– Готова?
Грудь сдавливает, но я робко киваю. Машинка начинает работать, от звуков я внутренне съеживаюсь, дыхание становится прерывистым. Поверхностным.
Слышится оно, как грохот, рвущийся из груди, на лбу выступает пот. Стыд и паника кружат голову.
Сердце колотится так сильно, что больно ребрам. Боюсь, что на месте татуировки может появиться синяк. Боюсь вида крови на чернеющей коже и того, как глупо тогда буду выглядеть, показав страх.
– Расслабься ты, – бормочет Джио, склоняясь надо мной.
Я стараюсь, правда.
Стараюсь, черт возьми.
Перевожу взгляд на потолок, разглядываю пористые квадраты. Жужжание проникает внутрь меня, воздействует на скрытые чувства; звук вибрирует, я сжимаю зубы, пытаясь оттолкнуть его, но он просто меняет глубину и бежит по позвоночнику.
В горле появляется горечь от обилия загустевшей желчи, она перекрывает доступ воздуха и толкает в объятия ужаса.
– Еще минута, и все, – раздается рядом голос Джио. Интонации спокойные, призванные вернуть равновесие, но по какой-то причине я слышу совсем другое – хриплый баритон парня матери, он говорит мне что-то, прижимая к полу.
Изображение нечеткое, но слова звучат так, словно он шепчет мне их прямо сейчас на ухо. Он говорил на итальянском, но я хорошо помню фразу: «…Еще минуту, и все», – единственные слова, сказанные на английском.
Жмурюсь изо всех сил, пытаясь прогнать воспоминания, но они становятся лишь отчетливее. Пальцами сжимаю край стола. Если Джио и замечает мою панику, то ничего не говорит.
Наверное, думает, что я все еще нервничаю из-за процесса. Полагал, что, как только начнем, я успокоюсь.
Такое ощущение, что на грудь поставили свинцовую гирю. Жужжание становится громе, стирая все остальные ощущения на коже и под ней, скользит будто нож.
И вот я уже чувствую иглу. Она режет и колет и еще что-то, не знаю, что делают эти тату-машинки. Похоже на укус в месте прикосновения инструмента, боль поднимается вверх по телу, пока не ощущаю, как она обжигает легкие.
– Господи, – выдыхает Джио, когда слышит мой пронзительный вой. Отшатнувшись, выключает машинку, вижу, как Эйден поворачивается и заглядывает через ширму, чтобы оценить ситуацию.
Я так и сижу с закрытыми глазами, отчаянно пытаясь выровнять дыхание; страх удушает. Впивается в горло и не собирается отпускать.
– Что случилось? – спрашивает Эйден неожиданно резко, за весь вечер я не слышала в его голосе таких интонаций.
– Ничего. Я всего-то и сделал одну линию, а у нее началась паническая атака. Ты же сказал, она нормальная.
Секунды текут, но никто не произносит ни слова, я чувствую сильный жар, который не утихает, от того, что они оба наблюдают за мной.
И ждут.
Заставляю себя сглотнуть, делаю усилие, поднимаю веки и сразу начинаю моргать от света флуоресцентных ламп. Делаю три глубоких вдоха и принимаю вертикальное положение.
– Со мной все в порядке. – Я стараюсь говорить уверенно, хотя руки дрожат. Прижимаю ладони к груди, смотрю на татуировку – изогнутая и прямая, черные линии, на одной капля крови. Стараюсь скорее отвести взгляд, пока не настиг рвотный позыв.
– Серьезно, все в порядке. Давайте… можем продолжать?
Зачем я это говорю? Ведь всем ясно, что я не в порядке, но мне так стыдно, я не хочу выглядеть ребенком перед этой чертовой рок-звездой. Особенно учитывая, что он весь покрыт татуировками.
Смущение окрашивает щеки, я смотрю вниз, мечтая, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.
– Ты не в порядке. И я не буду делать тебе татуировку. Вдруг ты тут сознание потеряешь? За такое меня и лицензии лишат.
– Но ты же не оставишь рисунок незаконченным? – вмешивается Эйден.
– Оставлю, если продолжение угрожает здоровью.
– Ну же, Джи!
Слезы обжигают глаза, с губ неожиданно слетает предложение, которое кажется мне отличным решением:
– А что, если Эйден закончит?
Мужчины поднимают головы одновременно и смотрят на меня во все глаза с неподдельным удивлением. Я еще не уверена, позволю ли ему, хотя несколько лет назад читала, что он делал татуировки в некоторых салонах страны, куда заезжал, будучи неподалеку, в качестве гостя.
Он, конечно, не художник, но точно сможет набить простейший рисунок по трафарету. Фанаты всегда выстраивались в очереди, чтобы получить тату от кумира.
Оба смотрят на меня и ждут, как я понимаю, объяснений.
– Думаю… я думаю, у меня получится, только не хочу, чтобы кто-то стоял надо мной и следил. – Он переводит взгляд с меня на Джио и дергает плечом. Джио корчит странную гримасу, отчего на правой щеке появляется ямочка, затем вскидывает руки и качает головой.
– Полная потеря здравого смысла, ладно, черт с вами.
Сняв перчатки, бросает их в мусорное ведро рядом со столом и выходит из кабинки.
– Обязательно подпишите бумагу, что претензий не имеете. И с тебя билеты в вип-ложу на следующий концерт в Филадельфии.
– Договорились.
– Если она сильнее побледнеет или начнет задыхаться, сразу останавливайся, это понятно?
Мы оба киваем, и Джио направляется к задней двери вместе с администратором, а Эйден занимает его место на табурете. Даже не взглянув на меня, начинает снимать кольца и методично натягивать перчатки. От наступившей тишины у меня звенит в ушах, мне стыдно, я чувствую себя очень глупо. Это все же очень плохая идея.
– Хочешь об этом поговорить? – спрашивает Эйден и поднимает на меня глаза.
Я мотаю головой и тяну вниз край толстовки, внезапно осознав, что я полуголая.
– Еще не готова сказать, как тебя зовут? – Он двигается вперед, и грудь его теперь у самых моих колен.
Я снова мотаю головой, и он вздыхает.
– Придвинься ближе. – Горло сжимается, но спокойствие в его голосе пробуждает совсем не противное ощущение. Совладав с собой, решительно двигаюсь к нему, преодолевая толстый слой паники, вес перемещаю опять на ладони.
Эйден совсем близко, он оглядывает меня, еще немного опускает спортивные штаны, затем грубо проводит влажной салфеткой по месту татуировки – очищает кожу.
Острая боль охватывает прежде, чем я успеваю закончить вдох.
– Тебе надо расслабиться, – бормочет он и вновь нацеливает машинку. Я почти с восхищением наблюдаю, как он опускает иглу в чернила и несет инструмент к столу. – Все это ради приключения, ты ведь помнишь?