Город

Весь день они плыли среди леса. Мик шестом вывел лодку ближе к берегу и срывал по дороге незнакомые плоды. Горькие или кислые он сразу отправлял на наживку, а остальные проверял на съедобность: съедал кусочек, долго пережевывая и прислушиваясь ко вкусу, потом ждал. Если ничего не происходило, брал кусок побольше и снова ждал. Если и тут все было хорошо, фрукт отправлялся в съедобные. Таких обнаружилось всего два: бледно-красный круглый плод с зелеными шипами, похожий на голову страшноватой улитки (вкуса у него почти нет, а мякоть белая) и что-то вроде огромной картофелины зеленого цвета, изнутри желтое, сладкое, как апельсин, и вкусно пахнущее еловыми иголками. Их он сразу полюбил и начал специально искать. Один раз удалось сорвать еще большую гроздь мелких зеленых бананов, а на кислые и горькие фрукты попались три рыбины: одна большая, серебристо-синяя, и две маленьких, пятнистых и колючих. Мик их пока оставил на леске за бортом, чтобы не мучать.

Когда жара спала, а воздух начал темнеть, Мик причалил к корням огромного дерева. Одной половиной оно росло из земли, а другой из воды.

Мик привязал лодку и вылез. Картину он поставил в уютную ложбинку между корней – так, чтобы девочка видела отблески заката по краям густой темной листвы. А сам занялся выгрузкой добычи и готовкой. Когда в сумраке заплясали, потрескивая, желтые язычки пламени, он удовлетворенно вздохнул и уселся в корнях. Лес ему нравился.

Отблески пламени играли на гравюре; молитвенно сложенные изящные ручки оставались неподвижны, но опущенные ресницы Девочки, казалось, подрагивали – как будто она исподволь смеялась чему-то своему.

– Ты здесь? – шепотом спросил Мик.

Но Девочка не отозвалась. Так что он поужинал в одиночестве, прислушиваясь к плеску воды и шорохам леса. Под эти звуки он и заснул, прижав к груди Девочку и завернувшись в одеяло.

На следующий день они продолжили плыть по реке. Девочка спала на носу. Мик с кормы ловил рыбу и глядел на причудливые разноцветные листья, плывущие по воде.

Было жарко и дремотно, несколько раз он засыпал в лодке и не знал, надолго ли. Когда мальчик проснулся в последний раз, что-то изменилось.

Стало прохладнее и воздух как будто потемнел; но это было не все. Мик, привстав на корме, тревожно озирался и принюхивался. Что-то было по-другому.

Наконец он сообразил – лодка двигалась намного быстрее, и с каждой секундой её скорость увеличивалась. А вскоре Мик понял, что давно уже слышит какой-то глухой басовитый шум – и этот звук тоже все нарастает.

Мик схватил шест и попытался выправить лодку к берегу, но не тут-то было. Шест до самого кончика уходил в воду, а дна не было.

Тогда Мик быстро собрал вещи, шепнув гравюре «Кажется, у нас приключение», убрал её в мешок. Закинул на плечи и, с шестом наготове, уселся на корме. Лодка неслась все быстрее, но вода пока была спокойной, гладкой, с редкими глубинными водоворотами. Шум все нарастал и нарастал, и вот когда он стал нестерпимым, река повернула и впереди открылся океан.

Он был огромен, весь серебряный от несшихся на берег волн, и он ревел. Темные воды реки летели навстречу серым и белым волнам океана, сталкивались со звенящим звуком, от которого было больно ушам; бурлящая смесь воды подпрыгивала на высоту деревьев.

А еще Мик успел заметить, что когда волны опадали, из воды на мгновенье показывались черные блестящие камни.

Мик в отчаянии привстал на корме и, сорвав с плеч мешок, изо всех сил швырнул его на берег. Докинул ли он, Мик не успел заметить. Берег промелькнул вместе с холодной мыслью «Вот и смерть» и лодку швырнуло в волны. Был удар, и мир исчез в яростных белых струях. Направления исчезли, сначала его вроде бы бросило вверх, потом неумолимо потянуло назад и вниз, наконец, схватившая его волна понеслась куда-то еще – и после удара Мик вдруг почувствовал твердость песка и схватил ртом воздух.

Его обтекала, стремительно уносясь назад, пена. Мик, весь дрожа, неуклюже и быстро встал и побежал прочь.

Только увидев под ногами сухой песок, он остановился и обернулся. Равнодушные, тяжелые, но гибкие волны все так же бились у берега, взлетая и падая всем весом на скалы. Не было видно даже обломков его голубой старенькой плоскодонки.

Мик отвернулся и побрел вдоль берега. Он дышал тяжело и ошеломленно, и каждая мышцы тела до сих пор отзывалась ноющей памятью о силе волн.

Перевалив через невысокий нанос песка, Мик увидел свой мешок – он лежал, как ни в чем не бывало, на берегу небольшой заводи, наполовину в обтекавшей его быстрой воде.

С радостным криком Мик бросился вниз.

Картина и вещи почти не пострадали. Только спички, которые, как на зло, лежали на дне, промокли.

Мик перебрался к опушке, развесил на ветвях одежду, разложил, присыпав сухим песочком, спички. А сам завернулся в одеяло, уселся на берег и прислонил картину к узловатому стволу дерева.

– Мы пережили кораблекрушение! – весело сказал он девочке.

Та в ответ слегка склонила голову и чуть улыбнулась тонкими белыми губами.

– Ты, наверное, тоже когда-то пережила. То есть не пережила. Расскажи, если вспомнишь.

Девочка промолчала. Мик смущенно погладил ее по плечу.

Так они сидели до вечера, глядя на бесконечный горизонт, хмурое небо и океан. Время от времени Мик на гармошке издавал дикие трубные звуки, приводившие его в восторг.

К вечеру океан немного успокоился и Мик спустился вниз, искать морские сокровища. Но, видно, море здесь было совсем пустынное – он не нашел ни обломков лодок, ни переломившихся в борьбе с бурей мачт, ни даже фантиков или пластиковых бутылок.

Только какую-то жуткую рыбину: большую, розовую, мягкую, как желе, и всю в черных иголочках. Рыба жадно шлепала губами, круглые выпуклые глаза помутнели. Мик веткой оттолкнул ее в воду.

Так что к Девочке он вернулся с пустыми руками. Спички так и не высохли, и ночлег пришлось обустраивать без огня. Мик выкопал в песке неглубокую ямку длиной и шириной с себя. Улегся в нее – ветер вроде бы не чувствовался. Конечно, можно было укрыться в джунглях, но без огня Мик не хотел туда соваться.

Он выстлал ямку сухими пальмовыми листьями, а сверху разложил одежду. Вышло даже уютно.

Сложив под голову мешок, Мик обнял Девочку, завернулся со всех сторон в одеяло и, подтянув колени к груди, превратился в маленький теплый клубок.

Стремительно темнело; в джунглях начали гортанную перекличку ночные птицы, а может, обезьяны. Океан поутих, только тихонько ворчал вдалеке и изредка плескал у самого берега.

В темноте Мик увидел нежное слабое свечение, исходившее от картины.

– Привет, – сказал Мик, – Мы пережили кораблекрушение.

Девочка чуть кивнула. Тонкие, как лепестки бледного цветка, веки слегка приподнялись, сверкнули неожиданно веселые глаза.

– Ты выжил?

– Да, – гордо отвечал Мик, – Меня какому-то океану не одолеть.

Девочка засмеялась, потом вдруг взяла и дунула Мику в нос. От щекотки, а еще от того, что она смогла сделать это прямо из картины, Мик засмеялся тоже.

– Вот здорово! Не знал, что ты так можешь.

– Я много чего могу, – серьезно сказала девочка, – Мне иногда кажется, что я была колдуньей.

– А почему ты тогда молишься? На картине? Колдуны не молятся.

– Перед костром, уготованном мне Святой Инквизицией, я раскаялась, – важно ответила девочка, – Жизнь моя прошла во грехе, но перед неизбежной смертью я вернулась в лоно церкви и веры.

– Ну не знаю. Давай выясним, как ты умерла и почему сейчас живешь в картине.

– Нет, – сказала девочка, – Не надо.

– Хорошо, – беззаботно ответил Мик.

Девочка внимательно посмотрела на него, потом кивнула, – Хорошо. А куда мы идем?

– Пока никуда. А завтра пойдем вдоль берега. Куда глаза глядят, – бодро отрапортовал Мик.

Так, перешептываясь под неспокойной луной, дети заснули.

Разбудило Мика солнце, нахально светившее прямо в глаза и гладившее по щекам ласковым теплом. Он с удивлением обнаружил, что отлично выспался, не окоченел и не продрог.