А иначе зачем на земле этой вечной живу

В этот октябрьский дождливый день Володе исполнилось двадцать два года, и вечером девушки повели нас в ресторан. До сих пор вспоминаю великолепный интерьер, мягкий салатовый отблеск настольного абажура за каждым столиком, эстетично сервированный стол с голубой скатертью, гармонирующей с узорчатыми стенами того же цвета, бархатный джазовый блюз под, заползающие в душу, звуки серебристого саксофона, ненавязчивое обслуживание вежливых официантов. И это происходило в самом начале семидесятых годов, ни где-нибудь в Ницце или в Париже, а в одной из братских республик Советского Союза. Мы с Володей потягивали коньяк из больших полуовальных коричневатых бокалов. Гражина и Вирве маленькими глоточками пригубляли светлое мартини, которое сверкало желтоватыми бликами, исходящими из радужного тонкого стекла высоких фужеров. Мы опять вспомнили самогонную медовуху, которую потребляли в Карпатах из гранёных стаканов, и этот антагонизм почему- то ещё долго поскрёбывал наши с Вовой, умиротворённые в этот вечер, души. Через несколько дней наш прибалтийский бенефис продолжился в Таллинне. Вирве и Гражина неторопливо знакомили меня и Вову с уютной и неповторимой столицей Эстонии. Мы долго бродили по таллиннскому Вышгороду, который напоминал парижский Монмартр. Затем спустились к вечному символу города, к башне старого Томаса, и долго, долго блуждали по каменистым переулкам древнего и сказочного города, пока не набрели на старинный знаменитый бар под названием "Мюнди ", что в переводе с эстонского означало монетный бар. Нас провели вниз по неосвещённой спиральной лестнице, впереди нас шёл, сопровождавший нас, официант с небольшим зажжённым факелом. В уютном, овальном зале подсвечивалась радужными бликами только стойка самого бара. В центре бара возвышался, кованный железом, большой сундук, полностью наполненный старинными эстонскими монетами. Тихо играла ненавязчивая музыка, способствующая размеренной и неторопливой беседе. Мы заказали, непревзойдённого вкуса, сорокаградусный ликёр " Вано Таллинн ", не спеша пригубляли его из параболических фигурных рюмочек и вели неторопливую беседу с нашими девушками. Мы снова танцевали с ними: Володя с Гражиной, а я с Вирве. На душе было грустно и немного тревожно. Мы молчали под, разрывающую сердце, обволакивающую мелодию песни Сальвадоре Адамо. В этом непредвзятом молчании угадывался налёт, неумолимо надвигающейся, предстоящей разлуки. Мы с Володей ещё не понимали, что это была не только последняя и завершающая точка незабываемого путешествия, это был прощальный, отнюдь не мажорный, аккорд нашего романтического романа с будущими эстонскими врачами. Мы с Вовой не только расставались с прелестными девушками, а, по большому счёту, прощались с хрустальной и волшебной мечтой, реализованной в наших чистых и искренних отношениях с ними, разлучались с чем- то особенным, оторвавшимся от нас, сознавая, что это больше никогда не вернётся. Постепенно набиравший скорость, поезд неоправданно быстро увозил меня и Володю Штанкова от прекрасной и незабываемой страницы нашей совместной жизни. Вместе с тем, искорки этого небольшого прибалтийского фрагмента в дальнейшем разгорелись в негаснущее пламя, нашей с ним, бескорыстной и нерушимой дружбы.

Чтобы полностью охарактеризовать Володю Штанкова потребовалось бы бесчисленное множество эпитетов. Среди них были бы: коммуникабельный, общительный, контактный, компанейский, экспансивный и словоохотливый. Под последним я, ни в коем разе, не понимаю слово «болтливый». Просто мозги у Володи были устроены таким образом, что он мгновенно реконструировал односложные термины и понятия в многоречивые фразы и выражения, которые, как ни странно, являлись носителями более здравого, более понятного и более глубокого смысла.

Я никак не мог понять, откуда у моего друга проявилась такая загадочная наследственность. Его отец, Олег Борисович, кандидат технических нвук, доцент политехнического института, несмотря на свою лекторскую должность, был больше молчаливым, чем разговорчивым человеком. Мать, Роза Зиселевна, которая работала главным технологом на львовском заводе «Автопогрузчик, тоже не отличалась особой словоохотливостью. Так что генетика в Володиной разговорной коммуникативности вряд ли просматривалась. Помню, как мы, несколько друзей, вышли на перекур на лестничную клетку возле моей квартиры. Володя, как всегда, рассказывал какие-то забавные и, как сегодня говорят, прикольные истории. Не знаю, почему это пришло мне в голову, но я спросил его, сможет ли он, не на миг не отвлекаясь от заданной темы, говорить об, замеченной мною в этот момент, канализационной трубе на лестничном пролёте в течение пятнадцати минут. Если думаете, что Володя Штанков не смог, то вы глубоко заблуждаетесь. Не знаю сколько он ещё продолжал бы свой пространный и вдохновенный монолог об ассенизационном устройстве, если бы я на двадцатой минуте не прервал его.

В подтверждение красноречивого изящества своего друга, я вспоминаю, как привёл свою, тогда ещё будущую, жену Милу на его день рождения. Увидев её впервые, Володя вытянул за её спиной большой палец правой руки в знак восхищения и тут же озвучил этой сакраментальной фразой:

– Сенька, как всегда, с приятным сюрпризом, быстро знакомь меня с ним, вернее, с ней, и в каком же королевстве тебе удалось выкрасть такую прекрасную принцессу? Из всех, что я знаю, эта самая красивая.

Володя осёкся на полуслове, увидев позади Милы мой высоко поднятый кулак, а затем, улыбнувшись, продолжил

– Видите ли, Милочка, вообще-то, я не буду этого скрывать, мой друг Сеня является нецелованным мальчиком по форме и безусловным девственником по его нравственному содержанию. Это могут во всеуслышание заявить присутствующие здесь дамы, если вы их, конечно, спросите, но лучше не надо, чтобы не портить им настроение по причине, что ваш друг ни к одной из них даже не прикоснулся. Именно поэтому, я выразил крайнее удивление по поводу того, что он явился с девушкой вообще, да и ещё такой красивой, как вы, в частности. Это и явилось для меня сюрпризом и, я с удовольствием повторюсь, приятным. Если вы приняли мои почти правдивые объяснения, ваш покорный слуга всегда к вашим услугам, разрешите откланяться.

Однако этим не кончилось, уже через минуту Володя вышел на средину комнаты и, восстановив в ней полную тишину, торжественно произнёс:

– Дорогие друзья! Позвольте мне сегодня самому быть тамадой на собственном бенефисе, так как тот человек, который всегда это делает, всецело поглощён прекрасной дамой, с которой я вас всех хочу познакомить, её зовут Милочка Ходорова, простите, фамилией я ошибся, до этого ещё не дошло, её зовут просто Милочка, прошу любить и жаловать.

Все в знак признания зааплодировали, а Володя подошёл и поцеловал её в щёчку. Мила густо покраснела и, когда Володя отошёл, прошептала мне на ухо:

– У тебя очень нахальный и бесцеремонный друг.

В это время тамада – именинник никак не мог открыть торжественную часть своего праздника, отвлекаясь на непринуждённые беседы со своими друзьями и подругами. Наконец- то он собрался и провозгласил:

– Слово для первого приветствия, приветствия, я надеюсь, искромётного и поэтического, как всегда, предоставляется моему другу Сене Ходорову

Я налил себе рюмку коньяка и торжественно прочитал строчки, сочинённые буквально за четверть часа до этого, понимая, что мне будет предоставлено первое слово: