Санитар

– Привет, боевые подруги! – натянул я на лицо свою самую лучшую улыбку.

Ой, не то… Не получился у меня заход… Надо менять тактику.

– Что нужно? – мне были не рады.

– У заведующего как дела?

– Тяжелый, но стабильный.

Ответ я получил, но через губу.

Неправильно себя повел? Где-то раньше перед ними провинился? Чем-то обидел?

Ежами, а вернее – ежихами, они на меня окострыжились.

Да, Сережа, тут тебе не там…

– Спасибо за информацию. – я галантно кивнул и опять не угадал.

Мля… Да, что это такое. Всё у меня получается – один излом да вывих.

Коромыслов опять уже коридор драил, на меня осуждающе поглядывал. Вчера я по его мнению от дел отлынивал с заведующим разговаривая, сегодня – с сестрами на посту время проводил без пользы для санитарного состояния отделения.

Я передовику поломойного дела рукой приветливо помахал и за шваброй пошел. Швабра – моё орудие труда, никому она чужому не достанется.

– Здравствуй, Сережа, – передовики меня хором поприветствовали.

Я в долгу не остался.

– Сергей, мы на тебя тут написали…

У меня даже сердце ёкнуло. Передовики производства тут уважаемые товарищи, а они – написали на меня что-то.

– Заходила тут эта из комсомола. – проверочник сразу двумя руками начал в воздухе кривые выделывать. – Просила на тебя написать. Ну, как с работой своей справляешься, разговариваешь с заслуженными передовиками производства… Не замечен ли в чём предосудительном.

Тут проверочник пальцем себе в грудь ткнул. В то самое место, где у него на полосатой больничной пижаме три знака ударника пятилетки были прикреплены. Золотом они поблескивали и красной эмалью – награды мужика за шестнадцатую, семнадцатую и восемнадцатую пятилетки.

Человек заслуженный, тут и сказать нечего.

Знаки эти я ещё вчера, пока пол мыл, хорошо разглядел. Солидно сделанные, из тяжелого металла, позолоченные.

– Да не мотай ты душу парню, Семен! – прервал проверочника его сосед по палате. – Хорошо мы про тебя написали. Помним, что принимать тебя в союз скоро будут.

Семен опять начал в воздухе прелести комсомольской лидерши изображать, причем, чуть ли не с придыханием.

– Страдалец, – дал характеристику проверочника его сосед.

Семен согласно быстро-быстро закивал. Не стал оспаривать мнение лежащего ближе к двери.

– Цени. Наши характеристики дорого стоят. Из самой гущи народа они идут, от самых лучших его представителей.

Сказано это было без всякого сарказма, а очень даже серьезно. С верой и без всяких хиханек.

– Спасибо, – в том же ключе ответил я.

– Может, всё же, сгоняешь? – Семен сделал уморительно-придурковатое лицо.

– Не, не, не, – поддержал я его представление. – Нельзя в медицинском учреждении лечебно-охранительный режим нарушать.

Глава 12 Опять двадцать пять…

Это, как новые ботинки когда купишь…

Размер – твой. Мягонькие, модные. День поносишь – кровавые мозоли. Хоть обратно обувь в магазин неси.

Через неделю, когда ботиночки обносятся, придут в анатомическое соответствие с твоими ногам, хоть спи в них – не хочется даже и снимать.

Так и любому человеку в своей обыденной жизни через какое-то время становится более-менее комфортно. Привыкает он, притирается, все ходы и выходы узнает.

В семье то же самое происходит, в детском саду, в школе, институте, производственном коллективе…

Привели первый день малыша в детсадовскую группу, а он плачет, за маму хватается, не нравится здесь ему. Походит в детский сад неделю-другую – домой его забрать невозможно.

Так и в школе, что в первом классе, что – в любом, если ты из одной школы в другую переводишься. Всё новое, неизвестное, трудно спрогнозировать как тебя здесь одноклассники примут.

Про армию я уже и не говорю.

А, вдруг – тюрьма? Мама, роди меня обратно…

Так и со мной произошло. Жил и в ус не дул, а здесь – каждый день новые заморочки. Вытащила меня прогулка через туман из зоны комфорта в зону дискомфорта.

Оказывается, не один я такой страдалец. Коромыслова сегодня с утра тоже немного потрясывает. Его, как и меня, в эту пятницу в комсомол принимать будут.

Михаила это пугает. А, вдруг он на задаваемые вопросы ответить не сможет? Собьется, говоря об истории молодежного союза? Перепутает решения партии на каком-то из съездов?

– Зачем и согласился? Жил бы тихо-мирно… – жалуется Коромыслов мне. – Это тебе, Серега, в институт поступать надо, а мне и так хорошо. Зарплата – нормальная, работа – не пыльная.

С зарплатой он прав. Санитарская не сильно от врачебной отличается. Тут ведь как – от каждого по способностям, а они у всех разные. Не виноват ведь человек, что он таким уродился. Кто-то может доктором стать, а у другого выше своей головы прыгнуть не получается. Жить же все хорошо должны, никто обделенным быть не может. Вот и платят здесь примерно всем одинаково. Сегодня утром, когда я в ведомости за денежки расписывался, своими глазами этот принцип справедливости и наблюдал. Мне, как санитару, за проработанный месяц сто рублей выдали, медицинским сестрам сто десять рублей было положено, докторам – сто двадцать.

Во врачи тут не из-за денег рвутся, а чтобы себя лучшим образом реализовать, более полезным обществу стать. Ну, и уважаема эта профессия. С санитаром тут народ на улице здоровается, а про докторов я уже и не говорю.

– Ещё и спрашивать тебя, Серега, меньше будут…

Так, так, так… Это, почему же? Задавать вопрос по этому поводу я не стал, сам Коромыслов всё сейчас расскажет.

– Ты же меня на пять лет младше, на целую пятилетку. Значит – про съезды будешь меньше рассказывать. В моей жизни их больше было и обязан комсомолец знать, какие решения там принимались, непосредственно на его жизнь влияющие.

Вот и хорошо… Вот и здорово. Я от такого отказываться не буду.