Но почему бы тогда не работать дома?

– Потому что никого нет здесь, – сказал он, выделив последнее слово.

Развивать тему я не стала, и так было ясно, что он не в духе, а в семье у него что-то не ладится. Он прошел в центр кабинета и сел за стол.

– Можно вопрос? – осмелилась я.

– Да? – неуверенно ответил он.

– У тебя на стене висит патент. А что ты изобрел?

– Одну технологию. Она применяется при производстве металла на сталелитейных заводах.

– Металла? Но ты ведь продаешь вино, да?

– До вина я был инженером.

– А как так получилось, что ты стал заниматься вином?

– Патент принес мне большие деньги, я мог больше не работать на заводе. И тогда я решил открыть свою компанию.

– Но почему вино?

– Тогда я думал, что это романтично. Представлял себе виноградники, глянцевую листву, вбирающие солнечный свет ягоды…