Отчаянная борьба за жизнь

Отчаянная борьба за жизнь
Сергей Тарасов

Бесплатный сыр бывает только в мышеловке – это, по-моему, знают все. В жизни за все надо платить – деньгами, здоровьем и борзыми щенками … Я заплатил за все – сполна.

Сергей Тарасов

Отчаянная борьба за жизнь

Борьба с соседями

Родители наши старели, и мы с Левой помогали им, чем могли – приезжали в гости и находили какую-нибудь работу в доме, в котором они жили. Работа всегда находилась, и мы постоянно в нем что-то делали – пилили, строгали, копали и красили. Я накануне развелся с очередной женой и жил в родительском доме, в одной из комнат. Окна выходили на соседский дом, в котором жила моя двоюродная сестра с мужем и взрослым сыном. Сестра с мужем уже давно жила в городской квартире, а в этом доме постоянно жил ее сын. Он решил завести себе собаку – для души и для охраны дома.

Собака росла быстро, и скоро превратилась в огромного пса, около метра в холке. Днем она сидела в своей конуре, а по ночам разгуливала в своем проулке перед будкой, прямо у нашего огороженного забором огорода. Я не знаю, какая у собаки была порода, скорее всего это была кавказская овчарка. Скоро она стала по ночам от скуки лаять: начинала свой концерт в начале одиннадцати вечера и с небольшими перерывами продолжала лаять до пяти часов утра. Я спал всегда чутко, просыпался от этого, и этот постоянный ночной лай мне мешал выспаться.

В одну из ночей я вышел в огород, подошел к забору и стал ей выговаривать, что уже ночь, завтра наступить очередной рабочий день, и если я не высплюсь, то могу сделать брак на своей работе. Собака выслушала меня очень внимательно, но как только я забрался в свою кровать, она продолжила свой ночной концерт. Мне пришлось снова прогуляться морозной ночью в одних трусах в огород и провести с ней беседу еще раз. Потом вернулся в дом, зашел на кухню и прислушался – с улицы снова раздавался гав, гав и гав.

Я попил водички, надел куртку, шапку и варежки, по дороге в огород захватил из поленницы пару поленьев и спрятался за теплицей. Как только она снова залаяла, кинул в нее увесистое полено, а потом, когда она спряталась в свою конуру, еще одно. Последнее полено попало прямо в конуру, и я обрадовался – каждому живому существу на земле не нравиться, когда в его дом попадают такие увесистые снаряды. Она сидела в своей конуре и молчала,– видимо поняла, за что в ее конуру летят один за другим поленья.

В эту ночь я ее не больше слышал и спал хорошо, до самого утра. Проснулся, позавтракал и отправился на работу. Вечером, после работы я опять услышал лай, вышел в огород и швырнул в ее конуру пару досок. Собачий лай тут же прекратился, и я удовлетворённый наступившей тишиной, отправился спать. Но среди ночи ей стало так одиноко на своем посту, что она решила полаять. Я слушал ее около получаса, но потом не выдержал, вышел и кинул в нее пару поленьев.

На следующий вечер, когда она начала гавкать, я решил, что пора разбудить хозяина этого пса и поговорить с ним: встал в своем огороде прямо перед соседским домом и стал кричать его по имени. Кричал долго, пока он не проснулся и высунул свою голову в окно. Тогда я ему высказал, что думаю о его четвероногом друге и его ночном лае. Он, видимо спал в комнате, которая выходила окнами на противоположную сторону, и совсем не слышал лая своей собаки. Он начал оправдываться, а потом заявил, что он завел не какую-то болонку, а специально такого пса, чтобы он охранял дом. Поговорили таким образом, и разошлись по своим кроватям.

Он не слышал лая своей собаки, и я всю зиму воспитывал по ночам этого неграмотного пса: кидал по его конуре полена и доски и тогда он до утра замолкал. Днем он мог лаять сколь угодно, я не обращал на него внимания, но ночью старался, чтобы он и пасти своей не открывал. Я спал в комнате, окна которой выходили на улицу, а окна комнаты, где спали мои родители, выходили в огород, и им был слышан любой шорох, не говоря о таком громком лае.

В самом конце зимы пес стал прятаться от меня по ночам, когда разбуженным лаем я открывал калитку с очередным поленом, и кидал его в будку, где он прятался от справедливого наказания. Утром хозяин собаки перекидывал в мой огород поленья и доски, а однажды попал в теплицу и разбил стекло. Но моя учеба стала приносить плоды – лай если не прекратился совсем, то уменьшился до минимума, а если я открывал форточку в окне, которое выходило в огород, то пес прятался в будку и там недовольно брехал, в свое удовольствие.

Прошло лето, зима, и однажды этот здоровенный охранник умер, прямо на своем посту, ночью. Я нашел его на помойке, в лесу, когда шел мимо за грибами. Он был завернут в старый ковер, из-под которого торчал лишь его короткий хвост. Я снял свою кепку и почтил его минутой молчания.

После него у соседей не было долго собаки. Очередная подружка этого соседского парня привозила с собой маленькую собачку, и иногда оставляла ее на несколько дней. Когда я выходил собирать ягоды, или занимался прополкой сорняков, она сначала гавкала на меня, но скоро привыкла и иногда смотрела, как я работаю. Она была не болонка, но размерами такая же маленькая, и смышленая, судя по ее глазам.

Одна соседская проблема исчезла, но ей на смену появилась другая: я вышел после очередного снегопада в огород, и в одном его углу, там, где росла клубника, громадную кучу снега, – соседу, который убирал снег в своем дворе, некуда его было девать, и он решил эту задачу просто – перекидал снег ко мне в огород, и решил, что на этом вся его уборка снега сегодня закончилась. Но он ошибался, так я взял лопату и целых полчаса перекидывал снег на его территорию, стараясь при этом закопать его дверь и проход. После того, как я перекидал снег обратно, в этом углу огорода остался сугроб, который и был раньше, до снегопада. Было одиннадцать часов вечера, и я, закончив работу, пошел на кухню ужинать.

Куда он дел этот сугроб, я не знаю, потому что он, наверное, нашел место для снега и почистил свой двор, проход и освободил свою дверь. Больше он не стал испытывать судьбу, и не складывал свой снег в мой огород.

Соседи жили в небольшом проулке, где кроме их дома ничего не было. Проулок, в конце которого находился дом, проходил мимо моего огорода, и был отгорожен сеткой-рабицей. Когда этот молодой парень чистил снег в этом проулке, для проезда своей машины прямо к дому, он набрасывал на эту сетку снег. Он там лежал до самой весны, никого не трогал. Но когда снега было много, сугроб рос в высоту и верх его нависал над забором, и начал падать на кусты смородины, которые там росли. Я терпел, сколько мог, но потом сказал ему, что хватит, ты мне все кусты обломаешь.

Часто к нему приходил его отец, которому на пенсии в квартире не сиделось, и он рад был покидать снег, половина которого сваливалась на беззащитные кусты. Когда, наконец, пришла моя двоюродная сестра, я объяснил ей, что огород у меня не резиновый, и хватит мне своего снега. Дело не только было не только в снеге, но и в заборе – он был из сетки, старый, и его надо было менять. Мы с братом только закончили работы с новой скважиной и поставили перед палисадником новый забор, и на следующий год планировали заменить забор и около их проулка.

Но осенью Лева неожиданно умер, прямо в поликлинике, и летом, как мы и обещали с Левой, я приступил к этой работе: еще зимой купил готовый забор на заводе, привез эти металлические листы – профнастил, и столбы, к которым надо его крепить. Металлические столбы я зимой покрасил краской, чтобы они не ржавели, и оставил сохнуть в подвальном этаже нашего дома. Щебень и отсев заканчивались – мы с Левой использовали их при заливке бетоном ямы для скважины, и мне надо было заказать машину отсева и щебня для нового строительства, кроме того требовалось также купить бетономешалку.

Зимой, когда у меня была масса времени, я получил загранпаспорт и шенгенскую визу на три месяца. Лето для меня обещало быть очень напряженным – кроме строительства забора, мне надо было съездить в Париж, в который я еще в самом конце зимы купил билеты на самолет – туда и обратно, и забронировал гостиницу. Все это я уже оплатил, и ждал, когда, наконец, поеду за рубеж. Но до этого еще было время, целая весна, и я занялся домашним хозяйством – купил бетономешалку, договорился с одной фирмой, чтобы мне привезли щебень и отсев. Как только земля оттаяла, я сломал старый забор и стал вытаскивать столбы, на которых он держался. Это оказалось трудным делом – они были закопаны отцом основательно, почти на метр. Столбы были только в палисаднике из металлических труб, а около проулка они были асбоцементных труб большого диаметра, и я их еле выкопал, а потом еще надо было убрать с огорода подальше, чтобы они мне не мешали. Они были очень тяжелые, и я с трудом их утащил в место, которое я для них приготовил.

Наконец, когда мне ничего не мешало, я приступил к рытью канавы, в которой надо было установить столбы, залить их бетоном и на них прикрепить профлисты будущего забора. У меня еще осталось немного щебня и отсева,– на несколько метров канавы, и я начал заливать ее бетоном, установив в ней несколько первых столбов. С бетономешалкой было удобно работать, и я за неделю все закончил. Для остальной работы надо было привезти щебень и отсев, и свалить их поближе, чтобы легче было таскать.

На самом подходящем для этого месте стояла соседская Хонда, и за несколько лет она мне натерла мозоли на глазах – она стояла целыми днями и ночами, и мне из-за этого микроавтобуса ничего не было видно на улице, так как она стояла под моими окнами и загораживала обзор. Чтобы он ее больше не ставил на это место, я придумал постелить пленку.

Утром сосед куда-то уехал на ней, и я начал стелить на этом месте пленку, на которую самосвал должен был свалить отсев. Постелив ее под будущие стройматериалы, я после обеда стал вытаскивать столбы из палисадника. Когда вытащил несколько столбов, решил отдохнуть – уселся на ведро в огороде и закурил. В проулке появился сосед и потребовал, чтобы я убрал пленку. Пришлось ему рассказать, для чего ее постелил, но мое объяснение его не устроило – он лишался привычной парковки и был этим очень недоволен. Он ремонтировал машины за деньги, и кроме Хонды у него было еще несколько своих машин, которые некуда ставить.

Я устал его слушать, и безо всяких послал его подальше. К нему присоединился его отец, и стоя у забора они стали качать права. Я послал и его, и тогда его сын позвал меня выйти для разговора на улицу. Мне было удобно с ними разговаривать через забор, сидя на ведре в своем огороде, а на улице мне бы сразу прилетела какая-нибудь плюха, и я отказался. Они все говорили, требовали, и мне надоело их слушать. Я встал со своего ведра и ушел.

Вечером, подумав хорошенько, решил, что цель достигнута, Хонду я спугнул с привычного места. Поэтому я убрал куски полиэтилена и утром начал прикручивать к трем первым столбам профнастил, а потом решил поехать от соседей подальше и отдохнуть. Собрался быстро и уехал – сначала в Москву, а там было видно. У меня был загранпаспорт, шенгенская виза, и куда я с ней поеду, мне пока было неясно. Во Францию ехать еще было рано – у меня были билеты на июль, а сейчас был еще май.

Пока ехал до Москвы, придумал, куда мне съездить сначала – в Польшу, а дальше смотря по обстановке. Через неделю я приехал из Польши в Калининград, и решил посетить Финляндию. Самым удобным для поездки был город Выборг, – в нем можно было дешево купить какой-нибудь тур, и я направился туда.

Приехал домой в июне. Дома оставалась жить мама с котом Кузей, и я не беспокоился.

Пока я отдыхал и ездил по своей стране и за рубежом, сосед снова стал ставить свой микроавтобус на прежнее место. Я заказал машину с отсевом, и когда она приехала, подошел к нему с просьбой убрать свою машину. Ему это не понравилось, но он ее убрал, так как даже ему было понятно, что другого места у меня просто нет.

Приехал КамАЗ, полностью, загруженный песком и свалил его на то место, где несколько лет стояла соседская Хонда, и надежда у соседа, что он туда снова ее поставит, исчезла у него на многие годы. Он поставил машину рядом, под моим окном, но на следующий день приехала машина со щебнем, и пошел опять к нему. Он попытался выехать, но его машина попала колесом в канаву. Когда приехал КамАЗ со щебнем, он ее сразу выдернул, и место под моим окном заняла большая куча щебня. Теперь все место перед моим домом было занято, и я спокойно смотрел из окна на две большие кучи стройматериалов, где раньше стоял соседский микроавтобус.

Теперь, когда все было в наличии,– и цемент, и песок и щебень, можно было спокойно заняться забором. Я выкопал под столбы канаву, сделал опалубку, установил столбы и начал заливать ее бетоном, в который вместо арматуры укладывал металлическую сетку от забора. Сосед пришел и начал критиковать мою работу – я, с его точки зрения залез на его проулок на несколько сантиметров. Тогда я загнул крепления для листов на эти сантиметры и показал ему. Он сказал, что все сейчас нормально и я продолжил работу. С утра до вечера замешивал на бетономешалке бетон и заливал эту канаву со столбами. Дело продвигалось медленно, но постепенно я установил все столбы и пригласил соседа посмотреть. Он глянул на ровную вереницу столбов и сказал что все нормально.

Сейчас можно было начинать привинчивать к столбам листы профнастила. Я купил несколько сверл и начал сверлить. Сверла тупились и иногда ломались, но я их точил и снова продолжал сверлить и прикручивать эти большие металлические листы. Одному было неудобно, но в конце я приспособился, и забор постоянно вырастал. Когда мне осталось метров десять, подошло время ехать за границу. Я все прибрал в огороде, собрался и поехал – сначала на электричке до Москвы. В столице у меня еще было одна экскурсия – еще весной я посетил Оружейную палату, которую давно хотел посмотреть, а в Алмазный фонд не успел, и сейчас, перед вылетом у меня как раз оставался день на посещение этого Алмазного фонда.

С утра я занял очередь и успел купить билет. Там была огромная очередь за билетами, и какой-то хамски настроенный узбек все пытался пролезть вперед и оттеснить меня, но ему это не удалось. После давки у окна кассы, когда я уже с билетом протискивался через толпу, он у меня спроси, из какой я страны, такой наглый. Я ему ответил, что с Урала, на французском языке.

С билетом в кармане я нашел в Александровском саду место для курения и спокойно покурил, зашел в туалет и отправился к входу в Кремль. Там, в длинной очереди, в которой стояло много народу, я простоял недолго, и очутился перед молодым лейтенантом, который проверял сумки у посетителей. У меня был с собой перочинный нож, который пришлось ему отдать – с ним в Алмазный фонд не пускали. Мы с ним договорились, что я потом подойду к нему за ножом.

В этой сокровищнице я не был и не пожалел, что отстоял такую очередь за билетом – там было много золотых самородков, алмазов и драгоценностей. Знаменитый алмаз, которым расплатились за смерть Грибоедова, оказался не очень большим, как я думал, а Золотой треугольник – самородок золота который нашли на Урале, оказался таким, как я его и представлял. Единственным экспонатом, которого я не знал, оказался алмаз черного цвета. Он находился на витрине, и я все думал, он прозрачный, или такой черный внутри.

После экскурсии я забрал свой нож и поговорил немного с этим лейтенантом.

На следующий день я поехал во Внуково, в аэропорт. Начиналась моя зарубежная поездка. За восемь дней, которые она продолжалась, я прожил несколько лет, так как эти дни были с утра до вечера наполнены событиями. У меня были пересадки, и кроме Парижа я побывал еще в Милане и Риме. В общей сложности я потратил на эту поездку пятьдесят тысяч рублей, но мне было их не жаль – они все окупились.

Я приехал домой, в Екатеринбург в начале августа и следующие полтора месяца доделал забор. Теперь можно отдохнуть от соседей. После стычки весной я с ними не общался и не разговаривал, – исключение составляла моя сестра, которая никогда не повышала на меня голос и всегда была спокойной. Она спросила, буду ли я менять забор, который был между нашими огородами,– он был тоже из рабицы. Я ответил, что нет, и что устал от строительства. Прошло четыре или пять лет, но я не разговариваю ни с соседом, ни с его отцом. Свою Хонду он поставил у выезда из своего проулка на кучу отсева, который соседка заготовила для ремонта, но так и не собралась его делать.

Рядом с нашим домом стоит дом еще одних соседей. Когда в нем жила семейная пара с детьми, все было нормально – они были ровесниками моего отца, строились вместе и всегда решали проблемы спокойно, без всяких конфликтов. Но время шло, сначала умер его хозяин, ровесник отца, а потом и его жена. С наследниками – дочерью и ее сыном невозможно было решить ни один вопрос спокойно. Дочь работала на каком-то складе стройматериалов, получала хорошую зарплату и была богатой женщиной. Кроме этого частного дома у нее была квартира в городе, и она, в конце концов, решила его продать. Продажа затянулась почти на десять лет, потому что всех покупателей отпугивала цена.

У этой дочери оказался командный голос, которым он любила покричать – на всю улицу, и сын, который оказался с таким же характером, как у матери.

Проблемы с этим семейством начались еще при жизни моего отца. У наших домов соприкасались крыши – старый хозяин этого дома построил свою крышу прямо по красной черте, которая разделяла наши приусадебные участки. Мой отец при строительстве отступил полметра от этой черты, но когда стал менять листы железа на крыше, ему ничего не оставалось, как сомкнуть крыши. Когда зимой надо было скидывать снег с крыши, этот парень безо всякого стеснения начал ходить по нашей крыше. Отцу это не нравилось, и однажды он залез и стал прогонять его, и по- моему, этому парню досталось лопатой. Добрые отношения стали портиться и когда отец умер, все эти проблемы достались мне – по наследству. Я его не гонял с крыши потому, что не видел его там.

Но когда соседи начали готовить дом к продаже, они стали менять свою крышу. И вот, в начале лета, когда я работал в огороде, услышал, что рабочие, которых наняла соседка, разгуливают по крыше нашего дома. Я поставил лестницу и залез, посмотреть, что там происходит. Оказалось, что рабочим надо было заменить железо на самом краю крыши, и они ходили по моей крыше. Я стал ругаться, чтобы они прекратили, и на этот шум выглянула соседка.

Рабочие прекратили ходить, но им надо было вертолёт, чтобы закончить свою работу. Вертолёта у них не оказалось, и они стали ходить по моей крыше. Я устал от их ходьбы, затащил на крышу стул и уселся на нем, чтобы пресекать следующие их попытки походить по моей крыше. Им было неудобно работать без вертолета, но я не давал им ходить по своей крыше, и пару раз предупредил их, что принесу ствол и буду стрелять по нарушителям своей собственности.

Им некуда было деваться, и они вызвали соседку. Она просила меня полдня, чтобы я разрешил им ходить по моей крыше, но я был против. Так и закончился этот день. Следующий день начался с уговоров и после обеда я сдался, разрешил им закончить работу, но потребовал, чтобы они постелили доски. Они ходили по этим доскам и через день все закончили. Я поднялся на крышу и обнаружил, что они прорубили мою крышу топором в нескольких местах. Нарочно это было сделано, или по неосторожности, я не знаю.

Через несколько дней я услышал какую-то возню на своей крыше. Поднялся по лестнице и увидел соседского сына с каким-то мужиком, которые покрывали слоем какой-то мастики мою крышу. Я начал выяснять, на каком они основании уродуют мою крышу, но этот парень начал провоцировать драку. Пришлось мне слезть с крыши и вызвать полицию. Через полчаса она приехала, и я объяснил, что происходит. В конце я написал заявление, и мое участие больше не требовалось. Полиция попросила этих двух спуститься на землю к ним и начала выяснять, в чем же дело.

Я их больше не видел на крыше, но потом узнал, что моему заявлению был дан ход, и оно разбиралось в суде. Меня не приглашали в суд, но мне это было все равно.

Соседи, наконец, продали этот дом, и я их больше не видел. Этот дом купила молодая семья, которая и до сих пор там живет, с двумя детьми. Через год, как они его купили, я вновь услышал шаги по моей крыше. Новый сосед заклеивал мою крышу каким-то рубероидом. Я подошел к нему и сказал, что это не его крыша, а моя, и почему он чинит мою крышу, без моего согласия. Он слушал мои доводы и упреки в свой адрес, и наконец, понял. Спросил, продолжать ли ему работу. "Конечно, нет", ответил я. Он собрал свои инструменты и спустился в свой двор.

Больше на своей крыше я его не видел. Он понял, что работать на моей крыше без моего согласия нельзя, и я его простил. Конечно, он был молодой, и не сталкивался с такими понятиями, как частный дом и проблемы с соседями. Это он узнал с моей помощью.

Эта молодая семья оказалась лучше, чем прежние соседи – с ними можно найти общий язык и проблем у меня с ними больше не возникало.

Долгожданная пенсия