Бытие на фоне событий. Полюбить врага

Марсий, не глядел на нее, но чуть заметно улыбался уголками губ. Это вселяло некоторую надежду.

Агния принялась облизывать огрубевшую подошву мужской ноги. Затем прижала к сердцу другую ногу.

Марсий посмеивался.

Трепещущая Агния всеми силами старалась угодить ему. Инстинктом хорошей любовницы угадывала желания своего повелителя.

Сделав все возможное, она упала ниц перед Марсием. Принялась неистово осыпать его стопы поцелуями и обливать слезами.

Он продолжал сидеть неподвижно, молчать и лишь посмеиваться.

Агния снова решилась поднять голову.

– Я что-то делаю не так?

– Все так, моя Агния, – на удивление милостиво ответил Марсий, ласково улыбаясь ей.

– Я говорю что-то не так? – Она была в отчаянии. – Наверно, я должна молчать? Простите, простите, господин!

Она снова склонилась перед ним и продолжила лобызать его ноги.

– Ничего страшного. Я прощаю тебя, – услышала она его милостивый голос.

Вдруг Агния почувствовала стоящую на ее затылке ногу.

– О, Марсий! – воскликнула несчастная. Она с благодарностью еще раз прижала эту ногу к сердцу. Затем осыпала поцелуями каждый палец. – Вы дарите жизнь Вашей рабыне! Какой Вы добрый! Благодарю Вас! Благодарю! Я буду послушной рабыней! Вы увидите, какой я могу быть послушной! Я так Вам благодарна!

Агния уронила голову на колени Марсия и зарыдала, как ребенок. Никаких иных чувств, кроме рабской благодарности господину, в эту минуту не существовало.

Марсий долго гладил по взъерошенным зеленым волосам. Он и сам не верил, что это жалкое, униженное существо – его бывшая госпожа.

– Ты такая жалкая, такая беззащитная, Агния, – проговорил Марсий задумчиво. – Тебя не возможно не пожалеть.

Он поднял ее заплаканное лицо, нежно провел ладонью по щеке.

– Вам жаль меня? – с надеждой спросила она и поспешила поймать губами ласкавшую ее руку. – Правда, мой господин?

Ему захотелось утешить ее, как одну из освобожденных им рабынь. Он привлек ее к себе и заключил в крепкие объятия.

Ее тело затрепетало в сильных, властных руках. Соски набухли и затвердели, губы увлажнились, а между ног что-то сладострастно запульсировало.

Агнии Афродитской открылось не ведомое ранее наслаждение. В эту минуту Агния была абсолютно беспомощна перед Марсием. Вся ее жизнь целиком и полностью зависела от его мимолетного настроения. Осознание этого повергало в эйфорический, страстный, неистовый восторг. Патрицианка упивалась своим унижением совсем так же, как прежде упивалась властью.

– Господин, Вы так добры к Вашей рабыне! – промолвила она. – Молю, окажите мне еще одну милость! Войдите в мое лоно, хоть я этого и не достойна.

Через минуту стало утрачиваться чувство реальности. Весь окружающий мир, подернутый эротическим туманом, отступал в небытие. Агния растворилась в экстазе. Веки смежались. Из груди вырывались странные звуки. Они напоминали нечто среднее между безумным смехом и иступленным рыданием. Сознание, казалось, совсем исчезло. Оно уступило место ничем не сдерживаемому, необузданному триумфу страстей.

4. Осмысление случившегося

На утро Агния пыталась окинуть мысленным взором все бурные события предыдущего дня. Итак, неожиданно она оказалась спасенной от жестокой смерти. За этим последовала бурная феерическая ночь со страстным любовником.

Теперь патрицианка очнулась от охватившей ее эйфории. Мало-помалу она трезвела. Приходя в себя, начинала осознавать весь ужас произошедшего.

Она, Агния Афродитская, блиставшая когда-то в высшем свете, сводившая с ума сотни сильных мира сего, ярчайшее украшение аристократического Эротполиса, теперь – всего лишь жалкая рабыня. А владеет ею никто иной, как ее же бывший раб. Такого не могло привидеться даже в самом фантастическом сне после самых бурных возлияний. Не могло пригрезиться после нескольких ночей кряду, проведенных в самых неистовых оргиях. И вот это свершилось.

Теперь Агния была облачена в короткую тунику из грубой холстины серого цвета – одеяние рабыни – и подпоясана старой веревкой. Скрепила на затылке свои всклокоченные зеленые волосы, умылась, привела себя в порядок. Она выглядела вполне миловидной скромной служанкой. Однако от прежней роскошной красоты не осталось и следа. Весь облик Агнии выражал теперь смирение, покорность и подавленность.

Все утро, жалкая и потерянная, новоиспеченная рабыня просидела у ног своего господина, уткнувшись лицом в его колени. Она не решалась поднять глаз или вымолвить хоть слово. Ее новоявленный владелец, Марсий Аресский, был также погружен в молчание, угрюмое и задумчивое.

Оно могло предвещать Агнии какое угодно решение ее участи. Обрела ли все-таки новоиспеченная рабыня благоволение в глазах господина?

Пространство за колоннадой, занавешенное тяжелым багровым бархатом, было погружено в полумрак. Здесь стояло низкое ложе, застеленное пушистым пестрым ковром. В этой постели они провели ночь. Из позолоченной лампы струился неровный, колеблющийся свет. Все предметы в нем приобрели нереальные очертания. По углам расползались зловещие, колдовские тени.

Наконец, Агния не выдержала томительной неопределенности. Набравшись решимости, она первой нарушила молчание.

– Марсий, – промолвила несчастная запинающимся шепотом, – ты ведь подарил мне жизнь, правда? Ты не переменишь решения?

– Впредь ты, рабыня, должна называть меня не иначе, как доминусом, – проговорил он холодно. – Но на первый раз я тебя, так и быть, прощаю. – Он милостиво положил сильную руку ей на голову. – Теперь – о моих планах относительно тебя. Отвечу лишь одно. Сегодня у меня хорошее настроение, и я не намерен тебя убивать. А дальнейшей твоей участи я пока не определил. Разве забыла, что это я, а не мойры, держу в своих руках нить твоей жизни?

– Мне страшно, – пробормотала она.

– Так трепещи, рабыня, перед своим господином. Страх и трепет – естественное состояние каждого раба.

– О, Марсий! – воскликнула несчастная и поспешно поправила себя: – Доминус Марсий! Если б Вы знали, как ужасно, как невыносимо чувствовать себя не человеком, а вещью! Вещью, которую можно продать, подарить, сломать или выбросить!

Рядом не было никого, могущего утешить. Поэтому патрицианка оказалась вынуждена изливать свою скорбь перед ним, своим врагом, этим грубым варваром. Ведь он был единственным, на чье сострадание ей в настоящий момент оставалось уповать.

– Мне ли не ведомо это состояние? – усмехнулся Марсий. – Да, если хочешь знать, я ненавижу рабство больше, чем кто бы то ни было! Ненавижу каждым атомом своей души! В Сенате Революции я всегда ратовал за всеобщую свободу. Свободу для всех и каждого в Эротполисе! Я единственный был против обращения в рабство наших врагов. Не раз по этому поводу до хрипоты спорил с диктатором Ульторием Авторитарием. Рабство – это тот позор человечества, который навсегда должен быть уничтожен! Оно должно остаться за оградой строимой нами новой светлой жизни! Впрочем, для тебя одной я решил сделать исключение. – Марсий снова с игривым злорадством усмехнулся.

Затем он поднялся во весь свой гигантский рост и придал лицу прежнее выражение холодной, величавой сдержанности. Воззрев сверху вниз на все еще сидевшую у его ног Агнию, Марсий изрек тоном Зевса:

– Сегодня вечером я жду гостей. Среди них будет и правитель Ульторий Авторитарий. От тебя, рабыня, требуется омыть ноги всем собравшимся, а затем прислуживать нам за столом.

Не глядя больше на свою служанку, господин вышел за занавеси.

«Вот ты, дорогая, и стала рабыней до кончиков ногтей, – с грустной иронией сказала себе Агния, оставшись одна. – Ты готова охотно, если не с радостью, лизать пятки этим смердам, этим грязным свиньям, не достойным твоего мизинца! Готова на все, лишь бы тебе сохранили это жалкое, унизительное подобие жизни!»

Она подошла к зеркалу, взглянула на свое неузнаваемое отражение. Со злобой на себя продолжила: – «Рабыня, рабыня! Это прекрасное тело, эти зеленые волосы, эти янтарные глаза, эти чувственные губы – уже не твои! Вся ты со всеми потрохами, со всеми своими мыслями и чувствами, уже не принадлежишь себе! Лишь он один держит в руках нить моей жизни! Но разве это возможно?»

Агния задумалась.

«Ведь я свободна, изначально наделена свободой воли. Если эта воля окажется достаточно сильной, я даже под пыткой сумею сказать „нет“! – В эту минуту в сердце Агнии пробудилась гордость. Она взыграла и стала вдруг сильнее всех прочих страстей. Даже сильнее страха смерти и мук. – Неправда! Нить моей жизни принадлежит мне и только мне! За мной всегда останется право распорядиться собственной жизнью! Пусть эти презренные рабы увидят, что у Агнии Афродитской хватит силы воли умереть свободной!»

* * *

Тем временем Марсий бродил в тени маслин по расположенному во внутреннем дворике его дома живописному саду.

«Конечно, можно как угодно относиться к этой беспутной Агнии Афродитской, – рассуждал он сам с собою. – Однако почему ее хотят подвергнуть таким нечеловеческим мучениям?! При мысли о них даже меня бросает в дрожь. В чьей безумной голове могла зародиться идея этого изуверского постановления?! Показательная казнь для всех схваченных бывших рабовладельцев. То есть для всех, кто не успел скрыться за границей или вовремя сдаться и быть обращенным в раба.