Руины церкви, расчлененный труп и я

Старый Бай помолчал. Внутри его головы играл свой фильм, в котором он шумно отказывался от услуг этого адвоката, не получал обратно внесенный аванс и с трудом находил нового законника. Тот оказывался бывшим полицейским, долго смотрел на нанимателя при первой встрече, а во время второй начинал шантажировать материалами нераскрытого уголовного дела 1996 года.

– Хорошо, – сказал он. – Делаем как скажете.

Главное здание фермы было построено при СССР. Под треугольной крышей, имитирующей фронтон античного портика, красным кирпичом по силикатному было выложено «Хлеб – всему голова». В обшитых сайдингом помещениях первого этажа располагались подсобки, бухгалтерия и столовая. Солидную часть второго этажа занимал кабинет хозяина с длинным полированным столом для конференций, над которым висели портреты президента и главы района, а между ними чернели четыре дырочки от саморезов на месте портрета бывшего губернатора. Налево уходили кабинеты секретаря, агронома и фельдшера, направо – кабинет для собраний и две гостевые комнаты. Одну из них предоставили Ахину.

Он бросил портфель в угол и осторожно растянулся на односпальной кровати – на таких он давно разучился спать. Аккуратный потолок, ковер на полу, остро пахнущий пластмассой стеклопакет в окне, письменный стол и пафосная лампа с украшенным кистями абажуром, но единственная розетка спрятана куда-то под шкаф. «Здесь есть туалет? – Конечно! Как выйдете – направо и за угол, дальше прямо мимо ангара, и в конце он будет. Ночью фонарик берите». «Ванны тоже нет? – Как же нет? У нас баня. Как только скажете – вам натопят».

«Интересно, – думал Саша, – Кофе у них уже изобрели? И нужно ли за него платить девственницами какому-нибудь Арслан-паше?»

Погибшей было от двадцати пяти до сорока пяти лет. Ее рост был от 165 до 170 сантиметров, она носила тридцать восьмой размер обуви, хотя по ферме она, скорее всего, ходила в безразмерных резиновых сапогах. Кто-то отделил ей голову, ноги и руки топором. Вот и все, что было известно о жизни и смерти жетвы на тот момент, когда делом занялся Ахин. Первое, что ему предстояло – установить ее личность, хотя без головы и каких-либо намеков на остатки одежды это обещало стать по-настоящему захватывающим. Начал он с отдела кадров.

Как то часто бывает на предприятиях среднего бизнеса, бухгалтер совмещал должность кадровика. В Мечетинке это был высокий жилистый мужик Сережа, больше похожий на механизатора или слесаря, с нразборчивыми синими наколками на обеих руках по самые косточки. От него сильно пахло, так что Ахину во время разговора с ним пришлось спрятать нос в водолазку. Однако в бухгалтерии было аккуратно. Напоминало класс сельской школы: неубиваемые растения на окнах, фанерные шкафы, домотканая дорожка посередине комнаты, несколько старинных конторок с наклоненными поверхностями для письма и на удивление новые, хрустящие смолистой доской полы. В дальнем углу, словно стесняясь своего присутствия, стоял компьютер со старорежимным монитором, таким, на каком мог бы удобно улечься кот.

– У вас должен быть журнал учета трудовых книжек, – прогундосил Ахин в свою водолазку. – Меня интересует все до 2013 года.

– Я не веду, – мотнул башкой бухгалтер. – Трудовые… – он грохнул о стол плоский фанерный ящик с парой десяткой книжек, – Вот. Смотрите.

– Вообще-то обязаны, – не вынимая лица из одежды, отозвался Ахин.

Сережа гневно посмотрел на него, но больше ничем раздражения не выдал.

– Есть вот такое, – сказал он и положил сверху ученическую тетрадь без подписи на обложке, у которой кудрявился правый нижний уголок, а сверху прихлопнул еще одну.

Ахин пододвинул ногой стул, сел за парту и принялся изучать.

Голову можно было сломать на этих записях, представляющих гибрид трудового расписания, картотеки работников и личных дел. Записи делались то ручкой, то карандашом. В одной книге были перечислены все должности КФХ и под должностями меленько и кривенько подписаны фамилии, в другой значились фамилии и даты – то ли приема на работу, то ли увольнения. Сам бухгалтер сначала пытался помогать своими пояснениями. Они сводились к тому, что он указывал своим заскорузлым пальцем в страницу и мычал: «Это вот… ну, этот». Саша в ответ только глубже прятал лицо в одежду, где она еще пахла туалетной водой.

Взгляд упал на запись, сделанную в 2014 году. В марте на работу была принята агроном по имени Екатерина 1989 года рождения. Записи об увольнении не последовало. Ее имя вычеркнули, возможно, спустя несколько месяцев: это было сделано другим цветом чернил. Саша спросил, кто она и куда делась. Бухгалтер ответил, что она была замужем за фельдшером Магамедом; в КФХ они приехали вместе, прожили около полугода, затем она пропала, а через некоторое время заехала ненадолго, забрала трудовую книжку и больше не появлялась.

– Сама приехала и забрала? – сощурился Ахин. Бухгалтер дал честное слово, что сама. Саша отвернулся и набрал ее имя и фамилию ВКонтакте.

Агроном Екатерина была онлайн шесть минут назад. В последний раз она постила переливающуюся блестками поздравительную гифку с праздником Покрова. Ее актуальным местом работы был указан магазин «Цветик-семицветик» в областном центре.

– Мне нужен водитель, в город и обратно, – сказал Ахин. – И побыстрее, пока светло.

Водитель в КФХ был один – тот же, кто вез Старого Бая и его адвоката из город в первый раз. Его звали Валера, и к рукопожатию с ним Саше предстояло долго привыкать. После рук здешних жителей ему нестерпимо хотелось достать антибактериальную салфетку, но он догадывался, что подобный жест не сделает его популярнее.

Валера рулил одной лапой, другой держал в окне сигарету и постоянно разговаривал. Возможно, он был рад, когда Ахин сам предложил обсудить когда-то жившую на ферму Катю, и без принуждения принялся рассказывать.

– Катя жила одно лето. Красивая баба. Они с Магой постоянно ругались, он ее за волосы из дома вытаскивал и кидал вот так. Она вставала и заходила, а он ее снова. Но на третий раз впускал всегда.

– А ты просто стоял и наблюдал, – почти про себя сказал Ахин. Валера догадался, что его в чем-то упрекают.

– Никогда не наблюдал, – возмущенно заявил он. – Что мне, делать нечего? Меня чужое не интересует. Просто бывает выйдешь покурить, а она – пожалуйста, валяется.

Ахин вдохнул, поджав губы, и выдохнул. Машина выехала с проселка на федеральную трассу, и ямы стали попадаться реже.

– На ферме Магу боятся?

Валера помотал головой.

– Обычный мужик, зачем его бояться. Он же один. В прошлом году к нему приезжал брат или черт его знает. Они, конечно, покуралесили, но бояться его не надо. Он тебя задирал что ли? Вы с ним вроде похожи.

Саша посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида как на партнера в комическом фильме: «Смотри-ка, бро, теперь он сказал, что я похож на парня, который дубасит жену» и процедил:

– Дедушка был дагестанец.

– Со мной в армии служил Ахин, – примирительно сказал Валера. – Салаватик. Здоровый был.

– На диалекте села Мекеги, – медленно сказал Саша, – «Ахин» означает «нет».

«Семицветик» должен был закрыться через час, но Саша попросил затормозить в квартале до него и сунулся в окно «кофе на вынос». С пол-литровым стаканчиком он вошел в магазин. Магазин был бедненький, по вкусу 90-х: орхидеи в полиэтилене и метровые розы в ведре. Флористка, низко склонив голову над телефоном, писала комментарий ВКонтакте. Из-за челки были видны только ее губы и часть пухлой щеки. Ахин постоял, ожидая, когда она посмотрит на него первой, а пока косился на полки с однообразными цветами.

Что, если устроить в жизни Бажина маленький переполох? Не запускать руки в его жизнь глубоко – боже упаси, мало ли, какая гадость обнаружится. Так, немного пощипать за нервные окончания. Анонимно прислать букет белоснежных лилий. Они бы хорошо смотрелись в его белых продолговатых ладонях. Оплатить с электронного счета, в качестве контактной информации оставить телефон с краденой симки. При лично высказанных подозрениях все отрицать. Вот только куда прислать? Прямо в здание прокуратуры, чтобы с проходной нарочно по громкой связи, сдерживая гогот, позвонили и на все здание: «Тут цветы для Бажина принесли. Впускать?» Чтобы Андрюша выбежал бледный от злости и удивления и крикнул: «Это ошибка, это не мне, я их не возьму. До свидания», – а у него за спиной в секретариате уже во все горло смеялись? Или домой, чтобы он вышел в мятой рубашке, может быть, небритый (как он выглядит небритым, интересно?); рядом никого не будет, и он возьмет букет обеими руками и будет долго смотреть мимо, не закрывая дверь, хотя курьер сразу уйдет. У Бажина ведь так никого и нет, кажется.

Ахин запил крупным глотком кофе подступивший к горлу комок.

– Вы Катя? – спросил он.

Флористка вздрогнула и подняла голову. У нее были очень большие глаза, и она сразу опустила их.

– Вы в 2014 году работали в Мечетинке? – продолжил спрашивать Ахин и облокотился о стойку. Он увидел, что девушка делает движение, чтобы встать, но движение не получается и не получается. – Не беспокойтесь, я не имею никакого отношения к Магамеду. Я адвокат хозяина. В Мечетинке нашли труп женщины, и я приехал убедиться, что это не вы.

– Не я, – беззвучно проговорила женщина. Под ее левым глазом, несмотря на густой тон, был заметен вдавленный шрам длиной около сантиметра.

– Вы мне поможете? – спросил Саша тихо. – Мне нужно знать обо всех женщинах, которых вы видели на ферме.

Катя была очень послушной. Она не попросила документы, не стала отказывать и ни разу не посмотрела прямо в глаза. Она назвала жену хозяина Айнагуль, повариху Любу, агронома Вику, двух дочерей хозяина, которые приезжали лишь время от времени, механизаторку Садет и скотницу, которую не знала по имени. Перечислив всех, она продолжила говорить, без остановки, не переводя дыхание, время от времени поднимая глаза аж на верхнюю пуговицу сашиного пальто.

– Когда я переехала с Магой в Мечетинку, я получила выплату как молодой специалист на селе, 100 тысяч рублей. Мага тоже получил сколько-то, я не спрашивала. На эти деньги мы начали строить дом. Я должна была проработать три года, каждый год должны были доплачивать еще что-то, но это ладно. Потом Мага начал меня бить. Я уехала. У меня была возможность уехать только сюда, здесь мама. Получается, я уехала из села. Мы с Магой развелись, я отсудила у него мои 100 тысяч, но он их до сих пор не отдал. Приставы говорят, не получается их у него забрать, имущества нет, а недостроенный дом – единственное жилье, нельзя… Я не проработала три года, должна вернуть выплату, но у меня ничего нет, и у мамы нет. На меня завели дело о мошенничестве, я сейчас под подпиской. Вы адвокат, – тут только Катя посмотрела Ахину в лицо. – Вы мне поможете?

Саша слышал «Вы мне поможете?» от многодетных женщин, которым отрезали газ, от заключенных, которых после срока за кражу выпускали на свободу без обеих почек, от отчаявшихся истребовать алименты, добиться усыновления, дождаться очереди на законное жилье. Десять лет назад он отвечал «какой ужас, конечно», пять лет назад – «я посмотрю что можно сделать и перезвоню». Сейчас он вдохнул и быстро ответил:

– Нет.

Они постояли еще некоторое время, глядя друг на друга через прилавок, и Саша ушел. Валерина машина ждала его под знаком «парковка запрещена». С глубоким вздохом Саша сел на пассажирское место.

– Заедем ко мне за вещами. Кажется, я у вас еще долго буду пропадать.

Валера отчего-то ухмыльнулся. Город отмотали назад будто в замедленной съемке: час пик, пробки. По дороге Валера рассказывал, как в прошлом году Гамлет и Рафаэль, злые соседи хозяина, владельцы ближайших к землям КФХ полей, перекопали дорогу к посевам кукурузы: «Я спрашиваю: как же у них получилось? Это же тяжело – бетон копать!» Ахин не поддерживал разговор, а когда городские огни закончились, стал смотреть на звезды. Прямо над ними медленно поворачивался ковш Малой Медведицы.

Вернулся в свою келью он в полной темноте. Сквозь приоткрытый на проветривание стеклопакет доносились трубно-потусторонние звуки коровника. Поставил походную сумку на кровать, достал из нее и убрал в шкаф стопку чистых рубашек, маек, трусов и носков. Вынул по одному и расставил с равными промежутками на столе флаконы с пеной для бритья, средством после бритья, шампунем и приторным Деметером «Черный русский». Пока Саши не было, кто-то исполнил его просьбу: принес и поставил в углу таз с кувшином для умывания. Теперь комната окончательно перестала отличаться от дома-музея интеллигентного бездельника XIX века.

– Твою мать, полотенце забыл, – всплеснул руками Саша, когда вещей в сумке не осталось.

С середины дня он испытывал острую потребность упасть на постель одетым и зарыдать, и теперь получил формальный повод. Он лишь задумался, разуться ли ему, прежде чем осуществить желаемое, или завалиться в постель в ботинках, как это делали в фильмах о об эпохе, когда приличные люди мылись в тазах. Его раздумья прервал стук в дверь. Не успел Саша разрешить, как в комнату вошла плотная круглолицая женщина с монобровью, в платке вроде хиджаба, но повязанном нестрого – так, что надо лбом были видны смятые пряди волос.

– Будете ужинать? – спросила она. – Я принесу.