Шепот мертвых

– Может быть, бумажник не принадлежит жертве, – без особого воодушевления возразил Гарднер.

– Не согласен. Убийца слишком аккуратен, чтобы забыть тут свой собственный бумажник. Готов поспорить, что он даже лично арендовал этот коттедж. Он не случайно зашел и вдруг решил убить любого, кто здесь окажется. Это все слишком хорошо спланировано, слишком хорошо организовано. Нет, он арендовал коттедж на имя жертвы, а потом уже привез ее сюда. Чудненькое изолированное местечко, наверняка заранее присмотренное, где он мог мучить жертву в свое удовольствие.

– Почему вы так уверены, что жертву мучили? – спросила Джейкобсен. Она впервые раскрыла рот с того момента, как Ирвинг поставил ее на место.

Профайлер, казалось, наслаждался собой.

– А зачем еще привязывать жертву к столу? Он не просто привязан, он распят. Убийца хотел растянуть удовольствие, насладиться сполна. Думаю, вряд ли можно найти следы спермы или сексуального насилия?

Я не сразу сообразил, что вопрос адресован мне.

– Да, на такой стадии разложения это невозможно.

– Жаль. – Это прозвучало так, будто он не получил приглашение на прием. – И тем не менее, судя по количеству крови на полу, совершенно очевидно, что раны жертве нанесены еще при жизни. И я считаю, что обезображивание половых органов тоже имеет огромное значение.

– Не обязательно, – машинально заговорили. – Падальные мухи откладывают личинки во все отверстия, включая половые органы. И наличие личинок вовсе не означает, что там была рана. Нужно провести полное обследование, чтобы это точно определить.

– Неужели? – Улыбка Ирвинга увяла. – Но вы ведь допускаете, что кровь откуда-то шла? Или эта грязь под столом – просто разлитый кофе?

– Я просто указал на то, что… – начал я, но Ирвинг уже не слушал.

Я сердито замолк, когда он повернулся к Гарднеру и Джейкобсен.

– Как я уже говорил, мы тут имеем связанную и нагую жертву, которую привязали к столу и скорее всего изувечили. Вопрос лишь в том, нанесены ли раны в припадке посткоитальной ярости или из-за сексуальной неудовлетворенности. Иными словами, раны были нанесены из-за того, что у него встал или, наоборот, не встал.

Эти слова были встречены молчанием. Даже команда криминалистов прекратила свою работу, чтобы послушать.

– Вы считаете, что тут сексуальный мотив? – через некоторое время спросила Джейкобсен.

Ирвинг изобразил удивление. Я ощутил, как моя неприязнь к нему еще немного возросла.

– Извините, но я полагал, это очевидно, исходя из того, что жертва обнажена. Вот почему раны так важны. Мы имеем дело с человеком, который либо отрицает свою сексуальность, либо питает к ней отвращение и выплескивает отвращение к себе на своих жертв. Как бы то ни было, он не является открытым гомосексуалистом. Он может быть женат, являться столпом общества. Быть может, это кто-то, кто любит хвастаться сексуальными победами над женщинами. Это убийство совершил человек, ненавидящий свою сущность, он сублимирует самоотвращение в агрессию по отношению к своим жертвам.

Лицо Джейкобсен оставалось бесстрастным.

– Мне показалось, вы сказали, что убийца гордится тем, что он сделал? Что нет никаких признаков раскаяния или сожаления?

– Да, в том, что касается непосредственно убийства. Тут он бьет себя в грудь, пытаясь убедить всех – включая и себя самого, – насколько он великий и могучий. Но причина, по которой он это делает, совсем иная. Это то, чего он стыдится.

– Могут быть и другие объяснения тому, что жертва обнажена, – заявила Джейкобсен. – Это может быть способ унижения или способ контролировать жертву.

– Как бы то ни было, контроль всегда сводится к сексу, – улыбнулся Ирвинг, но его улыбка стала слегка натянутой. – Серийные убийцы – геи встречаются редко, но все же они есть. И судя по тому, что я тут вижу, мы, вполне вероятно, можем иметь дело именно с таким субъектом.

Но Джейкобсен явно не собиралась сдаваться.

– Мы недостаточно знаем мотивы убийцы, чтобы…

– Простите, но у вас большой опыт в расследовании дел серийных убийц? – Улыбка Ирвинга стала ледяной.

– Нет, но…

– Ну тогда вы, может быть, избавите меня от популярной психологии?

Теперь даже намека на улыбку не наблюдалось. Джейкобсен не отреагировала, но появившиеся на щеках красные пятна ее выдали. Я ей посочувствовал.

Ошибалась она или нет, но такого обращения она не заслуживала.

Воцарилось неловкое молчание. Его нарушил Гарднер.

– Так что насчет жертвы? Как по-вашему, убийца мог быть с ним знаком?

– Может, да, а может, нет. – Ирвинг, казалось, утратил всякий интерес. Он теребил воротник рубашки, круглая физиономия покраснела и вспотела. В коттедже стало попрохладней, после того как открыли окна, но жара тут еще царила удушающая. – У меня все. Мне понадобятся еще отчеты криминалистов и фотографии, ну и вся прочая информация о жертве, которую вы получите.

Он обернулся к Джейкобсен с обаятельной, как он, по-моему, считал, улыбкой.

– Надеюсь, вы не обиделись на некоторое расхождение во мнениях. Быть может, мы сможем как-нибудь за рюмочкой продолжить эту беседу.

Джейкобсен ничего ему не ответила, но, судя по тому, каким взглядом его одарила, я б на его месте не особо раскатывал губу. Профайлер зря тратил время, если пытался ее обаять.

Как только Ирвинг ушел, обстановка в коттедже стала менее накаленной. Я достал из кейса Тома фотоаппарат. Наше основное правило – всегда самим делать снимки трупа независимо от того, фотографировал на месте преступления еще кто-нибудь или нет. Но не успел я начать съемку, как раздался громкий голос одного из криминалистов:

– По-моему, я тут кое-что обнаружил.

Говорил тот самый здоровяк. Он стоял на коленях возле софы, пытаясь что-то достать из-под нее. Он вытащил оттуда маленький серый цилиндрик, с поразительной осторожностью сжимая его пальцами в перчатке.

– Что это? – подошел к нему Гарднер.

– Похоже на кассету от пленки, – ответил тот, отдуваясь. – Для тридцатипятимиллиметровой камеры. Должно быть, закатилась туда.

Я поглядел на фотоаппарат у себя в руке. Цифровой, каким обычно фотографируют нынче большинство экспертов-криминалистов.

– Неужели кто-то еще пользуется пленкой? – удивилась женщина-криминалист. Та самая, что принесла Ирвингу ментоловую мазь.

– Только самые упертые и пуристы, – ответил здоровяк. – Мой двоюродный брат на нее молится.

– Он тоже занимается гламурной фотографией, как и ты, Джерри? – поинтересовалась женщина, вызвав всеобщий смех.

Но Гарднер даже бровью не повел.

– Внутри есть что-нибудь?

Здоровенный агент открыл крышечку.

– Нет, пусто. Хотя погоди-ка…

Он поднес сверкающий цилиндрик к свету и, прищурившись, посмотрел на его поверхность.

– Ну? – поторопил его Гарднер.