Веста фыркнула ему в ответ и заспешила впереди.
Вскоре действительно дорогу им преградила речушка. И тут девушка заволновалась.
– Вот брод, – показала она на утоптанное место возле самой воды, – до того берега всё время прямо. Иди первый.
Только теперь Мирон смекнул, что сюда девчонка перебиралась, видимо, нагишом.
– Тут глубоко?
Веста стукнула себя чуть пониже бедра. Если учесть, что он выше её… Мирон подхватил девушку на руки:
– Держись крепче!
Нет, можно было бы конечно посадить её на коня, но речка не очень широкая, зачем же лошадку по пустякам напрягать?
Оставшуюся часть пути они шли молча. В лесу начинались сумерки, и Веста взяла такой быстрый темп, что хоть галопом на Звонко за ней скачи. Мирон только удивлялся: откуда у неё взялось столько сил, ведь по всем расчётам девчонка прошла сегодня прили-и-ичное расстояние. Когда через некоторое время они вышли на опушку, и на той стороне поля показались крыши домов, Мирон поймал её за руку, пытаясь остановить.
– Дальше ты поедешь верхом!
Веста посмотрела на него тихим усталым взглядом, и приятное тепло пробежало по Мирону от макушки до самых пят.
– Ты точно никогда не жила в Заповедном краю?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Ты умеешь согревать взглядом.
Он помог девушке усесться на коня и весь дальнейший путь испытывал жуткие угрызения совести.
Деревня встретила их суматохой.
Большая толпа народу, собравшаяся возле одного сарая, гудела словно улей.
– Что происходит, дядька Макар? – крикнула Веста, слезая с коня.
– Да видишь ты, голуба моя, Клавдия сдержала-таки своё слово.
Мирон развернул Весту к себе лицом.
– Это какое такое слово Клавдия сдержала?
– Понимаешь, Платон мужик хороший, только выпить очень любит.
– А пьяному, видишь ты, ему лучше под руку не попадаться, – подхватил дядька Макар. – Избу по брёвнышку может раскатать. Вчера у пастуха нашего день рождения был, так Платон до того «напоздравлялся», что быку его чуть рога не оторвал! Вот Клавдия собрала вещички и ушла сегодня в обед к матери. Да, видишь ты, в соседнее село. Километров десять будет. Платон вернулся вечером – Клавдии нет. Ну, он и заперся в сарае, спалить всё грозится и себя, видишь ты, тоже. Наши уж помчались за Клавдией. Да…
«Успеют ли?» – пронеслось у Мудреца в голове.
– Что же дверь никто не выломает? – спросил Мирон, видя, что окошки в сарае слишком маленькие – не пролезть.
– А что толку? Он дверь сеном привалил, и свеча с ним.
Можно, конечно, попробовать дождаться Клавдию, но… Даже отсюда, через стекло Мирон ощущал, как зловеще потрескивает огонь. Мудрец вздохнул и стал протискиваться сквозь толпу. Когда народ остался позади, какая-то старуха кинулась ему наперерез:
– Остановись, добрый человек! Свеча у него, а там сена полно. Никого он не к себе не подпустит, только Клавдию одну!
Мирон ласково погладил встревоженную женщину по голове.
– Успокойся, матушка, ты устала, иди, отдохни! Всё хорошо.
Он пошёл дальше, а женщина закрыла лицо платком, оседая на землю. Её тут же окружили соседки.
Мирон тем временем подошёл к сараю и постучал в окно.
– Пусти, хозяин!
– Ты кто такой? – раздался из-за двери сиплый голос. – Уходи, запалю!
За стеклом замерцал огонёк. Толпа охнула.
– Не запалишь, хозяин!
Мирон пристально посмотрел на свечку, и пламя потухло. Огарок выпал у буяна из рук. Кивнув на дверь, Мирон крикнул через плечо:
– Ломайте, мужики!
Ломали долго. Видимо, хозяин был хорошим мастером, когда трезвый. И всё это время Платон тихо сидел на стоге сена в углу и мерно покачивался из стороны в сторону.
Когда Мирон наконец-то остался с Платоном наедине, мужик словно очнулся от зыбкого сна и взглянул на Мудреца растерянно и беспомощно. Мирон тихо вздохнул:
– Это ты что же такое удумал?
– Не могу я без Клавдии…
– А пьёшь зачем?
– Это не я.
– А кто же?!
– Они, – Платон протянул вперёд мозолистые и такие безвольные сейчас руки. – Я и не хочу пить, а они сами за рюмкой тянутся…
– А ты отруби их.
– Это как?
– Топором. Зачем тебе такие непослушные руки?
– Что же это я без рук-то? – мужичок оживился. – Без рук не могу!