Зимний вечер

Какой навязчивый тип! Еще и врун! И фразочки все стандартные. Хорошо хоть про возраст не спросил.

Я не видела, как Антон смотрел мне вслед, зябко ёжился, сжимая картонный стаканчик с остывшим компотом, улыбался своим мыслям. А затем сорвался с места, разогнался и сиганул в прыжке, совсем как мальчишка. Приземлился на обе ноги, разбрызгав вокруг себя лёд, и вновь подъехал к фонтану.

Пламя

На следующий день тело ломило, будто я попала под ледовый комбайн, и косточки сровняли с глянцевой поверхностью. На коленях не осталось живого места: кожа, мышцы и суставы существовали отдельно друг от друга. Щёки разрумянились, как грудки снегирей. А на носу то и дело мерещился ржавый пушок. Я пыталась сдуть его или смахнуть дрожащими от озноба пальцами. Но к лицу будто прилипла мандариновая паутинка.

Моя заботливая мама ворвалась в комнату с миской говяжьего бульона, от которого шёл густой пар.

– Садись, Идочка, похлебай. – Она бережно подтолкнула меня за плечи и подсунула под спину подушку. – Лучше бы куриный, – вздохнула она. – Но твоя аллергия… уж и подлечить тебя нормально не даёт.

Есть не хотелось, но я послушно отпила наваристую жижу.

Я с детства не переносила куриный белок, будь то яйца или мясо. Внутри словно поселялся огнедышащий дракон и рвался наружу всеми возможными способами. Объятия с белым другом, ужасная слабость, больницы. «Не принимает – не давайте», – посоветовал маме последний из виденных мной докторов. Родительница всё ещё надеялась, что это лечится, и она будет потчевать меня нежным мясцом. Но с тех пор я больше не болела. Вообще никогда и ничем. А теперь непривычно ловила давно забытые ощущения.

– Ох мамуля, не выдумывай. И когда это курятина стала лекарством? Полежу, отдохну. И буду резвиться, как и прежде.

– Другие люди диетической курочкой только и спасаются, – заявила мама, словно нашла панацею от всех недугов. – Это ты у меня особенная, будто и не наших кровей. Говядину подавай.

– Хотелось бы мне быть какой-то особенной, – протянула я. – Да хотя бы капельку какого полезного таланта! А ничего особенного в том, что мой организм не переваривает курицу – нет.

– Замуж тебе пора, – невпопад констатировала мама. – А то лезет на ум всякая чушь. Особенной ей быть захотелось. Мы простые люди, такие же, как и все. Не королевы и не президенты. А что для жизни нужно – имеется.

– Негде его взять, – пожаловалась я и улеглась обратно под одеяло. – Мужа-то. Это в книжках всё легко. Попала в волшебную страну – принцы слетелись, как на розовый нектар. Ведь прежде таких растяп в их краях не видывали. Девиц из нашего мира требуется спасать, оберегать, попутно вожделеть, кормить и одевать. – Я вздохнула. – В жизни иначе, мам. Кружишься, кружишься в поиске, а вокруг пустота.

Мама закатила глаза, цокнула языком, но отвечать ничего не стала. Молча забрала пустую посуду и вышла. Она давно бросила бесплодные попытки познакомить меня с сыновьями своих приятельниц. Прекратила уговоры сконцентрировать внимание на коллегах по работе – половина отдела холостяки, но уж больно неказистые.

И я ждала. Того самого любителя зимних развлечений. Но он решил не попадаться на давно заброшенную в ледяную прорубь удочку. Чуял, что рыбак я неопытный, и обходил стороной.

Я снова поджала верхнюю губу и дунула на нос. Мышцы скрутило, озноб усилился.

– Вот и не пойду больше на каток, – простонала я.

И ведь ни кашля, ни насморка, даже в горле не першило! Неужели от удара коленками поднимается температура?

Ноги отозвались огненным гудением. Я скинула одеяло, чтобы убедится, что не начался настоящий пожар – вверх по бедрам ползла яркая оранжевая дорожка.

– Мама! – завопила я, смахивая невесть откуда взявшееся пламя.

– Ида? – послышался голос родительницы из кухни. – Доченька, что случилось? Бегу!

Я тщетно размахивала руками, но огонь взбирался всё выше. Заполз под футболку, захватил живот и спину, растёкся по плечам и спустился на кисти. А когда достиг пальцев, ногти обуглились и почернели на концах, как подпалённые спички.

Мама ворвалась в комнату, наблюдая моё полное отчаяние.

– Ида? – икнула она и осела на пол прямо возле двери, привалившись к косяку.

Фиалки

Совсем не помню, как решила покинуть уютную постель и проветриться. Но зимний воздух приятно кусал разгоряченные щёки. Негнущиеся ноги резво семенили по утоптанной тропинке между мшистых стволов. Зелёные лапы елей, прикрытые искрящимся пухом, кивали от прикосновений ветра, успокаивали смолистым ароматом. Даже в холоде витал пряный дух деревьев, засохших трав, спелых ягод рябины, кокетливых белок и шумных воробьёв. Ухо ловило мельчайшие шорохи, скрипы, свисты.

Я радовалась каждому вдоху. Каждому взгляду, брошенному то на изящный завиток коры, то на растрёпанную щеглом шишку, то на опавшую с ясеня хрупкую кисть. Мягко ступая по снегу, я не издавала ни звука, но наслаждалась плавной мелодией лесного царства. Музыка – повсюду она!

Шуба надёжно защищала от низкой температуры, внутри же теплился рыжий огонёк. Тот самый, что дома испепелял кости и прожигал плоть, вырвавшись наружу. Теперь успокоился, получив желаемое.

Но мне вдруг захотелось проверить. Я разогналась – быстро-быстро перебирала конечностями, как обычно делала это на катке. Но получалось куда задорнее! Ветер свистел в ушах, прижимая их к голове. Язык высунулся набок.

И тут я услышала пронзительный писк. Высоко подпрыгнула и бросилась в сугроб, провалившись почти целиком. Кончик хвоста затрепетал от восторга. Я поймала!

Рот наполнился восхитительным вкусом мясного деликатеса. Тёплая нежная тушка, приправленная морозцем и оттенённая хрустящими льдинками, стремительно проскользнула в желудок. Я зажмурилась от удовольствия. Облизнулась и азартно огляделась. Ещё!

Навострила ушки, принюхалась, повела головой по ветру. Взметнула снежную пыль, что заиграла в закатных лучах пурпурными искорками. И поскакала на далёкий треск сухого валежника. Лишь кончики пальцев пружинисто отталкивались от белого покрывала, а сама я парила меж стволов, мелькала яркой вспышкой.

Шум дороги, к которой я приближалась, отвлёк от предвкушения новой добычи. И тогда я почуяла другой запах. Тонкий, манящий. Он словно зазывал меня в самое прекрасное место на свете. Рисовал в воображении картины цветущей среди зимы поляны. Маленькие лепестки на изумрудных ножках лиловыми каплями украшали спящий лес. Тягучим ароматом заплывали в нос, оседали в сердце, пробирались в душу – выворачивали наизнанку. Собственные кости бряцали друг о друга, выкручивая суставы. Лёгкие болезненно раздувались в попытках вместить больше чарующего благоухания.

По плечам пробежал холодок.

Колючий снег безжалостно ранил бледную кожу на босых ступнях. Изо рта вырвался пар. Тело содрогнулось в попытке согреться. Зубы застучали. Я обхватила себя руками. Огляделась.

– Мамочки, – проскулила я. – Как же холодно!

На краю леса действительно стояла моя мама. Она держала в руках знакомый пуховик цвета лаванды, вязаную шапку с меховым помпоном и сапоги. Неверной походкой я устремилась навстречу. По щеками ползли обжигающие слезинки.

Мама молча накинула мне на плечи длинное пуховое пальто, застегнула молнию, помогла обуться. Я тут же спряталась в капюшон, избегая несуразного головного убора с объёмными косами. Любви к шапкам я не питала, копна каштановых волос хорошо защищала голову от любого холода.

Слышать мир, улавливать мельчайшие оттенки звуков – это казалось важнее. Но в присутствии родительницы приходилось по-детски прятаться под шуршащий купол.

– А ведь я давно взрослая! – почему-то разозлилась я и смахнула капюшон с головы.

Мы жили на окраине, недалеко от Графской площади. А когда вышли из леса, с катка долетела романтическая трель саксофона. Я на миг прикрыла глаза и глубоко вдохнула, впитывая музыку каждой клеточкой своего существа. И тогда вспомнила про чудесный аромат дикой фиалки. Повела носом и услышала! Да-да, именно услышала манящие пары, словно изливающиеся из колдовского котла.

Может быть, в одной из тех привлекательных лавочек с напитками и пирожками и правда варили что-то необычное?

– Я загляну к фонтану, – объявила маме.

– Ида, пойдём домой? – она пыталась воззвать к разуму, которого я, кажется, недавно лишилась. – Ты же совсем голенькая. Не считая верхней одежды.

Аргумент слегка отрезвил. Действительно. Что это я?

– Одеваться! – кивнула я и припустила к дому с удвоенной скоростью.

Запах фиалок. Ускользающий, робкий. Но в то же время такой явный, что сводил с ума. Заставлял вертеться из стороны в сторону, искать.

Я устроилась верхом на бортике старинного фонтана на Графской площади. Без коньков – фиолетовый цвет коленей требовал повременить с физкультурой. Дно скрывалось под толстым слоем снега. Рыбы в центральной композиции высовывали из сугроба лишь приоткрытые пухлые губки, из которых летом текла вода.

На свежем воздухе мысли кружились размереннее, будто повторяя танец мелких редких снежинок.

– И привидится же такое! – пожаловалась я искусной лепнине.