Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями

– Кланяюсь и благодарю! Кланяюсь и благодарю!

Журавли пролетели мимо, но дикие гуси ещё долго слышали, как над каждым полем и холмом кричали:

– Трианут шлёт привет! Завтра будет большой журавлиный танец на Куллаберге!

Дикие гуси радовались этому сообщению.

– Тебе повезло, – говорили они белому гусю, – ты увидишь большой журавлиный танец.

– Разве это такая диковина?

– Ещё бы! Тебе ничего подобного и не снилось, – ответили дикие гуси.

Глава V

НАДО СОЗНАТЬСЯ, что сколько ни на есть великолепных замков в Сконе, их стены не могут по красоте соперничать со стенами старого Куллаберга.

Гора Куллаберг низка и вытянута в длину; её никак нельзя назвать величественной. На её отлогих склонах встречаются леса и поля, а местами и луга. На вершине нет ничего особенно красивого или достопримечательного, и она выглядит как всякая другая возвышенность в Сконе. Поднимаясь по большой дороге, прорезывающей гребень посредине, всякий невольно скажет: «Чем прославилась эта гора? Она не представляет собой ничего интересного». Однако, если он случайно свернёт с дороги и взглянет вниз с обрыва, то увидит столько интересного, что у него глаза разбегутся.

В условленное время олени, серны, зайцы, лисицы и другие дикие четвероногие отправляются на Куллаберг, но идут ночью, чтобы их не заметили люди. Перед восходом солнца они все собираются на площадке для игр – большой лужайке слева от дороги, неподалёку от самой высокой вершины.

Площадка окружена со всех сторон круглыми пригорками, которые скрывают животных от посторонних взоров. Впрочем, трудно ожидать, чтобы в марте какой-нибудь путник случайно забрёл туда. Осенние и зимние бури несколько месяцев не позволяют чужеземцам лазить по скалам. Смотритель маяка, поставленного на крайней скале, старуха с фермы Кулла, старый крестьянин и его батраки ходят проторённой дорогой и не сворачивают в сторону, к уединённой степи.

Достигнув площадки для игр, четвероногие располагаются на пригорках. Каждая порода зверей держится отдельно, хотя в такой день, конечно, царит мир и никто не должен бояться нападений. В этот день молодой зайчик может безнаказанно ходить вокруг лисьего пригорка и даже не поплатиться за это своими длинными ушами. А всё-таки животные разбиваются на отдельные группы – это старый обычай.

Заняв места, они начинают высматривать птиц. В этот день всегда бывает хорошая погода. Журавли – большие знатоки погоды, и они не созвали бы животных, если б ожидался дождь. Хотя воздух ясен и горизонт ничем не заслонён, четвероногие не видят птиц. Странное дело! Солнце стоит высоко в небе, и птицы уж должны быть в пути.

В то же время звери на Куллаберге с удивлением смотрят на маленькие облачка, медленно плывущие над равниной. Но вот одно облачко направляется к Куллабергу. Над площадкой для игр оно останавливается, и вдруг всё облако начинает щебетать и петь, словно целиком состоит из звуков. Оно поднимается и опускается, но продолжает звонко петь. Потом всё облако разом садится на пригорок, и через минуту он покрывается серыми жаворонками, хорошенькими красно-серо-белыми зябликами, рябенькими скворцами и переливчатыми синицами.

Вслед за тем над равниной проплывает ещё одно облако. Оно останавливается над каждым двором, над каждой хижиной и усадьбой, над ярмарочными площадями и городами, над фермами и станциями железной дороги, над рыбацкими деревнями и сахарными заводами. Всякий раз, как оно останавливается, с земли к нему поднимается маленький вертящийся столб, как будто состоящий из подвижных песчинок. Облако от этого увеличивается, и когда оно в окончательном объёме приплывает к Куллабергу, то это уж не облако, а облачная стена, от которой на землю падает длинная тень. Когда она останавливается над площадью, то заслоняет солнце, и воробьи дождём начинают спускаться на один из скалистых пригорков.

Наконец показывается самое большое облако. Оно составилось из многих стай, слетевшихся с разных сторон и соединившихся вместе. Цвет его серо- синий, и ни один луч солнца не проникает сквозь него. Оно кажется мрачным и страшным, словно грозовая туча, и как будто сулит несчастье: из него доносится пронзительный, насмешливый хохот и зловещее карканье. Звери на площадке чувствуют облегчение, когда оно рассыпается и превращается в воронов, ворон, сорок и галок.

После этого на небе, кроме облаков, появляются ещё разные линии и чёрточки. С востока и северо-востока показываются пунктирные линии. Это лесные птицы – тетерева, глухари, – летящие длинными рядами на расстоянии целой сажени одна от другой. Болотные птицы летят в странном порядке: треугольником, длинным зубцом, крючком или полукругом.

По обычаю, издревле установившемуся на Куллаберге, игры открыли вороны воздушной пляской. На смену воронам вприпрыжку явились зайцы. Они не соблюдали особенного порядка и бежали то поодиночке, то по три-четыре в ряд. Все они встали на задние лапы и так стремительно кинулись вперёд, что только замелькали их длинные уши.

Когда зайцы напрыгались, настала очередь больших лесных птиц. Сотни тетеревов, в блестящем чёрно-буром оперении, с красными бровями, бросились к большому дубу, стоявшему посреди площадки. Тетерев, сидевший на верхней ветке, напыжился, опустил крылья и поднял хвост кверху, вследствие чего показались нижние белые перья. Затем он вытянул шею и издал несколько низких звуков: «Тэк-тэк-тэк». Больше он ничего не мог произнести, только в горле у него клокотало. Затем он закрыл глаза и прошептал:

– Зис-зис-зис! Слышите, как хорошо? Зис-зис-зис!

Он впал в такой экстаз, что уж не видел ничего окружающего. Пока первый тетерев тянул своё «зис-зис-зис», три тетерева, сидевшие веткой ниже, стали щёлкать, и не успели они окончить своего припева, как на смену им выступили десять других, сидевших ещё ниже. Так шло от ветки к ветке, пока все несколько сот тетеревов не принялись щёлкать, свистеть, токовать. Все они впадали в экстаз от собственного пения, и это заразительно действовало на остальных зверей. Раньше у них кровь слегка волновалась, теперь она стала кипеть.

«Да, уж несомненно, весна, – думали звери. – Зимний холод исчез, и огонь весны зажёгся на земле».

* * *

В то время как глухари вступили в состязание с тетеревами, произошло неслыханное событие. Пока звери сосредоточили всё внимание на играх, какой-то лис осторожно пробрался на холмик диких гусей. Он ступал так тихо, что никто не слышал, как он подкрался. Однако один гусь увидел его и, предполагая, что лис не без злого умысла явился к ним, закричал:

– Товарищи, берегитесь, берегитесь!

Лис схватил его за горло, может быть, для того только, чтобы он замолчал, но дикие гуси уже услышали крик предостережения и поднялись в воздух. Когда они взлетели, то взору всех зверей представился лис Смирре, стоявший на пригорке с мёртвым гусем в зубах.

За нарушение мира в день игр Смирре был присуждён к тяжёлому наказанию. Нужно было, чтобы он всю жизнь каялся за то, что не мог подавить своей мстительности и пытался коварным образом напасть на Акку с её стаей. Толпа лисиц окружила Смирре, судила его и произнесла обычный для этих случаев приговор:

– Кто нарушает мир в великий день игр, изгоняется из страны.

Ни одна лисица не ходатайствовала о смягчении приговора. Все знали, что за это другие звери немедленно и навсегда прогнали бы их с площадки. Итак, изгнание Смирре было решено без возражений. Ему запретили оставаться в Сконе. Он должен был проститься с семьёй и родственниками, с жилищем, охотой и укромными уголками, которые он до тех пор считал своей собственностью, и взамен того искать счастья на чужбине. А чтобы все лисы и лисицы в Сконе знали, что Смирре подвергнут изгнанию, старейший лис откусил ему кончик правого уха. После этого молодые лисы стали выть и бросаться на Смирре. Волей-неволей ему пришлось удариться в бегство, и он умчался с Куллаберга, преследуемый по пятам молодыми сородичами.

Всё это произошло во время состязания глухарей с тетеревами. Однако эти птицы так увлекаются своим пением, что ничего не видят и не слышат, поэтому они даже не прервали своего концерта.

Когда окончилось состязание лесных птиц, выступили хёккебергские олени с боевыми играми. Несколько пар оленей боролись одновременно. Они стремительно бросались друг на друга и крепко ударялись ветвистыми рогами, которые от этого сплетались. Каждый старался оттиснуть своего противника. Трава летела из-под их копыт, пар клубился у них из ноздрей, из горла раздавалось страшное рычание, бока были взмылены.

Кругом на холмиках царила полная тишина, пока воинственные олени нападали друг на друга, а у всех животных пробуждались новые чувства. Все до единого чувствовали себя бодрыми и крепкими, полными сил, возродившимися благодаря весне, готовыми на всякие приключения. Они не питали злобы друг к другу, но у всех поднимались крылья, вставали перья на шее и вытягивались когти. Если б хёккебергские олени боролись минутой дольше, то на всех пригорках завязалась бы отчаянная драка, так как у всех животных явилось горячее желание показать, что и они полны жизни, что зимнее оцепенение прошло и мощь влилась в их жилы. Однако олени вовремя окончили борьбу, и от одного пригорка к другому пронёсся шёпот:

– Теперь очередь журавлей!

И вот, словно окутанные дымкой, появились серые птицы с длинными крыльями и красными перьями на затылке. Эти большие птицы с высокими ногами, стройными шеями и маленькими головками как будто соскользнули со своего холма. Подвигаясь вперёд, они кружились, не то летая, не то танцуя. Подняв крылья, они скользили с невероятной быстротой. Казалось, что серые тени затеяли игру, за которой трудно было уследить взором. Можно было думать, что они у туманов научились пролетать над молчаливой равниной. В этом было что-то чудесное, и звери, ещё никогда не бывавшие на Куллаберге, поняли, почему собрание названо журавлиным танцем. Хотя танец отличался некоторой дикостью, он пробуждал в зрителях благородные стремления. Теперь уж никто не помышлял о том, чтобы драться. Зато все – и крылатые, и бескрылые – чувствовали потребность подняться высоко, до облаков, и посмотреть, что делается там, наверху, – потребность покинуть тяжёлое тело, которое тянуло их к земле, и унестись к неземному.

Такое стремление к недостижимому звери чувствовали лишь раз в году, а именно в тот день, когда они видели большой журавлиный танец.

Глава VI

КОГДА ПЕРВЫЕ ВЕСЕННИЕ ЛИВНИ хлынули на землю, птички в лесах и полях огласили воздух такими радостными криками, что мальчик на спине гуся испуганно вздрогнул.

– Вот дождь! Дождь принесёт нам весну; весна даст цветы и зелень; цветы дадут нам личинок и насекомых, а личинки и насекомые дадут нам пищу. Нет ничего лучше обильной и хорошей пищи! – так пели птички.

Дикие гуси тоже радовались весенним дождям, которые пробуждали растения от зимней спячки и разламывали ледяную кору на озёрах. Они уж не могли сохранить прежней степенности и начали весело покрикивать.

Небо подёрнулось серым налётом, а солнце так далеко запряталось, что никто не мог его найти. Дождь усиливался; дождевые капли тяжело падали на крылья гусей и сквозь маслянистые наружные перья проникали до самой кожи. От земли шли испарения. Озёра, горы и леса – все вместе глухо шумели, и вех, по которым гуси находили дорогу, почти нельзя было узнать.

Путешествие замедлилось, весёлые возгласы умолкли, а мальчик не переставал зябнуть. Всё-таки он не терял мужества, пока они летели по воздуху. Даже вечером, когда они опустились под сосенкой посреди обширного мокрого и холодного болота, где одни бугры были покрыты снегом, а с других снег стаял и превратился в холодные лужи, мальчик всё ещё не падал духом. Лишь когда забрался под крыло гуся и не мог заснуть от голода и холода, он задумался о том, как хорошо людям, и ему страстно захотелось вернуться к ним.