мы по-разному дышим: ты в спину, а я – на ладан.
то ли это синдром кометы, что вырос хвост,
то ли я становлюсь на лапы у ног Пилата.
ты не спрашивал, нет, ты сам по себе вопрос.
«чистый лист, говоришь? снимай. это тоже маска».
да, я помню – касание кисти. и видит Босх —
страшный суд – это твой шедевр. твоя краска.
да не важно уже: дай бог или чёрт возьми, —
вторчерметная ночь нежна, тяжела, бредова.
я лгала, что ложилась под окна твои костьми, —
я ходила туда, чтоб из косточки выросло слово.
проржавевшая ночь – душный склад человечьего лома.
помню: горький спиртовый свет заливали на
почерневшую, открытую рану окна,
и стекала строка под лежачие камни дома.
Крейсерова соната
Что тебе снится, холодный крейсер?
Волны бушующих одеял?
Блёклая гладь половиц ли, оскал
Солнца и скал на пейзажах Гессе?
Сон без сновидца – постель пустая,
Устлана снегом, отстирана добела.
Выйди со мной на балкон, полистаем
Смену времён за стеклом. Пробыла
Вечность и день на конечной станции.
Сумрачный вечер за кругом полюса.
Помнишь, в начале пути? – был глянцевый…
Откуда все эти продольные полосы?
Тело китовое, корпус титановый,
Как же ты шёл, чтобы так износиться-то?
Брюхо под воду – и на растерзание
Глыбам голодным. А был весь ситцевый, —
Ночью спустишься – был весь бархатный:
В сердце – каюта мягкая. Волны
В окна – стаккато на дне стакана
Бурей сахарной. Что ж так солоно?
Отчего же тогда так солоно?
Ты ли, бросавший якорь у города,
Каждому влезть на хребет норовившему, —
Ты ли протягивал мостики, гордый
Тем, что хоть плюнет – и ты простишь ему…
Где же теперь закалённые стёкла?
Что закипает в твоих котельных? —
Ночь по колено. На палубе блёклой
Доски в царапинах знаков нательных.
Был ведь живой! – только корпус китовый
Сдавленно стонет. И в иглах белых
Льда, и в липучей копоти трогаю
Больше не крейсер – чужое тело.
Рана сплошная – смертельно усталое, —