И пели птицы…

– «…и лодочка уплыла-а-а». Ну вот, – сказал он, – выставил, как и обещал, себя дураком.

Все наперебой принялись уверять его, что, напротив, песня была великолепна.

– У папы такой красивый голос, – сказала, зарумянившись от гордости, мадам Берар.

Лицо мадам Азер также зарделось, хоть и от иного чувства. Азер изображал веселье. Стивен чувствовал, как по спине стекает из-под воротника струйка пота. Один лишь Берар никакого стеснения не испытывал.

– Ну что, Азер, не перекинуться ли нам в картишки? Во что будем играть?

– Извини, Рене, – сказала мадам Азер, – у меня немного болит голова. Думаю, мне лучше прилечь. Может быть, месье Рейсфорд согласится сыграть с вами вместо меня?

Стивен встал, мадам Азер поднялась со стула. Последовали протесты и встревоженные расспросы Бераров, однако мадам Азер заверила их, что в остальном чувствует себя превосходно. Берар склонился над ее рукой, мадам Берар поцеловала хозяйку дома во все еще рдевшую щеку. Когда она направилась к двери – высокая, неожиданно обретшая внушительность женщина в кроваво-красной юбке, волочившейся за нею по полу, Стивен заметил на ее голом предплечье несколько веснушек.

– Перейдем в гостиную, – предложил Азер. – Месье, уверен, вы не откажетесь присоединиться к нам за картами.

– Да, конечно, – с натужной улыбкой согласился Стивен.

– Бедная мадам Азер, – сказала мадам Берар, когда все уселись за карточный стол. – Надеюсь, она не простудилась.

Азер усмехнулся:

– Нет-нет. Нервы, не более того. Забудьте об этом. Такое нежное создание, – пробормотал Берар. – Думаю, сдавать первым следует вам, Азер.

– И тем не менее, – сказала мадам Берар, – головная боль может означать начало лихорадки.

– Мадам, – ответил Азер, – уверяю вас, никакой лихорадки у Изабель нет. Она – женщина нервного склада. Ну бывают у нее головные боли и разного рода мелкие недомогания. Но это ничего не значит. Поверьте мне, я хорошо знаю жену и научился мириться с ее маленькими слабостями.

Он бросил на Берара заговорщицкий взгляд, тот хмыкнул.

– Зато у вас, мадам, здоровье, по счастью, крепкое.

– Выходит, она всегда страдала мигренями? – гнула свое мадам Берар.

Губы Азера растянулись в узкой улыбке.

– Такова малая цена, которую приходится платить мужу. Ваш ход, месье.

– Что? – Стивен опустил взгляд на карты. – Простите. Задумался.

На самом деле он вглядывался в улыбку Азера, пытаясь понять, что она может значить.

Берар снова завел с Азером разговор о забастовке, во время которого оба с уверенной быстротой выкладывали карты на стол.

Стивен старался сосредоточиться на игре и одновременно завести разговор с мадам Берар. Но та оставалась безразличной к его вниманию, зато всякий раз, когда к ней обращался муж, лицо ее озарялось внутренним светом.

– Что против этих забастовщиков требуется, – говорил Азер, – так это человек, который не испугается их угроз. Я не желаю видеть, как мое дело приходит в упадок из-за притязаний нескольких бездельников. Кто-то из нас, хозяев, должен собраться с силами и уволить всех до единого.

– Боюсь, это приведет к беспорядкам. Толпа ведь может и разбушеваться, – сказал Берар.

– Только не на голодный желудок.

– Не уверен, Рене, что вам, члену городского совета, стоит участвовать в столкновениях подобного рода.

Берар собрал колоду, стасовал, его толстые пальцы проворно сдали карты. Покончив с этим, он закурил сигару и откинулся в кресле, щеголевато расправив жилет на большом животе.

Вошла служанка – спросить, не нужно ли чего-нибудь господам. Стивен подавил зевок. В дорогу он отправился еще вчера, и теперь ему мила была мысль о скромной комнате с крахмальными простынями и видом на бульвар.

– Нет, спасибо, – сказал Азер. – Ступайте спать, но по дороге зайдите к мадам Азер и скажите, что я загляну к ней попозже, посмотреть, как она.

На миг Стивену показалось, что он заметил, как мужчины снова обменялись заговорщицкими полувзглядами, однако, посмотрев на Берара, он убедился, что тот изучает карты, которые веером держит в руке.

Наконец гости собрались уходить; Стивен попрощался с ними. Он постоял у окна гостиной, глядя на них в свете горевшего на крыльце фонаря. Берар надел цилиндр – точно возвращающийся домой из оперы барон; облаченная в пелерину, раскрасневшаяся мадам Берар взяла мужа под руку. Азер, склонившись к нему, говорил что-то – торопливым шепотом.

Пошел теплый дождь, размывая края каждой уличной колеи, звучно стуча по листьям платанов. Оконное стекло покрылось жирной на вид пленкой, затем на нем стали проступать крупные капли, сбегавшие вниз. Сквозь них в стекле отражалось бледное лицо наблюдавшего за уходом гостей Стивена, его высокая фигура с засунутыми в карманы руками, невозмутимые пристальные глаза, наклон тела, говоривший о юношеском хладнокровии, взращенном силой воли и необходимостью. Лицо Стивена заставляло многих относиться к нему с опаской, ибо не позволяло догадаться, чем может обернуться каждое из его не допускавших однозначного истолкования выражений, – вспышкой гнева или неохотным согласием.

Поднявшись в свою комнату, он некоторое время вслушивался в звуки ночи. Где-то в тиши дома покачивалась на петлях и постукивала по стене незакрепленная ставня. Из глубины парка доносилось уханье совы. Ему вторили нерегулярные хрипы и всхлипы узких водопроводных труб.

Стивен уселся за письменный стол у окна, открыл записную книжку со страницами в голубую линейку. Половина уже была заполнена чернильными строками, которые пучками вырывались из-за отчерченного красным левого поля, перекрывая синеву линий. Записи сопровождались датами – впрочем, между ними имелись пропуски в несколько дней, а то и недель.

Дневник Стивен вел уже пять лет – вняв совету директора классической школы, в которой учился. Часы, потраченные на греческий и латынь, снабдили его ненужными, но крепко засевшими в голове познаниями, которые легли в основу придуманного им шифра. Когда предмет описания становился щекотливым, он менял пол своих персонажей и описывал их поступки и свои реакции на них фразами, которые для случайного читателя никакого смысла не имели.

Он писал и негромко посмеивался. Скрытность была качеством, которое ему пришлось развить в себе, преодолев врожденную прямоту и вспыльчивость. В одиннадцать лет пылкость и обостренное чувство справедливости Стивена приводили в отчаяние его учителей, но постепенно он научился говорить негромко и сохранять спокойствие, не доверять своим порывам, ждать и наблюдать.

Манжеты он расстегнул несколько раньше и теперь, подперев лицо ладонями, смотрел перед собой в пустую стену. Внезапно до него донесся звук, на сей раз производимый не ставней и не водой – более пронзительный, человеческий. Вот он раздался снова, и Стивен, прислушиваясь, пересек комнату. Открыл дверь, осторожно вышел на площадку лестницы, помня, какой шум создавали этим вечером его шаги. Он был почти уверен, что опознал звук – женский голос, раздававшийся этажом ниже.

Сняв туфли, Стивен тихо переступил порог своей комнаты и начал крадучись спускаться по лестнице. В доме стояла совершенная тьма, – должно быть, Азер загасил по дороге к спальне все лампы. Стивен, чувствуя, как пружинят под его ступнями в носках деревянные ступеньки лестницы, придерживался перил, нащупывая их рукой. Страха он не испытывал.

На площадке второго этажа он в нерешительности остановился, с обескураживающей ясностью осознав вдруг и размеры дома, и число направлений, по которым мог прилететь голос. От площадки уходили три коридора: один, снабженный невысокой ступенькой, вел к переднему фасаду дома, два других тянулись в противоположных направлениях параллельно ему, а затем разветвлялись на новые коридоры. На этом этаже располагались комнаты членов семьи и прислуги, не говоря уже о ванных, моечных и кладовках. Он мог ненароком забрести в спальню кухарки или в салон с китайскими безделушками и шелками времен Людовика XVI.

Стивен напряженно вслушался, на миг задержав дыхание. Голос теперь звучал другой, не факт, что женский, низкий, почти рыдающий, – но и он прервался каким-то глухим стуком. Стивен усомнился, стоит ли ему двигаться дальше. Комнату свою он покинул, поддавшись порыву, решив, что в доме творится неладное; теперь ему казалось, что он просто-напросто лезет в чужую жизнь. Впрочем, колебался он недолго, поскольку понимал: что-то здесь происходит.

Он выбрал коридор, уходивший вправо, и пошел по нему с предельной осторожностью, вытянув перед собой одну руку и придерживаясь другой за стену. Коридор привел его к развилке, и Стивен, взглянув влево, увидел узкую полоску света, пробивавшуюся из-под закрытой двери. Он прикинул, как близко может подойти к этой двери. Слишком удаляться от развилки нельзя, иначе он не успеет отскочить в первый коридор и спрятаться, если из комнаты кто-то выйдет.

Он сделал с полдюжины шагов и остановился, прислушиваясь и затаив дыхание, чтобы не пропустить ни звука. Он чувствовал, как в груди колотится сердце и бьется на шее жилка.

Говорила женщина – тихим бесцветным голосом, в котором прорывалась безысходность отчаяния. Она о чем-то просила, хотя слов было не разобрать; впрочем, некоторые из них, выражавшие накал чувств, звучали чуть громче. Стивен уловил: «Рене», «умоляю тебя», «дети». Даже эти скудные свидетельства позволили ему узнать голос мадам Азер, который вскоре снова прервался звуком глухого удара, уже слышанным им раньше. Голос умолк, словно женщина задохнулась, и тут же сменился стоном, вызванным – судя по высоте тона – болью.

Стивен прошел еще немного вперед, уже не держа из осторожности руки перед собой, но прижимая сжатые кулаки к ребрам. Не дойдя до двери пары шагов и подавив поднимавшуюся в душе волну гнева, смешанного с растерянностью, он остановился. И тут ясно услышал мужчину, несколько раз повторившего сломленным, неуверенным голосом одно-единственное слово, перешедшее в рыдание. Затем раздались шаги.

Развернувшись на месте, Стивен ринулся под прикрытие первого коридора, понимая, что преступил предел, который сам себе поставил. Едва свернув за угол, он услышал голос Азера: «Есть здесь кто-нибудь?» Стивен побежал к лестнице, на ходу вспоминая, какие препятствия могут ему встретиться на пути – времени на осторожности не оставалось. От самого основания лестницы, ведущей на третий этаж, он увидел проникавший из-под его двери свет, перескакивая через ступеньки, влетел в комнату, рванулся к настольной лампе и погасил ее, отчего она качнулась, стукнув по столешнице.

Он замер в центре комнаты, прислушиваясь. Шаги достигли лестницы. Если Азер поднимется сюда, то удивится, что гость, полностью одетый, стоит посреди темной комнаты. Стивен бросился к кровати и скользнул под покрывало.

Пролежав минут десять, он решил, что угроза миновала и можно раздеться. Закрыл дверь и ставни маленького окошка и присел, уже в пижаме, за письменный стол. Перечитал написанное им чуть раньше: дорога из Лондона, французский поезд, появление на бульваре дю Канж. Здесь были краткие характеристики Азера и его жены, ловко завуалированные, и изложение впечатления, произведенного на него Азером и обоими его детьми. Однако о том, что поразило его пуще всего, не без удивления обнаружил Стивен, он не написал ни слова.

2

Проснувшись поутру отдохнувшим, с ясной головой, полным интереса к окружающей новизне, Стивен решил не думать о событиях ночи и попросил, чтобы Азер показал ему свою фабрику.